Лацци для Лакки

Главную пьесу Беккета режиссер примерил на свое поколение 20-30-летних.

Типичная студенческая квартирка-студия, какую только и можно впихнуть на маленькую сцену «Мастерской», где клубится продвинутая молодежь, или в панельный дом (художница Нана Абдрашитова). Диван, торшер, кухонная стойка, микроволновка, доска с расписанием, кому когда делать уборку - Поццо, Лакки, Владимиру или Эстрагону. Впрочем, на обустройство жизни все давно плюнули - груда бумажных стаканчиков и коробок из-под пиццы весьма красноречиво белеет вдоль стены. Ах да, еще есть пресловутое дерево, у которого надо ждать Годо, - высохшая елка, точь-в-точь такая, какую вы вчера наконец выбросили из собственного дома, смирившись с тем, что праздник начала новой жизни давно закончился. Вероятности, что Годо отыщет эту квартиру в бесконечном панельном муравейнике, еще меньше, чем на мифической пустой дороге.

Театр начинается с вешалки - глаголет избитая театральная истина. Театр начинается с компании - вежливо поправляет маленькая Годо-команда. Вроде бы и начали негромко, в камерных симпатичных спектаклях, вроде «Четвероногой коровы» или «Лейтенанта с острова Инишмор» в МТЮЗе, но лица необщим выраженьем запомнились сразу. Временами «Годо» напоминает давний хит Владимира Машкова «Смертельный номер», где четыре клоуна, точнее четыре ипостаси одного существа, пытались выжить и прославиться поодиночке, но поняли тщетность своих усилий. Так и здесь они точно прорастают друг в друге - Диди (Александр Паль с темпераментом и внешностью от молодого Маяковского до отрешенного аутиста), Гого (простак-неврастеник в исполнении Евгения Матвеева), Поццо (Олег Ребров, пародирующий нахрапистых мажоров - от телеведущего до хорошо принявшего на грудь) и Лакки (интеллигент-ботаник, низведенный до состояния ручного зверька, в исполнении Григория Калинина). Тем более что деться отсюда некуда - ни окон, ни дверей, микроволновка гудит как лифт, а «уходящий» всего лишь медленно приседает за стойку, чтобы пересидеть свое отсутствие. Бесконечность возможностей и бессмысленность движения куда бы то ни было у Беккета режиссер меняет на клаустрофобию и безвыходность.

Правда, начинает Вытоптов за здравие. Первые же минуты - пробуждение одного из двух друзей на общем диване (просто другого дивана нет), поиск носков, ремонт прохудившегося ботинка, отчаянная и очень громкая попытка не разбудить товарища, борьба за диван - обещают полное юмора продолжение. Беккетовские персонажи, помещенные в хипстерскую атмосферу, неожиданно заставляют вспомнить о комедии дель арте, ведь их энергично-нелепые действия так похожи на лацци, а лица - на маски.

Но Беккет берет верх над юмором. Любая попытка вырваться за пределы своего мирка оборачивается поражением - ни выйти наружу, ни свести счеты с жизнью, лишь бы почувствовать хоть что-то: так, обложившись коробками из-под пиццы, Владимир со своей фирменной отрешенностью, похожей на бесчувственность, поджигает их прямо на себе. Огонь опасно обнимает его со всех сторон, нервные зрительницы, которые недавно смеялись, вскрикивают - так изнанка веселой бессмысленности легко оборачивается кошмаром. И лишь переждав тот миг, когда зритель теряет покой, партнер (Эстрагон) бросается тушить огонь. «Не вышло», - меланхолично констатирует Владимир. Ни дождаться Годо, ни дойти до самой сути, ни расстаться, ни уйти из этой комнаты-жизни. Дети «детей полдорог» не смогли сделать и шага.