Каннские сказки

За годы своего правления Жакоб открыл и выпестовал целую плеяду современных классиков в лучшем смысле слова – от братьев Коэн, возглавляющих в этом году жюри, до соревнующихся в конкурсе Гаса Ван Сента, Тодда Хейнса и Цзя Чжанке. Именно на этих режиссерах во многом и зиждется репутация фестиваля как флагмана мирового кинематографа. С другой стороны, главный каннский отборщик Тьерри Фремо, начинавший свою карьеру еще при Жакобе, чересчур следует «линии партии» и по-прежнему тащит в конкурс людей из многолетней, уже увенчанной «пальмами» и порядком подряхлевшей каннской номенклатуры. В этот раз за нее отдуваются консервативный Нанни Моретти (семейная драма «Моя мать»), да, пожалуй, японец Хирокадзу Корэ-Эда (семейная драма «Наша младшая сестра»), опять старающийся влезть в одежки великого Одзу. В остальном же конкурс – по крайней мере, на бумаге – выглядит чуть менее официозно, чем обычно: там довольно много молодых и даже имеется один дебют (венгерский «Сын Савла»).

Из новшеств следует отметить и выбор фильма-открытия. Впервые за много лет это не голливудский блокбастер, а национальная продукция – лишенная всяких сюрпризов социальная драма о трудном подростке «Выше голову» Эммануэль Берко. Фестиваль особенно гордится тем, что впервые открылся фильмом, снятым женщиной. По этому поводу на открытии даже показали торжественный ролик о роли женщин в судьбе кинематографа. Впрочем, в случае Берко о каком-либо специальном «женском взгляде» говорить не приходится: с политической точки зрения это кино не имеет пола, т. е. является таким же обезличенным, как и большая часть мейнстримной продукции.

Куда лучше на открытии смотрелся бы мегаломанский опус итальянца Маттео Гарроне «Сказка сказок», включенный в конкурс. Гарроне начинал с довольно самобытных и рефлексивных фильмов, окликающих утраченное итальянское кино – от Пазолини до Феллини, а теперь демонстративно изменил себе и ударился в чистое – чисто коммерческое – зрелище. Он буквально, даже в лоб, переложил на экран сказки итальянца Джамбаттиста Бализе, датируемые XVII в. и содержащие среди прочего первые версии «Золушки», «Спящей красавицы», «Рапунцель» и прочих бродячих сюжетов. Их тут смешали воедино и «модернизировали» до многобюджетного комикса, чья избыточная зрелищность парадоксально лишает эти сказки магии.

Сохраняя верность первоисточнику, Гарроне тем не менее больше увлечен первобытной фактурой сказок, приобретающей у него почти плотский характер, а также избавляет их от классической морали и даже мифологии. Поэтому Рапунцель тут гипотетически может превратиться в Огра, Огр – в короля, король – в королеву и так далее до бесконечности. И даже странно, что это избыточное визуальное пиршество с участием звезд и посвященное детям режиссера не снято и не предъявлено в 3D. Нарочито условная и театральная, дикая и сверхжанровая природа «Сказки сказок» могла бы стать вызовом текущему фестивальному кино с его медлительностью и антизрелищностью. И, наверное, это входило в планы устроителей фестиваля. Но все же это не тот случай: Гарроне больше ублажает, чем раздражает, и не доводит себя и зрителя до точки кипения. А его дрейф в сторону дорогостоящего шоу лишь свидетельствует о том, что новые каннские авторы – Гарроне появился тут в начале нулевых – бронзовеют и становятся номенклатурой несколько быстрее, чем хотелось бы.

Канны