Андрей Звягинцев как зеркало русской эволюции

Полемика по поводу фильма «Левиафан» Андрея Звягинцева достигла неимоверных размеров. И те, кто защищает фильм, и те, кто его осуждает, чаще всего разделяют точку зрения, что в фильме сделана попытка показать, как работает власть в современной России. Само название фильма отсылает к «Левиафану» Томаса Гоббса, который воспринимается в России как изощренный интеллектуальный защитник абсолютизма. Проблема, однако, в том, что государство, мыслимое по-гоббсовски как библейское морское чудовище Левиафан, в России интуитивно интерпретируется в соответствии со знаменитыми строками Радищева о самодержавии: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Да, в фильме есть очевидные сюжетные отсылки к Книге Иова, где упоминается Левиафан (и даже цитата из нее; Гоббс почерпнул этот образ в Библии). Но Левиафана как государства в гоббсовском понимании в фильме нет.

Гоббс издал свою книгу в 1651 г., в разгар Английской революции, два года спустя после казни Карла I. Считается, что ее задачей было остановить гражданскую войну, унесшую много жизней. Для этого Гоббс использовал замысловатую теоретическую конструкцию. Вместо контракта между правителем и народом (который можно разорвать на определенных условиях) в гоббсовском обществе люди заключают контракт друг с другом, чтобы передать всю полноту власти суверену, который будет защищать их жизнь. Делают они это, так как предсказуемая жизнь с сувереном над тобой лучше постоянной череды непредсказуемых угроз жизни, собственности и семье в условиях «войны всех против всех», в которой пребывает человечество до договора о создании суверена.

Но если суверен не охраняет твою жизнь, то смысла вступать в этот договор не было. Потому, писали многие консервативные теоретики типа Майкла Оукшотта, Левиафан все еще не учрежден, если жизнь, собственность и семья все так же подвергаются опасности внутри уже якобы существующего государства. Мы все так же имеем войну всех против всех. Просто среди хищников появился один наиболее крупный. Или другая версия (ее предложил в начале 1980-х гг. политический философ Джон Грэй): битвы, шедшие за английский бюджет при лейбористах до Тэтчер, напоминали ту же борьбу без правил, хотя казалось, что есть некая фикция суверена. Главный герой в фильме Звягинцева теряет всё (только не жизнь - но что это за жизнь, когда потеряны родительский дом, жена, сын и впереди 15 лет в тюрьме по несправедливому обвинению?). Получается, Левиафана, призванного его защищать, тут нет и в помине.

Левиафана нет в фильме и потому, что нам показана всего лишь структура власти провинциального города. Суверен, как часто думают, исходя из картинки на обложке «Левиафана», - это страна, громадное политическое тело, состоящее из многих малых тел индивидуальных граждан. На обложке книги лицо Кромвеля свидетельствовало: вот кто глава такого тела. Ведь мэр, по Гоббсу, лишь передаточное звено, «нерв или сухожилие», приводящие в движение политическое тело; судья - «голос» его; а те, кто приводит в исполнение решения суда, - «руки» политического тела («Левиафан», глава 23). Суверенитет же, говорится в книге, это «искусственная душа, дающая жизнь и движение всему телу». Да, над рабочим креслом мэра висит портрет президента Путина, но сам Путин в фильме бездействует. Если бы суверен начал действовать и защищать своих подданных согласно законам, то тело начало бы двигаться согласно душе (и духу законов). Но сейчас этого нет: нервы, сухожилия, губы и руки творят что хотят (и что они решили сделать, собираясь за закрытыми дверями провинциальных кабинетов). Левиафана нет. Его надо то ли достроить, то ли заставить двигаться согласно душе.

Подобная интерпретация будет созвучна мыслям тех, кто давно и упорно строит в современной России эффективно работающую вертикаль власти. Но таким людям будет трудно взять на вооружение всего Гоббса: в «Левиафане» кроме первых двух частей про светскую власть, которые обычно читают студенты, есть равные по объему части 3 и 4 про церковную власть. Звягинцева за изображение церкви и духовенства критикуют не меньше, если не больше, чем за изображение политической власти.

Эти части со скучным современному российскому читателю пересказом библейских цитат для обоснования теологических позиций Гоббса в 1651 г. были не маргинальны для основного тезиса книги. Гоббсу приписывают материализм, но он считал, что Английская революция началась не из-за налогов (как часто изображают марксисты), а из-за религиозных реформ Карла I. Тот задумал снова ввести элементы католической церковной организации и обрядовости в англиканской (государственной протестантской) церкви и заодно пошел войной на шотландскую пресвитерианскую церковь, жившую по кальвинистским правилам. На войну с шотландцами денег не хватало, пришлось собирать парламент, чтобы обосновать дополнительные налоги. Один, не согласившийся с новыми налогами, король распустил. Другой, собранный позже с той же целью, расходиться отказался, и через восемь лет войны сторонники Кромвеля отрубили королю голову.

Джеффри Коллинс, опираясь на изданную лет 20 назад переписку Гоббса, показал, что тот был не монархическим лизоблюдом (учившим наследника престола Карла II в Париже в 1640-е гг., пока в Англии громыхала гражданская война), а радикальным революционером, предложившим Кромвелю план окончания войн в Англии. За это Кромвель думал задействовать Гоббса в университетской реформе. Из-за этого республиканец Харрингтон (обычно выставляемый как радикальный антипод якобы монархиста Гоббса) считал, что у них есть общий враг - «власть попов». Именно из-за схоластической латинской мысли, подчинения католической церкви папе и пресвитерианских попыток дать каждому христианину возможность интерпретировать Библию произошло возмущение в умах, приведшее к войне и революции, считал Гоббс. Больше этого допустить нельзя. Его рецепт был без обиняков выражен в последних двух частях «Левиафана»: постановления суверена должны окончательно и однозначно решать проблемы церковной организации и доктринальной интерпретации. Они должны быть обязательными для всех, прежде всего для духовенства.

Последовавшая после восстановления в Англии монархии волна критики Гоббса называла его самыми дурными эпитетами якобы за его почти атеистическую интерпретацию теологии Троицы и проблемы бессмертия души. Но секрет ненависти был в другом: в своем проекте Гоббс отбирал церковную власть у епископов и выбираемых протестантами пресвитеров и отдавал ее светскому суверену. Поэтому Гоббс, несмотря на приписываемый ему монархизм и желчность по отношению к человеческой природе, был так популярен у авторов Просвещения в XVIII в. Руссо писал в «Общественном договоре»: при сохранении двоевластия церкви и государства священник всегда найдет способ подчинить себе государя, и только Гоббс с теорией «гражданской религии» нашел решение этой проблемы.

В фильме мы видим, как местный епископ властвует над думами местного начальника. Гоббс это бы интерпретировал так: посреди войны всех против всех, где сильные без зазрения совести притесняют слабых, используя все административные и внесудебные средства, епископская власть освящает и направляет власть местных бандитов. Его рецепт был бы понятен: убрать военно-церковные трапезы, лежащие в основе местной власти, и построить настоящего Левиафана. Но по зубам ли такой шаг нашим консерваторам и нашим государственникам при всем их пиетете к официальной церкви? В этом радикальном потенциале, а не в «очернительстве России», возможно, и таится причина нападок на Звягинцева или его возвеличивания. Своим фильмом он поставил гоббсовскую трактовку основных проблем России на повестку дня современной власти.

Автор - ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге, профессор факультета политических наук и социологии