Смерть языка

В фантастическом романе Стругацких о прогрессоре с Земли, не выдерживающем роли безучастного наблюдателя на планете, где царит самое мрачное Средневековье, кажется, нет фразы, которая в фильме Алексея Германа становится ключевой. «Если я с вами разговариваю, дон Рэба, - говорит дон Румата - Леонид Ярмольник, - это еще не значит, что мы беседуем».

Вот-вот. Вместо дона Рэбы сюда можно поставить зрителя. Каждой сценой, каждым кадром Герман утверждает невозможность контакта. Поэтому почти бессмысленно прочитывать его фильм политически, цитируя афоризмы из романа. Самый известный из них, конечно, все помнят: «Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные». Но из всех ключей к фильму Германа именно этот - самый ненадежный.

Проблематика картины целиком находится в области языка. Тут Алексей Герман идет до конца: «Трудно быть богом» - действительно тупик, dead end, дальше ехать некуда.

Дело даже не в колоссальном физиологическом сгущении визуальности и практически полном уничтожении сюжета, который три часа топчется на месте, в непролазной грязи Арканара. Да что сюжет. В Арканаре Германа почти нет и пространства: на весь фильм, кажется, всего три панорамы, а на средних и крупных планах кадр максимально захламлен. Теснота чудовищная, взгляд пробирается сквозь нее, натыкаясь на босховские рожи, влипая в здешнее коммунальное тело, которое иногда испражняется отдельными персонажами, чтобы в следующий момент поглотить их вновь. А зачем они постоянно заглядывают в камеру? В глаза Румате? Нет, это не только его субъективный взгляд. Современные медиевисты пишут, что средневековый человек постоянно жил в присутствии невидимых, но абсолютно реальных для него существ - ангелов и демонов. Что-то подобное чувствуют и персонажи Алексея Германа. Только невидимые наблюдатели здесь мы, зрители. И это заглядывание арканарцев в камеру - поиск нашего присутствия, того единственного, что может удостоверить их собственную реальность. Поиск контакта. Который, как уже понял Румата, невозможен.

Герман, с одной стороны, разрушает барьер между фильмом и зрителем, постоянно втягивая нас внутрь кадра, почти добиваясь того, чтобы мы ощутили всю арканарскую вонь. А с другой стороны, подчеркивает непреодолимость барьера. Так создается точка напряжения, в которой происходит саморазрушение языка. Достигнув предела, он перестает работать как средство коммуникации. Между Руматой и жителями Арканара, между метафорой и политикой, между автором и зрителем, Германом и нами.

В этом принципиальное отличие последнего фильма Алексея Германа от «Фауста» Александра Сокурова, который вроде бы так же тесен, физиологичен, дискомфортен для взгляда. И тоже стремится быть «последним авторским фильмом» в классическом (т. е. модернистском) понимании. Но Сокуров верит, что язык модернизма может быть средством для сообщения, инструментом риторики, патетики, транслятором смыслов (социальных, философских, каких угодно еще). Герман, доделывая «Трудно быть богом», в это, похоже, уже не верил, и в этом трагизм фильма. Язык мертв. Cообщением может быть только насилие, тотальная катастрофа. Нечто за пределами зрения и языка. Разумеется, в финале не показано никакой арканарской резни. Тело сообщения оставлено за кадром.