Звуки без музыки

Более 10 лет на это название собирал аншлаги Константин Райкин в спектакле Елены Невежиной в «Сатириконе». Ящики из-под пива, батарея бутылок да безмолвный собеседник контрабас, который «парит над тобой, как фермата», - вот и все, что понадобилось Райкину, чтобы сыграть драму маленького человека с гениальной способностью чувствовать красоту, которую ему не дано выразить.

Черепанов и Хабенский с предшественником себя не соотносили, да, впрочем, его и не видели. Как не стали разбираться с психологическими подводными течениями текста Зюскинда и парадоксальной логикой контрабасиста, который саму жизнь судил по законам музыки. А устроили настоящую жанровую экспансию вширь. И вдаль от первоисточника.

Прежде всего, герою Хабенского создали сложносочиненное пространство, с которым он состоит в особых отношениях. Обитый полосатыми матрасами бункер с мусоропроводом, патефоном, огромным шкафом, где среди прочего хлама (страусиных перьев, камзолов, париков, рыцарских шлемов с рогами) спрятан и бережно закутанный контрабас, становится сокровищницей звуков. Контрабасист извлекает их буквально из всего - из ежика для чистки унитазов, бутылки с недопитым пивом, спинки стула, скользящего по струнам шарфа, скользящего по любым поверхностям смычка, разгибаемых и сгибаемых пластинок (как носители музыки они давно уже заезжены, заиграны до кошмара повторяющихся нот). Доводит себя скрежетом до экстаза или успокаивается с помощью музыкальной шкатулки - поставщицы самых благонравных звуков в его странном жилище. Но музыка не дается этому повелителю звуков, гармония давно покинула - если вообще когда-то посещала - его мир.

Хабенский в огромном фраке с чужого плеча рисует не столько психологические акварели (этим как раз силен был спектакль Райкина), сколько жесткую графику параноидального поведения или, как сейчас говорят, потерю связи с реальностью. Актер с режиссером придумали герою множество гэгов, как уместных, так и не очень, плотно заполняющих каждую минуту действия. И в этом рисунке актер виртуозен, убедителен - и пока однообразен.

А обложенное матрасами мироздание между тем выходит из подчинения и обнажает скрытую угрозу. То дунет на него мусорным ветром из «многоуважаемого шкапа», то завалит очистками из верхнего мусоропровода, то зловеще промолчит, когда контрабасист захочет показать, на какой шумной улице живет. То стряхнет с себя все эти матрасы, окончательно превратив сцену в хаос. В общем, всячески намекает на то, что в тайнике души герой «высиживает что-то посущественнее», чем неразделенная любовь и музыкальные комплексы.

И точно: в шкафу обнаруживается скелет. Точнее, в холодильнике - труп оперной певицы Сары, в которую влюблен герой Зюскинда. А в исповеди отыскивается триллер, которого там отродясь не было.

Хотя авторы спектакля сочинили еще один остроумный финал, этакую шутку, свойственную театру. В параллельной реальности грез контрабасист наконец-то встречается с Сарой в дуэте - любовном и музыкальном. Певица (Ольга Воронина), больше похожая на заводную куклу, и робкий контрабасист (ради этой роли Хабенский освоил инструмент) исполняют вместе арию Генделя - так самовлюбленно и так деревянно, точно доказывая: не всякой мечте стоит сбываться.