Как спасли Москву

Кто и какой ценой защитил Москву осенью и зимой 1941 г. – об этом рассказывает вторая статья цикла «Война и миф». Первую статью цикла читайте в «Ведомостях» от 21.04.2015. Сражение под Москвой началось в октябре 1941 г. стремительным ударом немецких моторизованных войск в тыл армиям трех советских фронтов, окружением и гибелью их основных сил. Враг оказался на дальних подступах к Москве. Однако продолжавшаяся более полугода – по апрель 1942-го – битва под стенами и на подступах к столице стала первой стратегической неудачей германской армии. Нацисты не только не достигли своих целей, но и понесли тяжелое поражение, утратили инициативу, отступили на значительное расстояние и потеряли большое количество живой силы и боевой техники.

В преддверии «Тайфуна»

После Смоленского сражения накал боев на Западном фронте снизился. В середине августа – начале сентября группа армий «Центр» выделила значительные силы для удара во фланг и тыл Юго-Западному фронту. Несмотря на протесты генералитета, Гитлер настоял, чтобы 2-я танковая группа Гудериана содействовала группе армий «Юг» в окружении советских войск восточнее Киева, а 3-я – группе армий «Север» под Ленинградом. В сентябре 1941 г. главное командование нацистов вернулось к идее массированного удара по «войскам Тимошенко» (так они называли Западный фронт, защищавший Москву), сконцентрировав против них главные силы бронетанковых войск и авиации. 5 сентября 1941 г. начальник Генштаба германской армии Франц Гальдер писал по итогам совещания в Ставке: «Наступление на войска Тимошенко. Плотно охватить противника! Наступление начать по возможности через 8–10 дней. (Это невозможно!) Задача – «окружить и уничтожить». Из района Ленинграда на юг перебросить одну танковую и две моторизованные дивизии. Независимо от этого позже из района Валдайских высот будет наступать 16-я армия. (Удивительно неясный план!)» (Франц Гальдер. Военный дневник. Т. 3, М., 1971).

К середине сентября, когда немецкое командование решило, что окруженные войска Юго-Западного фронта под Киевом удастся быстро ликвидировать, началось детальное планирование операции на московском направлении, впоследствии получившей наименование «Тайфун». Для нее нацисты сосредоточили три из четырех танковых групп, пополнили группу армий «Центр» людьми и боевой техникой. К началу операции она насчитывала 1,93 млн солдат и офицеров, 1390 самолетов и, по разным оценкам, 1570–2000 танков – три четверти танков, половину самолетов и примерно 40% личного состава (Михаил Мягков. Вермахт у ворот Москвы. М., 2005; Лев Лопуховский. 1941. Вяземская катастрофа. М., 2007). Противостоявшие им войска Западного, Резервного и Брянского фронтов уступали противнику по числу бойцов, по количеству и качеству боевой техники. Они насчитывали около 1,25 млн человек и, по разным данным, 897–1044 танков, 545–667 самолетов. Доля танков новых типов вряд ли превышала четверть парка боевых машин, причем на московском направлении она была ниже (Алексей Исаев. Котлы 41-го. М., 2005; Лев Лопуховский, ук. соч.; Максим Коломиец. 1941. Танки в битве за Москву. М., 2009). В танковых дивизиях вермахта была примерно половина танков Pz-III и Pz-IV, превосходивших советские танки старых марок.

Недостаточная обеспеченность советских войск вооружением, боевой техникой и боеприпасами была обусловлена не только громадными потерями на поле боя, но и сокращением производства важнейших видов военной продукции. В летние и осенние месяцы 1941 г. пришлось демонтировать и вывезти из зоны боевых действий 1360 крупных заводов и фабрик, в том числе 65% предприятий ВПК. Эвакуация не всегда проводилась организованно. В докладе Госплана СССР «О ходе восстановления эвакуированных предприятий по наркоматам» от 10 декабря 1941 г. сообщалось, что установленный решениями Госкомитета обороны график ввода в действие эвакуированных предприятий не выдерживается из-за «неудовлетворительной организации во всех наркоматах дела эвакуации» и «неудовлетворительной организации работ по восстановлению эвакуированных предприятий» (Н. С. Симонов. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920–1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996).

Производство важнейших видов военной продукции существенно снизилось. В частности, ежемесячный выпуск танков КВ снизился с августа по октябрь 1941 г. с 207 до 92, Т-34 – с 421 до 185. Выпуск легких Т-40 и Т-60 вырос с 90 до 360, но эти машины оснащались крупнокалиберными пулеметами или 20-миллиметровыми пушками и не могли бороться с танками противника. К декабрю 1941 г. ситуация несколько улучшилась: эвакуированные цеха Кировского (Ленинград) и Харьковского заводов частично возобновили работу на новом месте и выпустили уже 190 КВ и 327 Т-34. Автозаводы выпустили 690 легких танков, на полях сражений появились первые боевые машины, полученные по лендлизу от союзников (А. Г. Солянкин, М. В. Павлов, И. В. Павлов, И. Г. Желтов. Отечественные бронемашины. ХХ век. Т. 2. М., 2005).

Стальной шторм

Окончательный переход к обороне запоздал. Командование фронтов и Ставка совершили ряд просчетов. Они предполагали, что противник нанесет один главный удар вдоль Минского шоссе из района Ярцева, и сосредоточили на нем большую часть войск, противотанковой артиллерии и резервов. Это был ошибочный расчет: германское командование сумело сохранить в тайне переброску 4-й танковой группы из-под Ленинграда в район Рославля и 2-й танковой группы с Украины на брянское направление. Одновременно нацистам удалось найти слабые места в обороне Западного фронта на московском направлении, они подготовили два удара по сходящимся направлениям на участках, где плотность обороны и артиллерии была мала.

30-я армия, на позиции которой 2 октября обрушился главный удар 3-й танковой группы, имела в среднем всего лишь четыре орудия калибром более 76 мм и одну противотанковую пушку на километр фронта. 43-я армия Резервного фронта, не выдержавшая натиска 4-й танковой группы, – лишь три и два орудия соответственно. Для сравнения: на участках 16-й и 19-й армий, которые оказались вне воздействия главного удара, на километр фронта приходились 20–25 орудий свыше 76 мм и 5–6 противотанковых пушек (см. книги А. Исаева и Л. Лопуховского).

30 сентября начала наступление 2-я танковая группа генерала Гейнца Гудериана. Через два дня в обороне Брянского фронта зияла брешь шириной 60 км и глубиной 100 км. Встревоженная прорывом на орловском направлении Ставка начала перегруппировку войск Резервного фронта, намереваясь перебросить четыре стрелковые и три кавалерийские дивизии и прикрыть брешь. Кроме того, на Брянский фронт направили гвардейскую стрелковую дивизию, две танковые и воздушно-десантную бригады. Однако пока советские резервы выдвигались, танки Гудериана к вечеру 3 октября прорвались в Орел, находившийся в 200 км от недавней линии фронта. Горожане продолжали жить привычной тыловой жизнью, по улицам города продолжали ходить трамваи (Дэвид Гланц, Джонатан Хаус. Битва титанов. Как Красная армия остановила Гитлера. М., 2007).

Управление войсками, попавшими в окружение, было потеряно, штаб в течение двух суток не имел связи с командующим Брянским фронтом, генералом Андреем Еременко. Впрочем, войскам Брянского фронта еще повезло: Гудериан был мастером молниеносного прорыва в глубину (за что и получил свое прозвище «быстрый Гейнц»), но ему не всегда хватало прусской методичности для прочного закрепления занятых рубежей и уничтожения окруженных. Поэтому значительная часть попавших в кольцо соединений Брянского фронта сумела прорваться или просочиться через разрывы в боевых порядках противника.

Утром 2 октября удар обрушился уже на войска Западного и Резервного фронтов. Попытки остановить или локализовать прорыв оказались безуспешными. Уже к вечеру 3 октября немецкие войска, воспользовавшись выводом части сил Резервного фронта для погрузки и передислокации, углубились в оборону на 55–80 км, захватили плацдармы на восточном берегу Днепра, вклинились в ржевско-вяземский рубеж, глубоко охватили армии, удерживавшие прежний район обороны. На следующий день передовые танковые части противника уже находились в 60–90 км от Вязьмы.

Командование фронтов и Ставка вновь недооценили ударную мощь моторизованных соединений противника и переоценили прочность собственной обороны. Кроме того, как отмечает историк Лев Лопуховский, крайне негативную роль в катастрофическом исходе первой недели сыграла плохая организация управления войсками. Четыре армии, расположенные в тылу Западного фронта, были подчинены Резервному фронту. Из-за чересполосицы и плохой связи эти армии не были в должной мере использованы для парирования и замедления прорыва немецких моторизованных соединений в глубину советской обороны.

Командование фронтов не сразу полностью осознало масштаб угрозы и пыталось предотвратить прорыв своими силами. Но вечером 4 октября командующий Западным фронтом Иван Конев заявил о серьезной угрозе окружения и предложил отвести войска на 120–140 км на восток в район Гжатска (нынешний г. Гагарин, Смоленская область). 5 октября штаб Резервного фронта признался: «Фронт своими силами задержать наступление противника не может» и попросил подкреплений. Поразительная деталь: Ставка и Генштаб получили сведения о движении моторизованной колонны противника из Спас-Деменска (тогда – Смоленская область) к Юхнову (Калужская область) не от командования армии или фронта, а от летчиков ПВО Москвы. Константин Телегин, член военного совета Московского военного округа, даже не сразу поверил донесениям летчиков и лишь после третьего разведывательного полета сообщил о прорыве противника на Юхнов в Генштаб. Впрочем, ему и летчикам в Кремле также поверили не сразу: командующего ВВС МВО Николая Сбытова вызывали в Особый отдел, где руководитель советской военной контрразведки Виктор Абакумов назвал его и пилотов паникерами (Константин Телегин. Войны несчитанные версты. М., 1981; Николай Сбытов. Авиационный щит столицы // Битва за Москву. М., 1966).

Москва, получавшая противоречивые – то бодрые, то панические – донесения фронтов, тратила время для выяснения реальной обстановки, получая отрывочные сведения по самым разным каналам. Директива на отвод войск 16-й и 19-й армий Западного фронта последовала лишь утром 6 октября.

Следующий день, 7 октября, стал одной из трагических дат Великой Отечественной. 7-я танковая дивизия 3-й танковой группы и 10-я танковая дивизия 4-й танковой группы сомкнули кольцо окружения под Вязьмой. В тот же день передовые части моторизованной дивизии СС «Дас райх» вышли к Гжатску, создавая внешний фронт окружения, препятствовавший попыткам деблокировать окруженных с востока. Впрочем, у Западного фронта не было сколько-нибудь значительных сил, способных на активные наступательные действия.

Под Вязьмой в окружение попало 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК, на Брянском фронте – 27 дивизий, 2 танковые бригады, 19 артиллерийских полков РГК. В кольце противника оказалось 64 дивизии западного направления из 95, 11 танковых бригад из 13 и 50 артиллерийских полков РГК из 64.

Сообщение немецкого командования о пленении 673 000 солдат и командиров и захвате более 1200 танков и 5000 орудий было сильным преувеличением: к тому моменту у Красной армии просто не было такого числа танков на западном направлении. Кроме того, из окружения полностью или частично смогли выйти 18 дивизий Брянского и 16 дивизий Западного и Резервного фронтов (см. книгу А. Исаева).

Разница между первоначальной численностью фронтов и теми, кто пробился из окружения и остался вне кольца, составила 858 000 человек. Попавшие в кольцо противника войска упорно сражались и прекратили сопротивление из-за отсутствия боеприпасов, продовольствия и подавляющего превосходства нацистов (Игорь Пыхалов, Лев Лопуховский, Игорь Ивлев, Борис Кавалерчик. «Умылись кровью»? Ложь и правда о потерях в Великой Отечественной войне. М., 2012). Главные очаги сопротивления были подавлены к 13 октября, но некоторые продолжали держаться до 20-го. Многие солдаты и командиры мелкими группами и поодиночке просачивались через боевые порядки немцев, немало окруженцев осело в деревнях и селах под видом местных уроженцев или перешли к партизанским действиям и затем пополнили Красную армию во время контрнаступления зимой 1941/42 г. По расчетам историка, сотрудника Института военной истории Бориса Невзорова, общее число пленных на трех фронтах в начальный период Московской битвы составило 668 000 человек (Б. И. Невзоров. Московская битва: феномен Второй мировой. М., 2001).

Отдельная тема – трагическая судьба московских ополченцев. «Ревизионисты» 1990-х и некоторые нынешние ревнители Победы неожиданно оказались едины в рассказах о безоружных москвичах, сражавшихся с нацистами с одной винтовкой на троих-четверых. Эта картина – пример фальсификации и переноса одной ситуации на другую. Действительно, в момент начала формирования ополчения в июле 1941 г. в московских дивизиях народного ополчения не хватало не только артиллерии и пулеметов, но и стрелкового вооружения; значительную его часть составляли винтовки и пулеметы устаревших образцов, а также иностранные. Однако в июле 1941 г. ни одна из ополченческих дивизий не вступила в бой: их красноармейцы и командиры занимались строительством укреплений и боевой подготовкой. Единственным исключением был батальон 6-й дивизии Народного ополчения, успевший повоевать под Ельней.

К октябрю 1941 г. ситуация в дивизиях серьезно изменилась: ополченцы были усилены за счет призывников из Подмосковья, в сентябре 1941 г. они получили большую часть полагавшейся по штату артиллерии и стрелковое оружие, в том числе автоматы и пулеметы. Тогда же ополченцев переформировали в обычные стрелковые дивизии Красной армии. Да, у них нередко не хватало минометов, противотанковых пушек и автомашин, но неполное укомплектование было присуще всей Красной армии того периода (см. книгу А. Исаева). Разговоры о безоружных и беспомощных ополченцах, брошенных под танки, – это невежество или злонамеренная ложь.

В октябре 1941 г. Красная армия не могла успешно отразить массированное наступление компактной группировки моторизованных соединений противника. Тем не менее более умелые и согласованные действия командования могли бы предотвратить распад обороны трех фронтов и стремительный прорыв нацистских войск на московском направлении в первую неделю октября 1941 г. и позволили бы нанести противнику более существенные потери.

Зима, Барклай иль русский Бог?

Когда оборона Красной армии рухнула на 800-километровом фронте, немецкие войска за считанные дни продвинулись на 250–300 км и оказались на дальних подступах к Москве, в 110–120 км от ее окраин, проходивших тогда по линии окружной железной дороги. Судьба столицы и всего СССР казалась решенной. Гитлер и его генералы были уверены: несмотря на невозможность окончательно сокрушить Советский Союз в 1941 г., у немецких войск есть возможность захватить Москву и занять выгодные рубежи для нового наступления в глубину нашей страны.

После сообщения Совинформбюро 16 октября об обострении ситуации под Москвой в столице вспыхнула кратковременная паника. Частично прекратил работу общественный транспорт, отдельные руководители спешно выдавали расчет и увольняли сотрудников, работникам пищепрома и торговли выдавали не только деньги, но и продукты. Немало начальников среднего и даже высокого звена были напуганы возможным появлением врага на улицах Москвы, они спешно покинули рабочие места и, пользуясь служебным положением, бежали на восток на необходимых для фронта и снабжения города машинах и поездах. Поведение части руководства вызвало возмущение работников: начальников-паникеров задерживали, выволакивали из машин и нередко били. В городе вспыхивали локальные беспорядки. Москвичи, опасавшиеся прекращения снабжения, в отдельных местах растаскивали продукты из магазинов и со складов. Очевидцы утверждали, что среди бежавших были гособвинитель на процессах «врагов народа» Андрей Вышинский и заместитель наркома иностранных дел (и бывший видный чекист) Владимир Деканозов. Впрочем, после объявления осадного положения в Москве 19 октября и ужесточения мер по борьбе с грабежами ситуация в городе быстро нормализовалась. Людей успокаивал тот факт, что в отличие от дипломатов и большей части чиновников среднего звена Сталин и его ближайшее окружение не покинули столицу (Москва прифронтовая. 1941–1942. М., 2001; Москва в годы Великой Отечественной войны. М., 2010).

Командовавший в тяжелые дни битвы под Москвой Западным фронтом генерал армии Георгий Жуков вспоминал: «Не помню точно какого числа – это было вскоре после тактического прорыва немцев на участке 30-й армии Калининского фронта – мне позвонил И. В. Сталин и спросил:

– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

– Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.

– Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока у нас нет» (Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. Т. 2, М., 2002).

Ставка и командование Западного фронта спешно создавали сводные группы из остатков соединений, вышедших из окружения, резервов, курсантов военных училищ, наиболее подготовленных подразделений запасных войск и войск НКВД, чтобы прикрыть критически важные направления. Эти заслоны насчитывали всего 90 000 человек, чего было явно недостаточно, чтобы надолго задержать наступление нацистов.

На московское направление спешно стягивались резервы из глубины страны, в том числе имевшие боевой опыт дальневосточные и забайкальские дивизии и бригады, а также войска с более спокойных соседних фронтов. Многие зенитные полки ПВО спешно меняли специализацию и становились противотанковыми. Быстрая переброска подвижных танковых бригад и артиллерии позволила компенсировать недостаток пехоты маневром и огнем. 316-ю дивизию Ивана Панфилова под Волоколамском поддерживало более 200 орудий. Кроме дивизионной артиллерии он располагал 45- и 76-миллиметровыми пушками противотанковых полков, переквалифицировавшимися зенитчиками с мощными 85-мллиметровыми орудиями, пробивавшими любой немецкий танк. В противоборстве с вражеской артиллерией дивизию поддерживали 122- и 152-миллиметровые дальнобойные орудия (см. книгу А. Исаева).

Войска Западного фронта постепенно насыщались противотанковыми орудиями и ружьями, способными поражать бронемашины и легкие танки противника. Бойцы и командиры почувствовали помощь тыла и первые признаки содействия союзников: в середине ноября под Москвой появились первые батальоны, укомплектованные английскими танками «Матильда» (Михаил Барятинский. Танки ленд-лиза в бою. М., 2009).

Приближение фронта к Москве изменило соотношение сил в воздухе: поле боя стали прикрывать более 400 истребителей корпуса ПВО, они же с подвешенными под крылья реактивными снарядами атаковали моторизованные и танковые части противника, а также колонны снабжения.

Руководство Западного фронта прибегло к жестким мерам, призванным подавить панику и пораженческие настроения среди бойцов и командиров, прекратить неорганизованный отход с позиций без приказа. Впрочем, и без расстрелов и грозных приказов сопротивление Красной армии существенно выросло: в ближнем Подмосковье многие если не осознали, то ощутили – дальнейшее отступление угрожает не только государству и армии, но и существованию страны и народа. Героизм советских солдат, их удивительная стойкость в тяжелейших зимних условиях и готовность к самопожертвованию позволили Красной армии не только остановить противника, но и перейти к активным действиям.

В условиях ухудшившейся погоды – дождей и мокрого снега, а затем похолодания и суровых морозов противнику было сложнее обходить позиции советских войск, оседлавших важнейшие дороги.

Впрочем, не следует придавать климатическому фактору чрезмерное и тем более решающее значение в остановке немецкого наступления. Красная армия с ее менее мощными машинами и тягачами испытывала большие трудности при отступлении и перегруппировках войск, ее частям и соединениям приходилось оставлять противнику или уничтожать застрявшие в грязи автомобили и трактора, бросать орудия и ценное снаряжение. Впрочем, к концу октября советские войска опиралась на разветвленную сеть подмосковных железных дорог, а противник испытывал трудности в снабжении из-за растянувшихся коммуникаций, все чаще подвергавшихся ударам советской авиации и партизан.

Генштаб и Ставка лучше противника использовали фактор зимы. Удостоверившись, что Япония не нападет на СССР, они начали масштабную переброску на фронт хорошо обученных и подготовленных к действиям в суровых зимних условиях дивизий с Дальнего Востока, Забайкалья и из Сибири. Командование рационально использовало полученные резервы и не бросало в бой необученные дивизии и пополнение, несмотря даже на ряд критических моментов в сражении под Москвой, возникших во второй половине ноября 1941 г. Тем самым накапливались резервы для контрнаступления. В свою очередь немецкое командование просчиталось с планами снабжения войск, далеко ушедших от прежних станций снабжения, особенно это касалось горючего для танковых и моторизованных соединений. Значительная часть автотранспорта вышла из строя из-за поломок и ухудшившихся погодных условий.

Руководство Третьего рейха и вермахта совершило еще одну грубую ошибку, вызванную собственной самоуверенностью и недооценкой Красной армии: после окружения под Вязьмой и Брянском они были уверены, что СССР больше не имеет серьезных резервов, способных остановить германскую армию и тем более вести активные наступательные действия. Высший генералитет надеялся, что имевшихся сил группы армий «Центр» будет достаточно для занятия Москвы. Генштаб и командование сухопутных войск довольно долго не готовили резервов и серьезных маршевых пополнений, способных восполнить убыль личного состава и боевой техники.

Появившиеся на фронте значительные советские резервы стали для противника неприятной неожиданностью. Германская армия по инерции докатилась до Голицына, Крюкова (Зеленоград) и Лобни, но силы ее соединений, особенно моторизованных, иссякли. К декабрю 1941 г. численность танков в группе армий «Центр» снизилась до 1170, причем далеко не все они были боеспособны из-за недостатка запчастей, зимней смазки и горючего (Б. Мюллер-Гиллебранд. Сухопутная армия Германии. 1933–1945. М., 2003; М. Мягков, ук. соч.).

В отличие от октября 1941 г. в конце ноября и в начале декабря советские генералы переиграли противника, скрытно сосредоточив на его флангах крупные группировки, способные изменить ход боевых действий. В сложных погодных условиях, ограничивших применение авиации и танков, они использовали в качестве подвижных войск кавалерийские дивизии и лыжные батальоны и бригады, усиленные танками и легкой артиллерией.

Несмотря на сохранявшееся преимущество немецкой армии в танках и личном составе, она утратила превосходство в ударной мощи из-за крайней усталости солдат и младших офицеров, упадка их духа вследствие возросших потерь и изношенной техники. 5 декабря 1941 г. войска Западного фронта перешли в контрнаступление.

Неожиданное для немецкого командования наступление на флангах вызвало обрушение фронта. «134-я и 45-я пехотные дивизии вообще более не боеспособны. Снабжение отсутствует. Командование войск на участке фронта между Тулой и Курском потерпело полное банкротство», – писал начальник генштаба Франц Гальдер спустя неделю после начала советского контрнаступления.

Оно продолжалось по апрель 1942 г., немецкие армии были отброшены на 100–250 км от Москвы. Тем не менее Красная армия в апреле 1942 г. находилась на западном направлении все еще значительно восточнее, чем в начале октября 1941 г. Общие потери (убитые, раненые, пленные, пропавшие без вести) Красной армии в битве за Москву составили более 1,8 млн человек, немецкие – 582 тыс. Соотношение безвозвратных потерь (не считая раненых) еще менее благоприятно для советских войск из-за большого числа пленных. Впереди были еще три года войны и немало тяжелых испытаний. Битва за Москву показала, что армия и народ могут, несмотря на все просчеты и ошибки высшего руководства, достойно выдержать эти испытания и победить.

Автор – историк, обозреватель «Ведомостей»