Как патернализм лишает людей прав и свобод

Люди не имеют дела с политическими событиями напрямую, писал американский политолог Мюррей Эделман (Political Language: Words That Succeed and Policies That Fail). Скорее, они имеют дело с языком, на котором им рассказывают об этих событиях. Выбор слов и контекст, в котором они используются, в политике особенно важен. На Западе многие не понимают, почему действующий политический режим поддерживается столь большим процентом российского населения, хотя его права открыто этим режимом нарушаются. Но среднестатистический россиянин воспринимает то, что европейцы называют нарушением прав человека, как защиту людей и обеспечение их безопасности. Это звучит парадоксально, но в действительности - закономерное следствие патерналистского дискурса, активно воспроизводимого властями и легко укладывающегося на благодатную почву ностальгии россиян по советским ценностям.

Контуры этого дискурса отчетливо проглядывают в риторике, заданной Владимиром Путиным еще в 2012 г. В предыдущие сроки президентства Путин чаще говорил о необходимости обеспечения прав и свобод человека и гражданина, а в предвыборной кампании - 2012 он вводит в дискурс концепцию «защиты»: «Мы будем активно защищать основы нравственности в СМИ и в интернет-сфере»; «Государство должно создать условия для защиты прав и свобод граждан». Разница очень велика. Обеспечить права - значит создать условия для их реализации по вашему выбору. Защитить - значит оградить от опасности, предотвратить ваш контакт с нею (даже если она вовсе не кажется вам опасностью).

Этот дискурс закрепился в дальнейшей риторике президента. Ключевыми категориями выступлений нынешнего срока, посвященных правам человека, стали «угрозы», «риски», «безопасность», «защита людей и нравственности». В послании ФС РФ на 2013 г. президент говорил об утрате «многих нравственных ориентиров» и подчеркивал, что это «создает долгосрочные угрозы обществу, безопасности да и целостности России», поэтому закон может и должен «защищать нравственность». На встрече с членами Совета палаты СФ президент призывает провести анализ цветных революций, чтобы «оградить наших граждан от произвола различных ультрас <...> и людей с крайними взглядами» (27.03.2014). На заседании Совета по межнациональным отношениям Путин снова говорит о защите от угроз: «В мире <...> идет жесткая борьба за умы, за идеологическое и информационное влияние. Нам нужна постоянная, системная работа, которая защитила бы страну, нашу молодежь от этих рисков» (3.07.2014).

Даже действия России в Крыму, оцениваемые на Западе как агрессия, объясняются Путиным необходимостью защиты и помощи людям: «Мы должны сделать всё, чтобы помочь этим людям защитить свои права и самостоятельно определить свою судьбу. Вот за это мы и будем бороться»; «По-другому провести референдум открыто, честно, достойно и помочь людям выразить свое мнение было просто невозможно»; «И если мы увидим, что этот беспредел начинается в восточных регионах, если люди попросят нас о помощи <...> то мы оставляем за собой право использовать все имеющиеся у нас средства для защиты этих граждан» (прямая линия, 17.04.2014). Россия предстает в речах президента государством, которое заботится о своих людях в отличие от других (видимо, европейских), пускающих все на самотек: у России «даже большее будущее, чем у некоторых других стран, которые не могут позаботиться о своих молодых людях, о поколениях своих нарождающихся, о своих детях» (интервью «Радио Европа - 1», 4.06.2014).

Практически любое действие, раздражающее власть, именуется угрозой: есть угрозы информационные; нравственности и традиционным ценностям; безопасности населения; для подрастающего поколения; русской культуре. Проявление оппозиционных взглядов - угроза для общества, она пресекается в целях сохранения политической стабильности и правопорядка. А законы, которые, по мнению правозащитников, направлены на ограничение свободы слова, СМИ и мирных собраний, в речах представителей власти предстают защитой людей и обеспечением их безопасности. Вот как член СФ РФ Андрей Клишас говорил о законопроекте, инициирующем усиление административной ответственности за нарушение законодательства об участии в митингах: «Нормы этого закона построены таким образом, чтобы защитить конституционные права и свободы наших граждан. <...> Мы должны оградить граждан от разного рода экстремистов, которые превращают эти митинги <...> в массовые беспорядки» (встреча членов Совета палаты СФ с президентом, 27.03.2014).

Помощник президента и экс-министр связи Игорь Щеголев видит многочисленные угрозы в интернет-сфере: «Рост использования социальных сетей, электронной почты повышает риск утечки персональных данных <...> В этом заключена угроза безопасности страны <...> Мы запрещать интернет не собираемся. Но нам еще очень многое предстоит сделать для защиты интересов наших граждан, государства и бизнеса в интернете».

Думаете, это просто слова? Нет: язык, на котором политики говорят о необходимости своих действий и решений - эффективный политический инструмент. Вовлеченные в политический дискурс, непрерывно повторяемые «обеспечение безопасности», «защита и помощь людям», «противостояние угрозам и защита нравственности» незаметно формируют в коллективном сознании образ власти и паттерн властных отношений. Репрессивная власть предстает как помогающая и защищающая, а ограничения прав человека - как действия, направленные на благо всего общества, включая тех, кого ограничили.

При сохранении такого дискурса, писал Эделман, нарушение прав и свобод человека и гражданина не вызывает «ни протестов, ни даже сомнений в правомерности того, что делается, как у властей предержащих, так и у тех, чьи права нарушаются». Риторика «помощи» и «защиты» (тогда как дело государства - гарантировать и соблюдать права и свободы граждан) наделяет его ролью опекуна, а граждан - ролью опекаемых, не способных самостоятельно определить, что для них хорошо, а что плохо. Так легитимизируется право государства принимать решения за граждан и определять, как им себя вести не только в публичной, но и в частной, морально-нравственной, духовной сферах. Любой, кто пытается протестовать против установленного распределения ролей или ставит под сомнение правомерность действий государства, - «неадекватный», «больной», а то и «опасен для общества».

Комментируя ужесточение положений того же закона о собраниях, Клишас выразил уверенность: его поддержат «граждане, которые не нарушают общественный порядок и заинтересованы в том, чтобы по улицам наших городов можно было свободно и безбоязненно передвигаться». Получается, он изначально приравнял всех инакомыслящих, кто сочтет закон недемократичным, к правонарушителям, угрожающим безопасности населения.

В конечном счете дискурс защиты и помощи оборачивается для населения требованием отказаться от своих прав - свободы слова, печати, собраний. От свобод, которые дают возможность оценивать действия государства и подвергать их критике. Утрачивая эти права и попадая в еще большую зависимость от государства, народ теряет все механизмы контроля над властью и воздействия на нее. Взамен граждане не приобретают даже того, что было им обещано: ощущение безопасности так и не приходит, ведь чтобы поддерживать существующее положение вещей, патерналистский дискурс вновь и вновь воспроизводит риторику угроз и рисков. Реализация провозглашенных государством в обмен на лояльность социально-экономических обязательств (повышение зарплат, достойные пенсии, качественное здравоохранение и т. п.) по разным причинам отодвигается на будущее: недостаток средств, кризис, внешние угрозы. У государства, в котором граждане полностью зависимы от власти, на первом месте всегда интересы государства и политической элиты. В конечном счете пирамида пустых обещаний (многочисленных социальных программ) рушится и все потери ложатся на плечи граждан.

Сущность такого правления прекрасно определил Кант: «Правление, основанное на принципе благоволения народу как благоволения отца своим детям, есть величайший деспотизм, какой только можно себе представить», ведь при таком устройстве «уничтожается всякая свобода подданных».

Автор - аспирант НИУ ВШЭ