Здоровая растерянность

Узнав, что на премьере из зала доносились крики «Прочь!» и «Позор!», редакторы информационных агентств быстро шлепнули новость с шапкой «скандал» и разошлись по домам. Между тем главный скандал, случившийся на Таганке, заключался, кажется, в отсутствии скандала.

Конфликт - дело двух сторон, демонстрирующих по отношению друг к другу агрессию. На показе «Репетиции оркестра» агрессор был один - старожилы с хорошо поставленными голосами, сидевшие в зале. Они столкнулись с самой страшной вещью, которая только может встретиться на боевом пути профессионального солдата, - отсутствием противника. Они производили впечатление потерявшихся в лесу настолько, что от отчаяния решили сразиться с деревьями - их крики гасли, словно эхо, клакерские хлопки глохли, будто в тумане. Беспощадная стихия демократического театра поглощала их.

На первый взгляд «Репетиция оркестра» - классический юбилейный проект. Драматург Андрей Стадников, собаку съевший на документальных пьесах, собрал актеров, раздал по диктофону и попросил сделать интервью с работниками тыла: костюмерами, уборщицами, начальником пожарной охраны. Благозвучное ревю, собранное из голосов за сценой и разыгранное на ней, песнь во славу ветерана - вот что должно было выйти. Но с первых же слов в легендарном зале засквозила крамола десакрализации театра-храма: пополам с похвалами Любимову работники Таганки ностальгировали о вкусном супе и пирожках по три рубля - упоминаний театрального буфета было едва ли не больше, чем воспоминаний о Высоцком и о высоком.

Человека невозможно упрекнуть в том, что в нем слишком много человеческого, - да, он любит просветлиться от встречи с прекрасным, но любит и поесть. И если давать его речь без купюр, пирожки неразрывно перемешаются в ней с «Гамлетом». Отсутствие купюр - вот на что были нацелены авторы спектакля, отрицающего противопоставление высокого и низкого. Высокое искусство хрупко - его можно размести в осколки воплем из зала. Актуальное искусство, отрицающее любые иерархии, неуязвимо - в нем оставлены лакуны для шепотов и криков, шарканья ног покидающих зал, перегоревшего света и светящегося телефона - любой возможной зрительской реакции.

Кричавшие и уходившие не встретили сопротивления - ткань спектакля абсорбировала их. В нем было много неожиданного - артисты, произносившие документальные монологи, в какой-то момент набрасывались на режиссера (которого играл такой же артист), штурмовали его вопросом: «Что мы тут делаем? Зачем это все?» Настоящий режиссер Стадников выходил к микрофону с прочувствованным монологом о вреде притворства - едва зал пускал слезу, оказывалось, что это фрагмент речи американского сценариста Чарли Кауфмана. Потом на сцене настраивали струнные, и это оборачивалось музыкой, а потом музыка исчезала. В финале же артисты, подневольные, как принято считать, существа, неспособные больше бороться с тотальной, подавляющей демократией, бросались на стену задника, побеленную великим художником Таганки Боровским, - чтобы отступить перед силой нетрактуемой простоты.

Драгоценные артефакты из эпохальных спектаклей - доски из «А зори здесь тихие», свитер из «Доброго человека из Сезуана», помост из «Шарашки» - стояли-висели нетронутыми, пока действие бурлило в зале: там играли актеры, там пытались понять, что происходит, зрители. Потребители традиционно тоталитарного искусства с непременным художником-диктатором и публикой-паствой попали в пространство, где их никто никуда не ведет, а только кивает и смотрит за реакцией. Хочется повести себя единственно правильным образом - а его нет.

Так же растерянно чувствовали себя боевитые представители старой труппы Таганки на встрече после премьеры - они приготовились к тому, что у них будут отнимать микрофон, а их пригласили к дискуссии. Попросили объяснить, что именно не понравилось. Переместиться из пространства лозунга в пространство диалога оказалось физически больно. На глазах и у растерянных протестующих, и у защитников прогрессивного театра терялось чувство локтя - группировки исчезли, остались индивидуумы. И по самому революционному театральному залу в России разлилась благословенная, драгоценная, животворящая растерянность.