И твою Землю тоже

70-й Венецианский кинофестиваль открылся таким фильмом, что про фестиваль все забыли. После показа «Гравитации» Альфонсо Куарона только и слышно: «Оскар», «Оскар», «Кубрик, Кубрик»
В Венеции Джорджу Клуни и Сандре Баллок явно приятнее, чем в открытом космосе.
В Венеции Джорджу Клуни и Сандре Баллок явно приятнее, чем в открытом космосе. / David Azia / AP

«Гравитация» Альфонсо Куарона - физически невыносимый фильм о человеческой природе. Космическая романтика, космические оперы - забудьте. Человек - это беспомощная жажда жизни, космический мусор, привязанный гравитацией к Земле.

Трое космонавтов на «Эксплорере» получают предупреждение о том, что у русских «что-то пошло не так»: пытаясь расстрелять свой спутник, русские добились того, что обломки разлетелись по орбите и уничтожают все на своем пути, увеличивая количество смертоносного мусора. Космонавты не успевают спрятаться: один убит на месте, двое - доктор Райан Стоун (Сандра Баллок) и Мэтт Ковальски (Джордж Клуни) - оказываются в открытом космосе. Ковальски еще успевает сказать: «Хьюстон, у меня плохие предчувствия по поводу этого задания», - и связь с Землей теряется. Теперь Мэтт и Райан, связанные пуповиной друг с другом, должны добраться до «Союза», там, возможно, им смогут помочь. Мэтт все время болтает, чтобы отвлечь доктора Стоун, та в панике. Кислорода почти не осталось.

Зрителю тоже быстро становится нечем дышать. Камера то смотрит на Землю из космоса, то оказывается внутри шлема Райан, то танцует вокруг чужой смерти. Нечаянно или намеренно, Альфонсо Куарон и его сын Хонас (соавтор сценария) экранизировали рассказ Брэдбери «Калейдоскоп» о космонавтах, разлетающихся после взрыва корабля: «Каждый остался один. Голоса их сгинули, как будто Бог обронил несколько слов, и недолгое эхо дрогнуло и затерялось в звездной бездне». В финале рассказа мальчик видит яркую звезду над Иллинойсом и загадывает желание, не зная, что эта звезда - один из космонавтов. У Куарона все иначе, его Земля безвидна и пуста, как будто живые организмы еще не выбрались из воды на сушу.

Космос - пространство, где фраза «Надо отсюда выбираться» не имеет смысла. Здесь ничего нет, только смерть и пустота; много вы видели объемной пустоты? Вот, смотрите. Куарон нашел идеальное применение 3D: понятно, что красивее всего в 3D выглядят предметы, падающие в камеру очень быстро или в замедленной съемке, и это очень скучно. В космосе - не скучно, здесь и так все происходит очень быстро или очень медленно, слезы не стекают с лица, а сразу уходят в свободный полет, и ты висишь в невесомости рядом со своими слезами.

Жалко, что режиссер не удержался и выдал чуть больше слез, чем хотелось бы, чуть больше пошлости, чуть больше человеческого, чем требует космическая пустота. Даже не человеческого, а зрительского: сентиментальности, детского плача, личных подробностей, закадровой музыки. В самом начале фильма доктор Стоун просит, чтобы напарник выключил музыку - хорошо бы к финалу она повторила свою просьбу погромче. С другой стороны, если бы не эта музыка, если б не эта постоянная забота о зрителе, если бы не эта возвышенная неправда, никто не говорил бы об «Оскарах».

В связке с «Гравитацией» показали проект «Венеция 70: перезагрузка будущего», 70 короткометражек, длящихся от одной до полутора минут, от разных режиссеров - от Уильяма Фридкина (ему в этом году в Венеции вручают почетного «Золотого льва») до Бернардо Бертолуччи (он на этот раз - председатель жюри конкурса). Как и любой альманах, «70» валит в кучу фильмы беспомощные и изобретательные, визуальные шедевры и тупую нарезку из классики, но все вместе они образуют голограмму современного кинематографа. Джеймс Франко (чей фильм «Дитя Божье» в этом году в конкурсе) показывает кинематограф разрушения, а также себя любимого, счастливо ржущего, так что титр «фильм Джеймса Франко» кажется избыточным. У Хон Сан Су курят и разговаривают. У Алексея Германа-младшего кашляют и обсуждают отсутствие кинотеатров, а смурные будущие хипстеры смотрят наяву «сны с субтитрами». Цзя Чжанке заставляет героев плакать над классическими фильмами. Катрин Брейя рассуждает о будущем кинематографа, а за соседним столиком молодые люди не хотят идти на ее новый фильм, «тяжелое кино». Монте Хеллман за минуту умудряется рассказать целую историю о том, как снимается кино, как кинематограф незаметно становится жизнью и как после слова «Снято!» надо еще долго приходить в себя.

И, как обычно бывает с альманахами, «Венеция-70: перезагрузка будущего» не справляется с поставленной задачей и ничего не говорит о будущем кинематографа или о будущем человечества. Лишь о настоящем, обо всех этих венецианских любимцах, падающих звездах. Загадай желание. Загадай скорее желание.

Венеция