Дурак зовет в дорогу

Это, с одной стороны, «Пираты Карибского моря» – многобюджетный аттракцион из Диснейленда с Джонни Деппом в перьях и дурацкой боевой раскраске, только теперь он не пират Джек Воробей, а индеец Тонто, но различия настолько несущественны, что ими можно пренебречь. У продюсера Брукхаймера и режиссера Вербински железная мотивация: чего бы, сменив вывеску, еще раз не прокатиться на этой карусели, если она такая веселая и доходная.

С другой стороны, это почти «Монти Пайтон», не зря Вербински посылает знаменитым британским комикам привет в виде свирепых кроликов-каннибалов наподобие того, кто рвал в клочья крестоносцев в комедии «Монти Пайтон и Священный Грааль». Со знаковым для американской публики «Одиноким рейнджером» (стартовавшим в виде радиосериала в 1930-х), а заодно со всем жанром вестерна Вербински делает примерно то же, что британские пересмешники с легендами о «рыцарях Круглого стола», только бюджет и технические возможности у него несравнимо больше, поэтому абсурдистский юмор приходится приглушать в пользу сугубо идиотического, для максимально широкой аудитории.

Так что «Одинокий рейнджер» периодически скатывается в разряд разухабистой пародийной продукции типа «Самого страшного фильма», где шутка не шутка, если не повторить ее раз пятьдесят. Это такой «Самый дикий вестерн», в который напихано все, до чего сумели дотянуться шаловливые руки трех сценаристов и режиссера, – от классических вестернов и «Однажды на Диком Западе» (какой же вестерн без Леоне?) до «Мертвеца» Джима Джармуша, который прихвачен в комплекте с Джонни Деппом. В мистическом неовестерне Джармуша Депп-бухгалтер, получив пулю в грудь, отправлялся в последнее путешествие в компании индейца по имени Никто. Теперь он сам индеец по имени Дурак (если перевести Tonto c испанского), который воскрешает получившего пулю в грудь молодого прокурора (Арми Хаммер) и, вручив ему маску Зорро, назначает одиноким рейнджером, потому что все остальные рейнджеры в тех местах (в том числе брат прокурора) коварно убиты инфернальным злодеем (Уильям Фихтнер), имеющим варварскую привычку съедать сердце врага. Но вообще-то пересказывать «Одинокого рейнджера» – занятие не столько вредное, сколько бессмысленное, никакой рецензии не хватит. Чего там только нет. Есть даже летающий по крышам и лакающий виски белый конь (я затрудняюсь сказать, где здесь причина, а где следствие) и Хелена Бонэм-Картер с костяной ногой на огнестрельном каблуке (от этой ноги мужчины валятся в переносном и буквальном смыслах).

Разве что лирическая линия между Одиноким рейнджером и вдовой его брата (Рут Уилсон) больше похожа на пунктир. Зато трюков самого залихватского свойства, понятно, вагон и маленькая тележка. А когда вам покажется, что дальше в плане эксцентриады ехать некуда, появляется еще пара локомотивов. Потому что вестерн, как справедливо полагают Брукхаймер и Вербински, это такая телега, в которую надо непременно впрячь коня и паровоз. Причем прогресс в этой паре явное зло, так что второй опасный плохиш в фильме – главный местный железнодорожник (Том Уилкинсон).

В «Одиноком рейнджере» вообще все по парам, потому что, несмотря на творящиеся вокруг идиотизм и безобразия, сюжет строится на четкой логике символического обмена: серебра на часы, пули на корм для мертвой птицы, одного брата на другого, закона на справедливость. С этого фильм начинается: мальчик в ковбойском костюме и маске Зорро (или Одинокого рейнджера) приходит в павильон «Дикий Запад», а там рядом с мумиями бизонов и гризли стоит уже тоже похожий на мумию индеец Тонто, который и рассказывает всю небывальщину основного сюжета, но прежде объясняет малышу про важность обмена. За широкоформатной клоунадой, таким образом, все время звучит пафос исторического урока для детей: индейцы верили в магию и справедливость обмена, а потом пришли белые со своим законом обмана. В какой-то момент Вербински даже решает поддать трагизма и вставляет в фильм сцену массового убийства команчей правительственными войсками. Но, кажется, и сам чувствует натужность смены тональности, поэтому быстро опять включает цирк с конями. И доводит клише бравурного героического финала до откровенной пародии, озвучивая дикую скачку по крыше поезда увертюрой из «Вильгельма Телля» Россини, точнее, ее самым заигранным финальным фрагментом, поставленным словно бы на бесконечный реверс.

Выходишь из зала, а они как будто так и скачут, и скачут в твоей голове.

Та-ра-рам, та-ра-рам, та-ра-рам-пам-пам! Та-ра-рам, та-ра-рам, пам-пам, пам-пам!