Враг государства № 1

Неэффективное госуправление и низкое качество госуслуг, олигополии, ветшающая инфраструктура, недостаточная квалификация работников, непривлекательный инвестиционный климат – Всемирный банк (ВБ) выявил основные проблемные точки, мешающие российской экономике расти. В докладе, подготовленном под руководством экономистов ВБ Биргит Хансл (бывший главный экономист по России) и Эмили Синнот и представленном на Гайдаровском форуме, предлагаются пути решения этих проблем.

За первое десятилетие века Россия превратилась в страну среднего класса, опередив почти все страны по темпам снижения уровня бедности – почти втрое, с 29% до менее 11% в 2012 г. (по национальному критерию). Быстрый экономический рост был обусловлен не только ростом цен на нефть, но и реформами 1990-х – начала 2000-х: бюджетной, налоговой, ростом загрузки мощностей и занятости, перераспределением рабочей силы в более производительные секторы. С 2012–2013 гг. экономика стала замедляться по мере торможения реформ второго поколения, направленных на улучшение инвестиционного климата, диверсификацию экономики и преодоление инфраструктурных проблем.

Прогресс в достижении всеобщего процветания и снижения бедности остановился, констатируют авторы доклада. Это ставит под угрозу и социальные завоевания последнего десятилетия: при ожидаемом росте экономики на 1–2% в год маловероятно создание высокопроизводительных рабочих мест и рост доходов населения. Мало говорить об экономическом росте, надо говорить об инвестициях в человеческий капитал, о справедливости и равенстве, считает заместитель главного экономиста ВБ Ана Ревенга.

Удочку, а не рыбу

С середины 2000-х гг. благодаря масштабному повышению пенсий и зарплат в госсекторе госрасходы превратились в основной источник доходов для 40% населения с наиболее низкими доходами. Такая политика была продиктована существующим общественным договором: граждане делегировали государству роль руководителя в обмен на широкие социальные блага. Но ценой роста соцрасходов стал недостаток инвестиций в общественную инфраструктуру и человеческий капитал. За 2000–2015 гг. соцрасходы возросли с 7,8 до 12,4% ВВП, а доходы консолидированного бюджета сократились с 36,2 до 33,3% ВВП. Теперь бюджет уже не может наращивать соцрасходы; при этом качество и доступность здравоохранения и образования снизились.

Низкие расходы на здравоохранение (3,2% ВВП против 6,5% в ОЭСР) сужают доступ к медицинским услугам, а акцент на дорогостоящее стационарное лечение снижает эффективность системы здравоохранения. Она в силу неразвитости первичной помощи не нацелена на сохранение здоровья, констатирует ВБ. Продолжительность жизни в России низка в сравнении со странами с сопоставимым доходом, высока смертность от неинфекционных заболеваний.

Децентрализация финансирования начального и среднего образования привела к нарастающему неравенству, в особо уязвимом положении сельские регионы, что влияет и на качество образования, и на доступ к нему. Политика поддержки лучших школ, где учатся дети из благополучных семей, еще больше усугубляет неравенство, пишет ВБ: социальная стратификация в российских школах одна из самых высоких в Европе.

По международным стандартам риск стать бедным снижается при доходе выше $10 в день (по паритету покупательной способности); в России к 2008 г. доля экономически защищенного населения возросла с 25 до 60%. Но если до 2008 г. для 40% наименее обеспеченных переход в группу экономически защищенных почти на две трети был обусловлен ростом зарплат и лишь на четверть социальными трансфертами, то в последние годы пропорция изменилась на прямо противоположную. Такая модель ставит под угрозу достижения прежнего экономического роста, отмечает Ревенга: «Всегда возникает дилемма: поддерживать экономический рост или бюджетную устойчивость».

Сама соцпомощь, несмотря на масштаб, малоэффективна в борьбе с бедностью – беднейшие 20% получают лишь четверть направленных на соцподдержку ресурсов. Повышение адресности соцподдержки до 50–60% помогло бы снизить бедность на 20–30%, посчитал ВБ. Но главное – нужно снова повысить роль заработка в доходах 40% наименее обеспеченных.

Еще один важный урок – региональные правительства нуждаются в большей гибкости, считает ВБ. Необходимы изменения в разделении доходных и расходных полномочий Федерации и регионов. В частности, предлагает ВБ, регионам нужно дать право самостоятельно устанавливать ставку НДФЛ по аналогии с региональной частью налога на прибыль (регионы могут снижать ее до 13,5%), а также зарплаты в госсекторе.

Замкнутый круг

Приоритетами должны стать две цели, рекомендует ВБ: повышение производительности труда для создания высокооплачиваемых рабочих мест и снижение уязвимости бедного населения. Для роста производительности нужны инвестиции, в том числе иностранные. Основные фонды страны ветшают – потребности инвестиций только в инфраструктуру составляют $1 трлн, или 75% ВВП, посчитал ВБ. Однако, чтобы привлечь инвесторов, особенно в условиях санкций, необходимо улучшение инвестиционного климата.

Но высокая (до 80% ВВП) доля госкомпаний в отраслях подрывает конкуренцию, замедляет инновации и структурные преобразования. В 2014 г. 10 из 15 ведущих компаний (по продажам и числу сотрудников) в России принадлежали государству либо контролировались им, на них приходилось почти 70% доходов и свыше 85% занятых. Доходы еще почти 60 млн человек – 40 млн пенсионеров и около 20 млн госслужащих – напрямую зависят от государства.

Быстрый рост госсектора и усиление госконтроля открывают возможности для политического покровительства и рентоориентированного поведения, отмечает ВБ. Это поддерживает коррупцию, непрозрачность, а также огромное расслоение: 1% населения владеет 66,2% национального богатства. В 2014–2015 гг. чистая стоимость активов 10 крупнейших предпринимателей составляла почти 7% годового ВВП страны, менее чем 90 предпринимателей – примерно 18% ВВП (против 13,4% в 2004 г.). По крайней мере отчасти такая концентрация объясняется связями и контрактами с государственными учреждениями или компаниями, работающими в сфере природных ресурсов, заключает ВБ.

Доминирование на рынке относительно старых, крупных и близких государству компаний, сосредоточенных в нескольких отраслях, сокращает стимулы для повышения производительности и продлевает период экономической нестабильности. Это ставит под угрозу устойчивость экономики, что говорит о глубинных структурных проблемах и сложностях с госуправлением, заключает ВБ.

Экономическая модель не учитывает значимость малого и среднего бизнеса, который мог бы стать основным фактором экономического роста, – напротив, она предполагала, что будущее за госкомпаниями, а также крупными частными фирмами. Но сырьевая рента сжалась и остается неясным, как такая модель может создать экономические стимулы и новые источники роста, заключает ВБ.

Добавить нечего

К докладу даже добавить нечего, признался после презентации директор департамента Минфина Владимир Колычев, лишь то, что одним из условий перехода к росту будет фискальная устойчивость.

Нужно настроить всю систему на решение долгосрочных задач, прокомментировала доклад первый зампред ЦБ Ксения Юдаева. Работа даже одного института, ЦБ, показывает, что повышение темпов экономического роста – задача комплексная, перечислила она: для ЦБ это поддержание и макростабильности, чтобы инвесторы просчитывали доходность проектов, и доверия, чтобы вкладчики несли деньги в банки, и предупреждение пузырей и системных рисков, и развитие подходящих для долгосрочных инвестиций инструментов.

Россия могла бы изучить опыт не только развитых стран, но и своих соседей – например, Казахстан уже 25 лет ежегодно отправляет по 3000 молодых людей в лучшие вузы мира за счет бюджета, затем они возвращаются и занимают государственные посты и приток прошедших лучшие западные школы уже чувствуется даже на уровне менталитета, поделился председатель правления ЕАБР Дмитрий Панкин. В докладе ВБ набор рекомендаций правильный, но «ничего для нас нового», отметил он, давно об этом говорят, но изменений не происходит. Может быть, перейти на более динамичную модель роста мешают общая психология и система ценностей, предположил Панкин.