Археология периферии: Из чего состоит Москва

В нашем таком недавнем социалистическом прошлом на вопрос «Из чего состоит Москва?» можно было ответить примерно с той же определенностью, с которой Маршак отвечал на вопрос «Из чего только сделаны мальчики?». Библиотека - одна на 2500 жителей, музей - один на 25 000 жителей, картинная галерея - одна на 150 000 жителей, театр - одно место на 1000 жителей. То же касалось и остальных городских ресурсов - места в кафе, бытовые услуги и масса других вещей, о которых обычному горожанину и в голову не придет задумываться. Все было четко отмерено и поделено, как и положено в классическом фордистском городе.

Особенно это заметно в районах, называемых периферией, застроенных преимущественно во второй половине прошлого века. Строго говоря, такое нормирование сохраняется до сих пор и даже было еще раз закреплено распоряжением правительства в 2009 г. И порой, казалось бы, стихийно формирующиеся показатели, как ни парадоксально, продолжают соответствовать заранее определенным нормам. Например, по советским нормативам полагался один парикмахер на 700 жителей - и данные Росстата показывают, что и сейчас в Москве парикмахеров примерно столько и есть. Конечно, это упрощение, однако с культурологической точки зрения мы вполне можем оценить город и по такому критерию - развитости сети учреждений городской культуры. Но не менее важны и алгоритмы формирования культурного пространства и использования его горожанами.

Ячейки городской сети

За время, прожитое в условиях нерегулируемой экономики, в стране многое изменилось, и в первую очередь изменилась ее столица. Планирование, бывшее прежде основой развития, уступило место хаотичному разрастанию коммерческой инфраструктуры. Сейчас, спустя два десятилетия после перехода на «рыночные рельсы», настала пора дать адекватную оценку изменениям, произошедшим в структуре культуры города.

И очевидно, что простым делением количества посадочных мест на число жителей района здесь не обойтись: административные границы не всегда в точности следуют реалиям городской жизни. Так что методику пришлось разрабатывать с нуля.

За основу был взят принцип пешеходной доступности и на его базе сформирована так называемая тепловая модель, в которой каждой из 62 400 опорных точек на карте города соответствует определенный показатель близости к исследуемым объектам. При этом потенциал точки меняется не только в связи с наличием доступа хотя бы к одному объекту данного вида, но и в зависимости от их количества и расстояния до каждого. Расчет велся примерно по сотне различных услуг - от банкоматов и кафе до массажных салонов, цветочных магазинов и подростковых клубов.

Складывать эти данные напрямую, разумеется, было нельзя - хотя церквей, мечетей и синагог в Москве примерно столько же, сколько книжных магазинов (421 против 431), и между назначением этих объектов даже можно найти некое сходство, все-таки логика их расположения несколько отличается. Поэтому были выделены два главных компонента, каждый из которых наилучшим образом отражал расположение коррелирующих с ним типов объектов. И уже, в свою очередь, анализ значения главных компонентов для каждой точки позволил выявить на карте города разнородности, в том числе пространства с высокой концентрацией жизненной активности.

Города в городе

Интегральный анализ социально-урбанистических данных (а именно так мы назвали свою методику) показал, что в общем и целом город по-прежнему живет по устаревшим принципам, заданным особенностями его планировки и застройки: равнонапряженной сетки одинаковых жилых единиц с принципом равного обеспечения потребностей. Вместе с тем в традиционно моноцентричном городе начали вырисовываться новые сгустки и уплотнения - некоторые вполне закономерно, а некоторые совершенно неожиданно. В Москве, на 90% состоящей, по представлению многих, из панельной застройки и типовых советских социальных зданий, появляются новые места силы. Где они и с чем это может быть связано?

Даже интуитивно понятно, что одним из факторов формирования таких субцентров является логика путей - передвижения и концентрации людей, - учитывающая и станции метро, и линии дорог. Но не менее важна и логика мест - новые центры совершенно не соответствуют тем, что закладывались в систему десятки лет назад. Механизм их появления скорее сродни тому, как формировались отдельные кварталы и районы старого центра: одна функция цепляется к другой, и из этого возникает благодатная почва для присоединения третьей и четвертой.

В итоге помимо центра и безликой «периферии» в Москве появились целые метагорода, население которых порой приближается к миллиону. Их не отличает ни архитектура, ни установленные по плану учреждения культуры, ни очаги занятости. Но в этих местах сосредоточена жизненная активность людей, и эти места во многом самодостаточны - две трети населения вообще практически никогда их не покидает (см. статью «Из кого состоит Москва», «Ведомости» от 28.05.2014). Эти пространства в отличие от большей части остальной территории города имеют четко выраженное лицо. И основа его - не памятники архитектуры, а социум.

Так, например, Марьино ассоциируется с разнообразием потребления, непрерывно продолжающимся формированием среды и связанной с этим неорганизованностью и стихийностью. Люди, населяющие его, не относятся ни к сливкам общества, ни к рабочему классу. У них уже есть определенные требования к уровню жизни, в том числе на эстетическом уровне, однако они еще только начинают формироваться. Этот город ярок и относительно прост - в нем в равной степени проявляются столица и провинция.

В невысотной сталинской застройке Старых Черемушек традиционно селилась научно-техническая интеллигенция. Но если иные «профессиональные» кварталы со временем были размыты течением новой жизни, то этот район, наоборот, стал центром притяжения и только наращивает свой потенциал. И его инфраструктура соответствует тому, что нужно людям, состоявшимся и живущим в Москве как минимум не первый десяток лет.

Сокол - город советского наследия и формирования нового поколения элиты. Это выражается и в планировке, центры которой полностью соответствуют старым планам, и в привязке к важным магистралям, на которые ориентированы не только автомобилисты, но и пешеходы.

Имидж чайна-тауна, укоренившийся за Измайловом, несмотря на ликвидацию легендарного вещевого рынка, никуда не делся - это город торговли, азарта, в котором стихийный капитализм уживается с атрибутикой развитого социализма.

Помимо четырех этих протоцентров на карте городе можно обнаружить и менее значимые зоны - из которых, возможно, в дальнейшем сформируются другие «города Москвы». И какие-то намеки на это есть уже сейчас - например, уже можно говорить об отличиях в стиле и образе жизни Строгина или Медведкова. Однако до уровня самостоятельных культур им еще весьма далеко.

Новые центры

Появление таких «полюсов», с одной стороны, подтверждает тезис, что постиндустриальному городу свойственно стремление к разнообразию культуры. В то же время они лишь четче обозначают проблему: подавляющее большинство остальных районов между Третьим транспортным кольцом и МКАД в представлении горожан не отличаются между собой почти ничем, кроме близости к паркам. Граница между Лубянкой и Китай-городом очевидна. Но если спросить человека, что он видит на другой стороне любой периферийной улицы, скорее всего он ответит: «Такие же дома».

Советское планирование оставило нам связанность и доступность территорий - среднему московскому району сложно полностью изолироваться, превратиться в гетто, и это очень большой плюс. Но по этой же причине в этих местах затруднено формирование новых центров притяжения, разнообразия, и если нечто подобное возникает, то лишь стихийно.

Понятно, что в какой-то мере стихийность сохранится - многие аспекты развития инфраструктуры перешли от властей в руки бизнеса. Однако у городского руководства осталась возможность формировать ключевые тренды и артикулировать основные запросы. Это касается и уже наметившихся центров - очевидно, им еще предстоит окончательно оформить свои границы, и это следует учитывать в планах перспективного развития. Причем не только учитывая возможную потребность метагорода в расширении, но и памятуя, что любое вмешательство в эту самостоятельную систему вызовет гораздо более сильную реакцию.

Это важно и для районов, идентичность которых когда-то существовала, но с течением времени стерлась или частично исчерпала себя - вполне вероятно, ее еще можно восстановить или осмыслить по-новому. Особые возможности связаны с территориями, меняющими свое назначение, - промышленными зонами, парками, временно утратившими притягательность центрами прошлых времен, а также с формированием взаимосвязей между ними. Например, для многих микрорайонов характерно обилие свободных и зеленых пространств, и отличием таких центров могла бы стать, как ни парадоксально, объединяющая их система суперпарка.

И, может быть, окажется, что угнетающе воспринимаемая сегодня одинаковость районов города на самом деле благо, поскольку позволяет во многих отношениях действовать, начиная с чистого листа.

Статья подготовлена по материалам исследования «Археология периферии»