Захар Смушкин: «Если много просишь, можешь сделать хуже»

Захар Смушкин когда-то был работодателем премьера Дмитрия Медведева, но уверяет, что не пользуется административным ресурсом – «у нас все не так плохо». Он сокрушается, что у страны нет стратегии, и советует власти «вернуть инициативу», равняться на Китай и вкладываться в инфраструктурные проекты. Возможно, кризис и помог бы России, рассуждает бизнесмен.

– Почувствовали ли вы изменения после выборов, есть ли ощущение биполярности правительства и администрации президента?

– Я думаю, любая система должна перестроиться и какие-то изменения должны произойти. Но стратегически – это же одна команда – у премьера и президента. Да, есть обновления и ротация правительства, это нормальный процесс.

– А не считаете новое правительство слабым?

– Нет, на основании чего? На сегодняшний день нет ни одного конкретного... (Задумался.)

– Решения, вы хотели сказать?

– Как можно оценить эффективность чего-либо? Можно увидеть план и факт – тогда по отклонению понять, достигнута цель или нет, а пока этого нет – судить невозможно. Вообще, мне кажется, мы все еще находимся под влиянием прошедших выборов. Осталось очень много политических рефлексий, и все оценивается через эту призму. От этого нужно уходить. А власти нужно возвращать инициативу. Ее сейчас не хватает. Инициатива – это четкие, жесткие эффективные задачи, как вернуть конкурентоспособность стране, понять, что будет происходить с экономикой в самое ближайшее время. При этом это должны быть не общие емкие слова о вечном и о том, что лучше быть богатым и здоровым... А конкретные действия. Я часто бываю в Китае, и, на мой взгляд, нам у них нужно учиться. Мы мало почему-то об этом говорим, хотя слово «Китай» так часто произносится... Эта страна на моих глазах за последние 20 лет превратилась из бедной и идеологически отсталой в экономического лидера (я думаю, что сейчас со сменой премьера и идеологические изменения произойдут). А все потому, что у них была программа действий и четкая последовательная ее реализация. И те же наши пресловутые нацпроекты – это отличная инициатива, а сейчас в последнее время ее почти нет. Поэтому возникает общее депрессивное ощущение ничегонеделанья, застоя и так далее еще и в сочетании со стагнацией мирового рынка. А тешить себя наличием финансовых резервов недостаточно.

– А мы можем сравнивать себя с Китаем?

– Китай зависит от экспорта, практически все, что там делается, направлено на экспорт. У них торговое сальдо в этом смысле похоже на Россию. Когда проседают внешние рынки, надо что-то делать. Поэтому они занимаются огромным инфраструктурным строительством – только на юге страны в крупных городах строятся одновременно сотни небоскребов, автострад, более 50 аэропортов, высокоскоростных железных дорог и т. д. Я уверен, что нам этим тоже надо заниматься. И немедленно.

– Мы много в последнее время говорим про высокоскоростные магистрали (ВСМ)...

– У нас от проекта ВСМ осталась яма, на месте которой построен [торговый центр] Галерея, проданный [Morgan Stanley Real Estate Fund VII]... В Москве три кольца, а в Пекине шесть, строится седьмое. Чтобы создать внутренний спрос, необходимо платить людям зарплату. Самый простой и естественный выход из положения – финансировать развитие инфраструктуры.

Из-за ее отсутствия в России практически невозможны greenfield-проекты. Мы сейчас заканчиваем реконструкцию [ЛПК] в Братске – это не greenfield, это brownfield проект, и то это тяжелая история, так как в Сибири помимо сырья, давайте называть вещи своими именами, ничего нет: ни производства металлоконструкций, железобетона, ни достаточного количества сварщиков, рабочей силы и т. д, утрачено всё это. У нас 2500 человек туда привезено, включая 700 китайцев, и там нужно их размещать, кормить, управлять ими и т. д.

Когда мы закончим реконструкцию в Братске, на очереди наш комбинат в Усть-Илимске. А мы не можем туда подойти. На машине 300 км по ужасной дороге, а аэропорт давно закрыт. А мы хотим еще и сохранить команду, которая реконструирует Братск. Потому что, если мы ее распустим, на то, чтобы собрать ее второй раз, придется потратить несколько лет. Я уверен, что эта ситуация характерна для всей нашей страны.

– Как быть с коррупцией при реализации государственных инфраструктурных проектов? Откаты, говорят, уже превысили 30% смет...

– Могу дать на отсечение какие-то части тела, даже важные, что «Илим» не платит никому никаких откатов. Поэтому я на эту тему говорить не могу. Конечно, если бы у меня была компания по производству дорог, которая получала бы госзаказ, я, может быть, имел бы другую точку зрения. Но я не хочу говорить об этом, потому что не знаю. Конечно, с коррупцией нужно бороться, а это возможно, только если государство будет выходить из экономики. Другого способа нет. Рецепт давно известен: сокращайте функции государства – и не будет коррупции.

– Вы считаете, у власти есть реальное желание выйти из экономики? Ускоренную программу приватизации обсуждали больше года, а реально почти ничего не продано...

– Я на петербургском форуме слышал, как президент сказал: «Страну надо менять...». Потом добавил: «К лучшему!» Так что будем менять к лучшему. Я много раз был на разных высоких встречах и искренне думаю, что за исключением стратегически важных отраслей нет сомнений в необходимости приватизации. Это же объективная вещь. И чем быстрее, тем лучше. Разговоры о недостаточной стоимости некоторых активов в большинстве случаев, на мой взгляд, – отговорки. Но продажа активов, так же как и покупка, – это, безусловно, профессиональная операция. Государство должно пригласить специализированную компанию (инвестбанк), которая осуществит эти действия в интересах государства.

Иногда уже лучше обострение

– Вы считаете, что мы сейчас находимся на пороге очередного кризиса?

– Мы давно уже на пороге. Но никто не может четко сказать, в какой форме и как он будет окончательно проявляться. Иногда лучше, чтобы наступил, иногда уже лучше обострение. Знаете, как в Америке лечили простуду? У нас таблетками, а у них в холодную простыню заворачивали – и человек внутренние резервы подключал и выздоравливал. Так и в переговорах – иногда лучше обострить, чтобы форсировать. Но, к сожалению, мы, Россия, в отношении кризиса сделать этого не можем – это не от нас пришло, мы не участники процесса, а зависимая сторона. Думаю, что острых проявлений кризиса не будет, потому что правительство постарается этого не допустить, так как это очень социально опасно.

Его каким-то образом попробуют потушить, хотя Европе это делать сложнее, чем Америке. Основным способом лечения кризиса является увеличение ликвидности – финансовая поддержка компаний или крупных инвестбанков государством. Для этого, естественно, печатаются новые денежные средства. Но если в Штатах эмиссионный центр управляется государством, то в Европе эмиссию делать сложнее – там эмиссионный центр коллегиальный. А России же в этой ситуации нужна взвешенная монетарная политика, ведь сильный рубль во время кризиса – это самоубийство. Да, социально эти меры неприятны, но в целом правильно было бы отпустить курс рубля.

– До какого уровня?

– Трудно сказать, зависит от ситуации, но, думаю, 34–37 руб. за доллар – это разумный уровень. Только надо это делать постепенно и прогнозируемо. У нас проблема в том, что нет экспорта инфляции. Весь мир покупает финансовые инструменты, номинированные в долларах, – деньги, деривативы и т. д. А рубли не покупает. Поэтому мы хотим создать свой финансовый центр, который, возможно, станет дополнительным инструментом повышения ликвидности рубля.

– А вы сказали, что кризис бы не помешал, – вы имели в виду мировую экономику или Россию тоже?

– В России вообще что-то делается только тогда, когда что-то случается. В этом смысле кризис мог быть и полезным, с другой стороны, не хотелось бы доводить до крайностей...

Нам-то российские суды были бы лучше

– У вас с IP партнерство 50:50 – та же конструкция, что и у постоянно конфликтующих акционеров ТНК-ВР. Они не раз уже называли такую схему неустойчивой. Согласны ли вы, что структура 50:50 себя изжила? Как вам удается уживаться с IP и решать спорные ситуации?

– Мы знаем про ситуацию с ТНК-ВР, поскольку наши американские партнеры общаются с ВР, а мы общаемся с другой половиной. У нас лучше ситуация, скажу сразу. Хотя споры, конечно, бывают, но до судов не доходило. Знаете, если у вас хорошо составлены документы, то в суды ходить не приходится. Достаточно спросить мнение любого просвещенного юриста, и он вам четко скажет, что будет. Я не знаю, сколько делали акционерное соглашение совладельцы ТНК-ВР, но у нас это заняло два с половиной года. Мы очень тщательно и внимательно к этому относились. Это один из самых совершенных документов, которые мне приходилось видеть. Три книги, достаточно толстые.

– И не меняли ни разу?

– Нет, сейчас вносим поправки, потому что законы меняются, и по возможности сокращаем и упрощаем.

– А по какому праву подписано соглашение?

– Это обычная практика, когда партнеры выбирают нейтральное, комфортное для обеих сторон право и юрисдикцию. Соглашение наше подписано не по российскому праву. Потому что в российском нет многих юридических конструкций, которые необходимы именно для такого вида соглашений.

– А переписать по российскому не хотите?

– Мы бы хотели, но американские партнеры нет. Нам-то российские суды были бы лучше, чем швейцарские (смеется).

– А было такое, что кто-то кому-то долю выставлял на продажу? У вас же есть преимущественное право выкупа.

– Нет, не выставлял. Хотя в соглашении, конечно, предусмотрены и put, и call-опционы. Иначе нельзя в конструкции 50:50. У нас выделены многие вопросы, по которым должно быть единогласное решение. Если его нет – прописаны способы «лечения». Если не получается договориться, тот, кто не соглашается, должен продать или купить – условия подробно прописаны. Вообще 50:50 не такая уж невозможная конструкция. Она возникает, когда есть понимание, что вы без меня можете сделать меньше, чем со мной, и наоборот.

– Как считаете, ваше партнерство с IP еще долго останется в таком виде?

– Недавно мы отметили свое совместное пятилетие. И есть обоюдное желание оставить эту конструкцию 50:50. Но что будет завтра – никто не знает. У всех есть свои интересы. Кто-то захотел изменить бизнес, кто-то окэшиться, кто-то решит уехать жить в Сочи или Новую Зеландию... Но пока все всех устраивает, потому что бизнес приносит те доходы, на которые изначально рассчитывали. Вот это, мне кажется, главное.

– Кстати, как относитесь к инициативе ФАС обязать российские компании публиковать соглашения акционеров? Вы будете это делать? Обсуждали ли с американскими партнерами?

– Публикация акционерных соглашений вещь абсурдная. И заход через антимонопольное законодательство может быть болезненным. Мы посмотрим, дождемся официальной позиции ФАС. Мы не собираемся ничего публиковать.

– И у вас с партнером Борисом Зингаревичем есть соглашение по «Илиму»? И какие у вас доли?

– С ним у нас проще [чем с IP], там возможных спорных вопросов меньше. Но если есть совместное управление активами, значит, есть акционерное соглашение. Мы еще в 90-х поняли, что отсутствие соглашений плохо заканчивается. Как вы знаете, нет худших врагов, чем бывшие друзья, опыт у всех богатый. А доли мы не раскрываем.

– Во сколько оцениваете компанию?

– Оценок давать не хотел бы, потому что, возможно, в следующем году нам предстоит процедура squeeze out, т. е. выкупа акций у миноритариев. Ilim Holding SA владеет не 100% группы «Илим». Так что сейчас какие-то ориентиры давать сложно. В соответствии с законом будет проведена независимая оценка. К тому же мы очень зависим от цен на продукцию. А так в прошлом году EBITDA Ilim Holding была $530 млн, вот и считайте.

– На пять умножать?

– Ну где-то, если скромно...

– А маржинальная доходность какая у вас?

– Больше 20% в прошлом году. Но год на год не приходится.

Как первый снег для автомобилиста

– Насколько ударит по лесопромышленникам вступление России в ВТО? Каким будет эффект для вашего бизнеса? Стоило ли, по-вашему, стране вступать в организацию?

– С ВТО история следующая. Сейчас есть какое-то недопонимание в отношении этой темы. Многие высказывают опасения, что это негативно может отразиться на каких-то отраслях или компаниях. Но надо понимать, что вступление в ВТО не преследует цель повышения доходности компаний. Цель совершенно иная. Она связана с потребителем, конкретным человеком. Жителю страны, вступившей в ВТО, должно стать удобнее и дешевле покупать товары и услуги. Поэтому я не как бизнесмен, а как житель России одобряю этот шаг.

Второй важный вопрос, который возникает при вступлении в ВТО, – правовая интеграция. Когда мы начинаем мыслить категориями, принятыми во всем мире, и пытаться выстраивать корпоративные отношения по международным правилам, это, безусловно, важно. Правовые противоречия, которые будут возникать после вступления в ВТО, будут уже разрешаться по международным правилам, и это естественным образом будет влиять на российскую правовую систему в смысле приближения ее к международной, и я считаю, что это полезно для развития страны.

Что касается влияния на отрасли и компании, то тут у нас получилось как обычно: 17 лет вступали, но само вступление оказалось неожиданным, как первый снег для автомобилиста. Хотя в целом было много разговоров, разъяснительной системной работы не хватило.

Если говорить о лесной отрасли, есть вопрос с экспортными пошлинами на лес. Вы помните полемику прошлых лет, что нужно повышать пошлины на экспорт круглого леса, чтобы стимулировать инвесторов и производителей размещать переработку в России? Так вот – ВТО перевернет все на 180 градусов... Экспортные пошлины на необработанные лесоматериалы будут снижены. Безусловно, со снижением пошлин среда станет более конкурентной, цены на внутреннем рынке вырастут за счет роста экспорта круглого леса и снижения объема предложения.

– Как это повлияет на ваш бизнес?

– В части лиственной древесины мы не видим большой угрозы, потому что, по нашим оценкам, все производители, которые хотят себя обеспечить сырьем, это сделают. Мы тоже приобретаем в европейской части России лиственный лес у сторонних заготовителей, но пока не прогнозируем каких-то существенных изменений от вступления в ВТО.

А вот в отношении хвойной древесины проблема существует. Хотя, к счастью, сейчас из-за кризиса мировые цены на пиловочник упали, поэтому не будет такого всплеска внутренних цен при низкой пошлине, как мы ожидали год тому назад. Но тем не менее рост будет. Для «Илима» ситуация в любом случае не будет негативной, так как три года назад мы сделали довольно существенные инвестиции в лесную технику, сформировали технологическую современную основу для собственной лесозаготовки. Однако у других переработчиков древесины, особенно у тех, кто расположен близко к границам, проблемы могут возникнуть. Кроме этого есть проблема со снижением импортных пошлин на бумагу и картон, а также изделий из них. В 2011 г. экспорт продукции ЦБП из России составил 4,5 млн т общей стоимостью $3 млрд, а импорт – 2 млн т на $4,3 млрд. То есть в среднем мы покупаем одну тонну продукции в 2–3 раза дороже, чем продаем. Поэтому очевидно, что Россия нуждается в развитии мощностей по выпуску высококачественной целлюлозно-бумажной продукции с высокой добавленной стоимостью. И в последние годы такие проекты появились. В частности, это касается производства мелованных видов бумаги и картона. Однако наличие в Европе избыточных мощностей по производству этой продукции приводит к ее импорту, в том числе и в Россию, что может затруднить российскому товару выход на внутренний рынок. Поэтому мы предлагали правительству на период реализации инвестпроектов проводить сокращение пошлин, по крайней мере постепенно.

– Ответы-то получили?

– Нас курируют два министерства – Минпромторг и Министерство природных ресурсов. Ожидаем какой-то реакции, но я думаю, что она будет консервативной. Насколько мы понимаем ситуацию, позиции при вступлении в ВТО уже сформированы и они не могут быть сильно скорректированы. Но может обсуждаться период снижения пошлин. Есть также вопрос по квотам на экспорт круглого леса. Объем экспортируемого сырья определяется ежегодными соглашениями на основании запроса зарубежных партнеров в Минэкономразвития или Минпромторг (на сегодняшний день вопрос еще окончательно не решен, какое именно министерство будет этим заниматься), которые и будут решать окончательно, какой объем соответствующего сырья будет экспортироваться.

– Вы предлагаете на пять лет поднять с 5 до 15% импортные пошлины на мелованную бумагу. Не опасаетесь, что издательства опять уйдут печататься за рубеж, как это было до 2010 г.? Вы же с 2013 г. запускаете фабрику в Коряжме...

– Зачем же им идти за рубеж, если они смогут покупать нашу бумагу из Коряжмы? Наша задача – импортозамещение. Да и российские типографии должны быть нам благодарны, ведь если мы будем вытеснять импорт, они получат новые заказы... Государство нас подталкивало делать этот проект [в Коряжме], мы хотели производить в европейской части страны не полуфабрикаты, а продукцию с высокой добавленной стоимостью. Но проект изначально был рассчитан исходя из прежних пошлин – 15%, а потом их неожиданно снизили. Теперь мы говорим: хорошо, снижайте, но дайте сначала какой-то период времени, пока мы сделаем start up. И эта логика относится не только к мелованной бумаге. По тем видам продукции, которые мы собираемся производить внутри страны, мы просим сделать постепенное, а не разовое снижение пошлин. Это касается и мелованного картона, и, возможно, продуктов сангигиены (салфетки, туалетная бумага и т. д.).

– Но ведь вы не покроете весь спрос на мелованную бумагу. Рынок сейчас – около 250 000 т в год. Вы планируете в Коряжме начать с 70 000 т мелованной бумаги в год. А остальные будут переплачивать из-за роста пошлин?

– Остальные будут за границей покупать. Они же раньше там покупали – ничего для них не изменится. Только в последний год пошлина была снижена на временной основе до 5%, до этого те же 15% были. В любом случае нужно искать какой-то компромисс...

– Расширять Коряжму не планируете?

– Коряжма сразу будет производить 220 000 т бумаги в год – офисной в потребительском формате и офсетной в рулонах. Сначала мы планируем меловать 70 000 т в год, а 150 000 оставлять офисной и офсетной. Дальше посмотрим: если рынок хороший, нашли решение по пошлинам и т. д. – мы будем меловать больше. Вообще, в зависимости от рынка мы сможем смотреть, сколько и какого типа бумаги необходимо, и подстраиваться.

Следующий инвестпроект предполагает уже производство мелованного картона – 350 000 т – там же, в Коряжме. Мы примем это решение, как только поймем, что рынок благоприятный, строительство займет еще полтора-два года. Инвестиции в этот проект превысят $400 млн.

– Вы говорите, что просчитывали проект при пошлине 15%. Какова норма окупаемости у вас?

– Когда мы начинаем проект, мы обычно планируем, чтобы доходность на инвестиции (ROI) была не ниже 25%.

– Есть ли понимание, согласится ли правительство поднять импортную пошлину?

– Пока понимания нет. Мы несколько раз отправляли наши предложения в правительство. Недавно состоялось заседание совета по развитию лесопромышленного комплекса, который возглавил вице-премьер Аркадий Дворкович. Он курирует лесопромышленный комплекс. Мы обозначили ему нашу позицию. Но пока четкого понимания, повторюсь, нет.

– Несколько лет назад у вас была еще одна инициатива – право собственности на лес. Не оставили эту идею?

– Конечно, мы за право частной собственности на лес. Это реализовано почти во всех странах – наших конкурентах, исключая Канаду. В скандинавских, в азиатских странах, в США это сделано давным-давно. Такая возможность была заложена в проекте Лесного кодекса 2006 г. Но потом по разным причинам эту возможность исключили, документ стал стерилизованным. Сейчас возможна только аренда от 3 до 49 лет.

Еще один аргумент за приватизацию лесов. В России весь лесфонд оценивается приблизительно в 800 млн кубометров. Из них в аренду сдано приблизительно 160–180 млн. Остальное управляется государством. Так вот если мы говорим о лесных пожарах, которые всех беспокоят, то 95% по статистике происходит на государственном лесе. И только 5% там, где есть арендаторы. Поэтому очевидно, что даже в случае аренды, не говоря уже о собственности, арендатор за лесом ухаживает более тщательно, чем государство.

Но для нас вопрос не только в собственности. Законодательно у нас принята логика естественного лесовосстановления (это когда ничего специально не нужно сажать, лес восстанавливается сам). И на это закон отводит 100 лет. На практике это выглядит так: если нам дают участок для лесозаготовки, то мы можем использовать в год только одну сотую площади. Но это архаичное представление. Нам для химической лесопереработки не нужен пиловочник (лес с диаметром больше 18 см), а именно такой лес восстанавливается естественным путем за 100 лет. Нам нужны балансы, т. е. нам подходит лес меньшего диаметра. В сочетании с другими способами ухода за лесом, связанными с так называемым интенсивным лесопользованием – искусственным лесовосстановлением, прореживанием, уходом за молодняками, – этот лес растет быстрее. И мы можем существенно сократить оборот рубки, что приведет к резкому снижению затрат на лесозаготовку. Это мы и предлагаем сделать. Такая технология уже реализована во многих других странах. Но для этого нужно поменять наше законодательство, потому что если мы это начнем делать просто так, то мы нарушим Лесной кодекс и договоры аренды с нами будут расторгнуты.

Нам не нужен лес вокруг городов – это правило должно распространиться только на леса, которые предназначены для технологического использования.

Сейчас ведем диалог с Федеральным лесным агентством о том, чтобы нам разрешили применять интенсивное лесопользование. Вроде бы внешне чиновники стали смотреть на это более лояльно, хотя предлагают провести исследования, которые займут 5–6 лет. На самом деле все эти исследования давно были проведены, дело за принятием решения.

Еще один важный вопрос – лесные дороги. Недостаточное использование расчетной лесосеки связано в первую очередь с крайне слабо развитой транспортной инфраструктурой. Мы строим лесные дороги, но они не наши: по ним ездит, кто хочет. Мы не можем ограничить перемещение по ним. Вообще, на основании мировой практики магистральные лесные дороги строятся таким образом: если леса государственные, то за счет государства, если леса частные, то другой вопрос, тогда мы сами будем строить. Мы написали проект закона, где предлагаем, чтобы магистральные лесные дороги строились за счет федерального бюджета, а остальные категории дорог – за счет арендаторов.

Есть и другие вопросы, но они носят уже вторичный характер.

– Подвижки есть?

– Мы говорили с президентом о приватизации технологических лесов. С нашей стороны есть желание – мы ходим, пишем. Нам же нужно амортизировать свою продукцию – покупаем много бумаги (смеется).

– Но ведь Дмитрий Медведев когда-то работал в «Илиме». Как-то это помогает вам решать проблемы сейчас? Вы используете этот лоббистский ресурс?

– Да никак это особо не помогает, на самом деле мы никогда не использовали этот ресурс.

– Ну вы же общаетесь с Медведевым...

– Общаемся, но не для того, чтобы изменить пошлины... Вы же видите – жизнь показывает, что пока мы не можем их изменить. Есть даже обратный эффект: если много просишь, то можешь, наоборот, сделать хуже... У нас все не так плохо, чтобы этот ресурс использовать (смеется).

– А человеческие отношения у вас сохранились? Часто ли общаетесь? Изменился ли Медведев с тех пор, как перешел во власть?

– Все люди меняются. Под бременем знаний обрел мудрость (смеется). Вы понимаете, я не люблю комментировать эту тему... Общаемся иногда на уровне: как дела? как семья? что сын делает? и т. д. Нормальные человеческие отношения. А бизнес по умолчанию есть договоренность не обсуждать. Все понимают, что есть определенный конфликт интересов, это слишком уязвимая позиция, чтобы прийти что-то просить. Мы же не покушаемся на нефть или что-то еще, прикрываясь этими связями...

– А хотели бы? Ту же нефть получить?

– Вообще, все, что я хотел, я делаю сам. Поэтому, если и говорить обо мне лично, считаю себя самодостаточным человеком и бизнесменом.

Сейчас стратегии нет, все очень субъективно

– Как вы оцениваете новое петербургское правительство? Что изменилось за последний год?

– У «Илима» нет проектов, связанных с Петербургом, кроме социальных – мы участвуем в культурных событиях, что-то спонсируем. Но у меня есть акции компании «Старт девелопмент», которая довольно много работает с городом. Я регулярно встречаюсь с губернатором [Георгием Полтавченко], я считаю его абсолютно искренним, прекрасным человеком, он действительно болеет за город.

– А какой он администратор?

– Дальше все сложнее, но есть объективные и субъективные вещи. Решение о замене команды [из правительства Матвиенко остался лишь один вице-губернатор] вряд ли надо комментировать, потому что у каждого есть свое мнение, оно очень индивидуально, как чувство справедливости. Да, какое-то время потребовалось на адаптацию. Здесь приблизительно такая же ситуация, как в целом в стране. Например, мы слышим о выпадающих доходах бюджета, но они и будут выпадать, если ничего не делать! Мы в рамках «Старт девелопмента» реализуем один из самых крупных проектов, пожалуй, самый крупный, если не брать новую Москву. Я не могу сказать, что за нами бегают и говорят «давайте-давайте быстрее». Скорее все происходит наоборот. Меня это очень удивляет! Я бизнесмен и считаю, что без новых тем или новых направлений никогда не бывает новых доходов.

Простой пример. Два дня, когда идет питерский форум, весь город бурлит, все рестораны заполнены. Пусть таких событий будет побольше и не на два дня в году, а хотя бы на 20. Не 365, а хотя бы 20! Думаю, что доходы города за эти два-три дня примерно соответствуют доходу за месяц. Давайте это сделаем, это же элементарные и очевидные вещи.

Я люблю заниматься стратегией. Кто бы ни был губернатором, не надо смотреть на лицо, все должны увидеть стратегию, так же как у страны. Что будет с этим городом через пять лет, какие у него будут сильные и слабые стороны, кто в нем будет жить, какие производства в нем будут развиваться. Если это есть, можно сказать: ваш проект хороший, а ваш – плохой. Этот нейтральный – вы его делайте на свои деньги, а этому мы будем помогать. Но сейчас стратегии нет, все очень субъективно.

– «Старт девелопмент» чуть ли не единственный, кто смог заново согласовать проект, принятый правительством Матвиенко. Остальные остановились или подвергаются сомнению, как «Набережная Европы» ВТБ. Как вам удалось?

– Три составляющие. Проект был включен в стратегический проект «Северо-Запад», который мы презентовали тогдашнему премьеру Владимиру Владимировичу Путину. Он вошел в пятерку стратегических проектов. Нам удалось включить проект в программу «Жилище», показав тем самым, что мы не собираемся сидеть на шее города, а будем привлекать финансирование, в том числе из федерального бюджета. Самое главное – мы считаем, что проект финансово состоятельный, и мы его финансируем сами. Мы должны были на форуме подписать соглашение с городом. Но не успели, не по нашей вине, надеюсь, скоро подпишем. Нам надо внести изменения в генплан города, это тяжелейший процедурный вопрос. Перевести землю из категории сельскохозяйственной в землю поселений, определить параметры застройки.

Мы у города просим только сделать нам подъездные дороги и забрать социалку, все остальные инфраструктурные решения делаем за свой счет. Надеюсь, что проект нравится губернатору.

– Уже определили, кто еще, кроме вас, будет застраивать эту территорию?

– Сейчас мы занимаемся девелопментом территории. Сама застройка, безусловно, будет производиться с помощью других застройщиков.

– Кроме «Южного» у вас есть еще какие-то девелоперские проекты?

– Сейчас мы концентрируемся на крупных. Небольшие участки земли мы продаем. Мы придерживаемся традиционной точки зрения: пока для девелопмента есть, к сожалению, два больших рынка – Москва и Питер. Надеемся, что поучаствуем в проекте новая Москва, если он будет реализован.

– Fiat собиралась приобрести у «Старт девелопмента» участок для строительства своего завода под Питером, но неожиданно на форуме отменили подписание соглашения. В чем проблема? Идут ли переговоры?

– С Fiat пока ситуация приостановлена не по нашей вине, а по их инициативе. Я так понимаю, у них сложная внутренняя конструкция. Все зависит от желания Сбербанка финансировать проект. Видимо, в этом плане есть вопросы. Fiat достаточно долго выбирала участок в Петербурге. Этот проект интересен для нас – там не только производство автомобилей планируется, но и комплектующих, и работники в наших домах поселятся.

– А запасной вариант есть, если не Fiat?

– Ищем.

А ритейл, будем считать, ребенок

– Довольны ли вы развитием сети магазинов «Домовой» (товары для дома и ремонта), которую приобрели в 2010 г.?

– Это другая история. Я же всю жизнь сидел в «Илиме» и занимался бизнесом, в котором структура активов очень консервативная. Лишь 15–20% активов там ликвидная часть (запасы, оборотка). Мне всегда хотелось иметь бизнес, который построен наоборот, который требует отрицательного рабочего капитала. Поэтому я купил 50% компании, потом стал владельцем [сети «Домовой»], часть акций передана менеджменту. В конце прошлого года мы прошли точку безубыточности – и компания начала зарабатывать деньги.

Я долго думал. Конечно, мне хотелось идти в продовольственную розницу, но я не успел, конкуренция очень большая, хотя рынок в 10–15 раз больше, чем non-food, и компании интереснее. Но мы решили, что в non-food, хоть и с опозданием, можем выйти на нужный уровень.

Бизнес это относительно несложный, но там есть целый набор специальных деталей. Поскольку маржинальная доходность низкая – 5–7%, там даже нюансы порождают доходность – например, покрытие пола, торцевая выкладка, логистика очень своеобразная. Мы хотим построить большую компанию. Пока мне нравится. Знаете, лес – это первая любовь (тот редкий случай, когда она стала женой) – и он уже не требует больших усилий. А ритейл, будем считать, ребенок (иначе не назвать, моя жена будет ругаться). (Смеется.)

– Развивать бизнес планируете за счет поглощений или органически?

– Мы не хотели создавать большие пассивы. Помещения арендуем. Это такой лайт-концепт, пока компания не стала зарабатывать. На рынке есть цели – помещения для аренды и M&A.

– Смотрите какие-то компании?

– Да, но не хочу называть. Это в большом бизнесе можно говорить, все и так все знают. Здесь совсем другие отношения.

– В ближайшее время возможны сделки? В Петербурге или регионах?

– К сожалению, в Петербурге уже покупать некого.

– А «Метрику», например?

– Мы были с ними в переговорах давно, у них очень своеобразное диверсифицированное развитие, в очень широкой плоскости. Мы бы рады были что-то купить.

– Каким вы видите этот бизнес года через два?

– Все четко прописано, как мы видим этот бизнес. Идея – создание сети из 55–60 магазинов. Расписаны города с приоритетами. Считаются практически все города с населением от 300 000. Все зависит от формата. У лидера рынка, Leroy Merlin, формат – 18 000 кв. м. Но он не может развиваться быстро в силу разных причин. Формат «Домового» средний – до 5000 кв. м и гипермаркеты стройтоваров «Старт» – 10 000 кв. м и больше. Пока что нам нравится.

– Вы в этом бизнесе один?

– Да, один, на этапе start up вообще не нужно стратегических партнеров.

– Может, еще есть какие-то бизнесы?

– Нет. Пока этого хватит.