Молчание утки
Второй том «Нимфоманки» Ларса фон Триера заставляет отмотать всю историю назад и с удивлением признать: это не фильм
Под историей я имею в виду не столько исповедь нимфоманки Джо (Шарлотта Генсбур) книгочею-девственнику Селигману (Стеллан Скарсгард), сколько историю самой «Нимфоманки».
Вспомним начало: Триер на каннской пресс-конференции 2011 г. сообщает, что работает над порнофильмом, а также делает скандальное заявление, после которого фестиваль объявляет его персоной нон грата. В ответ режиссер отказывается от контактов с журналистами. Финалом будет даже не показ авторской версии второго тома (скорее всего, в мае на Каннском фестивале, давно сменившем гнев на милость), а выпуск двухтомника без цензурных сокращений на DVD. Вот тогда «Нимфоманка» станет фильмом.
А пока у нее статус мерцающего медиаобъекта, который никто не видел целиком. Дробление, фрагментация - ключевой прием рекламной кампании. Фильм делится на две части, по четыре главы в каждой. До премьеры студия Zentropa интригует публику тизерами с кратким описанием всех восьми глав, публикуя каждый следующий фрагмент в новом СМИ (от британской The Guardian до польской Gazeta Wyborcza). Вместо авторских комментариев появляется фотография Ларса фон Триера с заклеенным ртом. Журналисты (с которыми режиссер не разговаривает) тоже включаются в игру: серия постеров, на которых снявшиеся в фильме актеры изображают оргазм, порождает волну пародий-подражаний в исполнении датских, затем польских, венгерских и российских кинокритиков. Наконец, два тома прокатной версии образуют сюжет, дразнящий предполагаемым несоответствием авторской идее: «фильм смонтирован с согласия режиссера, но без его участия», предупреждает титр перед каждой серией. Но в этом, возможно, авторская идея и состоит.
Неудовлетворенному зрителю может показаться, что часть смыслов исчезла в продюсерских склейках. Полной картины по-прежнему нет, «Нимфоманка» остается паззлом с недостающими фрагментами, которые плавают в медиапространстве. Например, в репортажах с Берлинского кинофестиваля, на котором была представлена режиссерская версия первого тома (есть люди, которые поехали в Берлин только затем, чтобы ее посмотреть). Можно сказать, что все это чистый маркетинг, но Триер сделал маркетинг частью произведения. Это немного похоже на революционную рекламную стратегию «Ведьмы из Блэр» (1999), где информационный шум вокруг страшной «найденной пленки» был важнее самого фильма. Но гораздо больше напоминает сюжет романа Уильяма Гибсона «Распознавание образов» (2003), герои которого искали связи между вброшенными в интернет анонимными видеофрагментами, пытаясь собрать сюжет целиком и обнаружить фигуру автора. Фон Триер не аноним, но его поза не менее эффектна - молчание автора, заклеенный рот: открывайте все дверцы сами. При этом режиссер издевательски держит ключ прямо перед носом у зрителя.
«Забудь о любви», - гласит слоган «Нимфоманки». Но никто в него, конечно, не верит, потому что это слишком просто, слишком патетично. Между тем две самые драматичные главы - «Делирий» (в первом томе) и «Пистолет» (во втором) - описывают крушение, которым заканчивается для героини любая душевная привязанность.
А в остальном «Нимфоманка» действительно по большей части комедия, иногда бьющая саму себя по рукам. В первом томе начитанный девственник Селигман легко находил каждой главе сексуальной истории Джо культурную аналогию, во втором ему приходится труднее. В прошлый раз мы расстались с Джо на моменте, когда она рассталась с оргазмом. В начале второй серии Селигман пытается описать ее погоню за удовольствием с помощью парадокса Зенона об Ахиллесе и черепахе, но Джо грубо обрывает эту попытку остроумного комментария. Аналогии начинают прихрамывать, диалог ожесточается до спора.
Например, о политкорректности: анекдотическая глава о неудачном сексе с двумя африканцами сопровождается обсуждением, можно ли называть их неграми (при этом на экране крупным планом два эрегированных черных члена, постепенно сникающих, пока их обладатели ругаются на непонятном языке). В другом эпизоде Триер атакует самое страшное для современного Запада табу, показывая латентного педофила (в исполнении Жан-Марка Барра) глубоко несчастным пленником подавленного желания.
Главным драматургическим приемом Триера остается столкновение чувственности и концепции - с одновременным напоминанием о сугубой умозрительности этого конфликта. Так, в ответ на селигмановскую концепцию религии, в которой католическая церковь предстает культом страдания, а православная - образом блаженства, Джо рассказывает о своем мазохистском опыте, визитах к вежливому садисту (Джейми Белл), попытке заново обрести наслаждение через страдание. А затем весь драматизм главы «Западная и Восточная церкви» снимается одним ироническим росчерком - постскриптумом (он же подзаголовок) «Молчаливая утка». Объяснять, что это значит, в газете не стоит, но, добравшись до финала, зритель, пожалуй, может сказать, как называется то, что с ним только что сделали - или по крайней мере попытались сделать. А относиться к этому как к издевке или награде - уже ваше личное, сугубо интимное дело.