Явление негероя

На премьере 1991 года опера Харрисона Бертуистла особого успеха не снискала: событий в ней мало, действие затянуто, а метафизические рассуждения вкупе с очевидными музыкальными длиннотами могут повергнуть неподготовленного слушателя в тоску. Однако же есть в партитуре Бертуистла и несомненные достоинства. Музыка оперы очень красива - щемящей, неяркой, хрупкой, чисто английской красотой. Кроме того, она полна саспенса - томительного, звенящего ожидания, создающего поистине магический эффект.

Вообще, эта опера полна магии: магии звука, магических поворотов сюжета, магических превращений. Бертуистл мастерски использует оркестровые «педали»: длящиеся, вибрирующие в басу звучания почти не прерываются. На них опираются, надстраиваются оркестровые этажи, увенчанные вокалом. И тут стоит воздать хвалу мастерскому управлению Инго Мецмахера: никто бы не справился лучше него с тончайшей, узорчатой материей партитуры, перенасыщенной сложными ритмическими структурами.

Певческий ансамбль сложился впечатляющий. Джон Томлинсон, внушительный бас, удачно исполнил двойную партию Зеленого рыцаря и Бертильяка, хозяина таинственного замка, к которому после долгого путешествия прибывает Гавейн, достойнейший рыцарь Круглого стола. Титульную партию гибко и умно спел Кристофер Мальтман, один из самых интеллектуальных певцов оперной сцены. Однако самый шумный успех выпал на долю колоратуры Лауры Айкин - Фаты Морганы, со сногсшибательной точностью, выносливостью и пронзительностью выводившей ведьминские фиоритуры.

И все-таки, не будь Алвиса Херманиса, его плотного, насыщенного культурными аллюзиями сценического текста, вряд ли «Гавейн» можно было бы слушать без скуки. Латвийский режиссер (он же сценограф) создал в мрачном «пещерном» зале школы верховой езды зрелище многомерное, с дополнительными метафорами. Их подчеркнули световые картины Глеба Фильштинского: сыпучая коррозия стен, рушащиеся глыбы замка, бурливые водопады, ветви, подсвеченные солнцем и внезапно опадающие грудой листьев.

Время в спектакле обозначено точно: 2021 год. Все признаки случившейся вселенской катастрофы налицо: обшарпанный бункер; груды проржавелых, облепленных зеленой плесенью автомашин свалены в углу. Две сказительницы, густо заросшие зеленым мхом, - некие переходные формы от древесного к человечьему - сидят за столом, кажется, от начала времен.

Признаки деградации и запустения видны во всем: в драках бомжей (рыцарей) с последующим поеданием поверженного собрата; в скорчившихся в углу убогих тварях, в которых с трудом распознаются самки (женщинами их назвать трудно). Мрачноватый юмор макабрических танцев со скелетами, извлеченными из гробов, сменяется зрелищем наползающих, мерно совокупляющихся гигантских инопланетных слизней из войлока (тут - явная отсылка к Бойсу). Человечество вновь вернулось к первобытной дикости, заросло грязью, возродило страшные культы, забыло о ванне и прочих благах цивилизации.

Спектакль Херманиса экстраполирует изначально заданный в «Гавейне» конфликт между раннехристианскими ценностями и природными культами друидов в плоскость актуальных проблем мира. По Херманису, цивилизация и культура обречены, ибо вступили в конфликт с великой матерью Природой. Эта вечная борьба энтропии с техническим прогрессом показана как нашествие зеленой плесени на продукты цивилизации. А в рыцаре Гавейне слиты черты Индианы Джонса, Парсифаля и Йозефа Бойса, чьи арт-акции на кассельском «Документе» породили зеленое движение: шляпа, длиннополое пальто с отворотами и мертвые зайцы, которые множатся к финалу. Гавейн возвращается из путешествия преображенным, понявшим экзистенциальный смысл бытия и себя самого. Главное, что осознает Гавейн, - что он не герой: он не нашел свой Грааль.

«Я не герой» - эта фраза много раз повторяется в финале спектакля, пока воздают хвалу вернувшемуся рыцарю. В отличие от вагнеровского Парсифаля Гавейн не приносит искупления страждущему народу. Он лишь нянчит на руках, как младенца, тушку мертвого зайца - символ умершего христианства. И в этом выражен пессимистический прогноз Херманиса: режиссер предупреждает человечество, отчетливо осознавая, впрочем, что предупреждение запоздало.

Зальцбург