Как сделана естественность
В российском прокате - главный фильм года, «Жизнь Адели. Главы первая и вторая». Победитель Каннского кинофестиваля рисковал встретиться в России с цензурой, но столкнулся со скепсисом
Так часто бывает: отмеченный «Золотой пальмовой ветвью» фильм вызывает у российской публики подозрение. Публике кажется, что все это фестивальные игры, пресса ангажирована, а уж в случае «Жизни Адели» Абделатифа Кешиша политика вообще главное: любовную историю двух девушек наградили на фоне легализации во Франции однополых браков, председатель каннского жюри Стивен Спилберг подыграл либералам. Но вот, например, моя лента новостей в фейсбуке вполне либеральна и толерантна, однако и там недовольны «Аделью», только уже по другим причинам. Это тоже известный психологический эффект: картину, которую так единодушно воспела каннская пресса, хочется объявить переоцененной хотя бы из чувства противоречия. Чем громче рядом кричат, что это великое кино, тем больше найдется охотников сказать, что ничего особенного в нем нет.
А все-таки есть.
На каннской премьере зрителей восхитила естественность, с которой разыграли историю любви актрисы Адель Экзархопулос и Леа Сейду. Сегодняшняя критика уже упрекает Кешиша в излишней художественности (слишком нарочитых цветовых решениях, избыточной красоте эротических сцен). Упрек был бы справедлив, если бы Абделатиф Кешиш не брал в расчет условность любой «естественности» в искусстве. Несмотря на тунисское происхождение, сегодня в кино он главный наследник французской культурной традиции. И, конечно, отлично помнит, что «естественный человек» - тоже французское изобретение (его придумал Жан-Жак Руссо).
Предыдущим фильмом Кешиша была «Черная Венера» о знаменитой африканке, привезенной в Европу в начале XIX в. и изумлявшей публику невиданными пропорциями. Там Кешиш показал «естественного человека» Руссо как чистый объект. В «Жизни Адели» сделал его субъектом.
Теперь это не Другой («благородный дикарь» романтизма или современный обитатель цивилизационных окраин). Это я сам. Не зря ведь Кешиш назвал Адель своим Антуаном Дуанелем. Как и герой фильмов Франсуа Трюффо, она должна взрослеть и меняться дальше. Но подзаголовок фильма - «Главы первая и вторая» - говорит нам не только об этом. «Жизнь Адели», конечно, роман, и Кешиш продолжает в нем диалог со своими постоянными собеседниками - Вольтером, Руссо, Мариво. Он хотел снять фильм о молодой учительнице, увлеченной сценой. А учительница встретила девушку с голубыми волосами и влюбилась. Девушка пришла из графического романа Жюли Маро «Голубой - самый теплый цвет». Но для Кешиша эротический комикс и социальная «правда жизни» - не участники эстетического конфликта, а два равноправных инструмента антропологии. «Жизнь Адели» - роман-исследование современного «естественного человека», еще не усвоившего всю систему общественных условностей. Он застигнут в момент формирования, врасплох, в ситуации первой любви, предельной обнаженности чувств. И выбора сексуальной ориентации.
Кешиш рассказывает гомоэротическую историю любви как универсальную и обыденную. Это, несомненно, политический жест, но не только. Пара есть пара, отношения двух женщин подчиняются тем же психологическим законам, которые работают в любом союзе двоих. И прочитываются с помощью тех же культурных кодов. Кешиш и здесь проблематизирует понятие естественности, вступая в ту область интимной жизни, по поводу которой общество все еще не может договориться о границах «естественного поведения».
Мы знакомимся с Аделью в старших классах и проживаем с ней несколько лет, включающих историю любви и разрыва с художницей Эммой (Леа Сейду). В начале фильма Адель учится, в финале становится учительницей сама. Камера оператора Сафьяна Эль Фани пристально вглядывается в лицо актрисы Адели Экзархопулос. Почти все три часа фильма мы будем от нее на расстоянии шага, иногда ближе. Это очень интенсивное присутствие, почти соприкосновение. И когда камера вдруг отворачивается от Адели, это значит, что мы смотрим на мир уже ее глазами.
Психологизм в «Жизни Адели» абсолютно кинематографичен, это всегда производная взгляда, который, несмотря на многословность фильма, остается здесь главным средством коммуникации. И главным способом формирования пространства.
С другой стороны, любовная история Адели и Эммы литературна и дидактична. В другом фильме Кешиша - «Увертка» - учительница объясняла школьникам, что у Мариво богатые притворяются бедными, а бедные богатыми, но никому это не удается в полной мере: «Пьеса называется «Игра любви и случая», но никакого случая нет. В кого влюбляются богатые? В богатых. А бедные в бедных. Они узнают друг друга, несмотря на маскарад. Мариво утверждает, что среда формирует наши взгляды, это рефлекс. На любовь, чистейшее чувство, оказывает влияние наше происхождение». И теперь Абделатиф Кешиш показывает, что со времен Мариво ничего не изменилось. Просто классовые различия маркируются иначе, а богатство может быть символическим. Адель из простой семьи, а Эмма принадлежит к «бобо» (bourgeois bohemian), новой элите. И классовый инстинкт оказывается для Эммы важнее любовного. Но это лишь один из многих внутренних сюжетов картины.
Кажется, что «Жизнь Адели» поглощает все прежние фильмы Абделатифа Кешиша, их литературные игры, диалектику отношений гастрономии и образования, романтизма и Просвещения, языка и телесности. Суть и пафос «Жизни Адели» в показе абсолютной нерасторжимости культурного, социального и телесного опыта (во всей его подвижности и драматичности). Этот фильм - не революция, а великий результат долгой эволюции: эта девочка, Адель, - один из самых сложно устроенных персонажей в истории мирового кино.