Аркадий Гайдамак: "Они меня сломали"

Аркадий Гайдамак – личность известная во многих странах. Он торговал нефтью из Анголы, участвовал в спасении французских летчиков в Сербии, помогал реструктурировать ангольский долг перед бывшим СССР. В 2000 г. против Гайдамака во Франции открыли дело по обвинению в незаконной поставке оружия в Анголу и коррупции. 27 октября суд Парижа заочно приговорил его к шести годам тюрьмы за незаконную торговлю оружием и уход от налогов. На днях его адвокаты подали апелляцию, и до ее рассмотрения приговор не считается вступившим в силу. Гайдамак говорит, что в ближайшие годы не планирует заниматься бизнесом: «У меня достаточно проблем, которые необходимо решить, – поправить здоровье, заниматься судебными тяжбами во Франции, чтобы доказать свою невиновность».

– 27 октября суд Парижа заочно вынес приговор вам и французскому нефтетрейдеру Пьеру Фалькону. По данным следствия, в 1993–1998 гг. вы с ним через его фирму Brenco в обход санкций ООН против Анголы поставляли туда оружие.

– По отношению к государственным структурам Анголы не было эмбарго, это все медийный вымысел. Никогда не было продаж оружия через какие-либо французские структуры, все поставки осуществлялись российскими госкомпаниями или аффилированными с ними структурами. В упоминаемой следствием словацкой компании [ZTS Osos] главным акционером являлась госкомпания «Спецвнештехника» (сейчас – «Росвооружение»). Сам я никогда не участвовал в поставках военного оборудования. Моя роль заключалась в продаже нефтяных гарантий и оплате госпредприятиям поставленного оборудования. Финансовые потоки госорганизаций шли через банк BNP Paribas, который в течение 1993–1995 гг. не заметил каких-либо нарушений. В России я закупал для Анголы грузовики и транспортные вертолеты. Нефть продавал только Glencore по долгосрочным контрактам. Glencore обеспечивал мне финансирование через французские банки.

– Но, наверное, у французских следователей были серьезные доказательства. Одним из обвиняемых по этому делу проходит сын президента Франсуа Миттерана.

– Это дело – чистая политика. Расследование по делу незаконных продаж оружия в Анголу началось в 2000 г., когда влиятельный французский политик Шарль Паскуа заявил о намерении участвовать в президентских выборах 2002 г. На него было открыто четыре дела, а самую большую огласку получил «Анголагейт». Главное было не допустить Паскуа к участию в президентских выборах, так как оно не позволило бы Жаку Шираку переизбраться на второй президентский срок. Надо было любым путем снять Паскуа с выборов. Сын Миттерана не имел отношения к каким-либо сделкам с Анголой, а был лишь другом и партнером Пьера Фалькона, они строили завод по переработке рыбы в Мавритании.

– Паскуа заявил телеканалу France2, что «об этих поставках [оружия] знали и президент Франции, и премьер-министр, и большинство министров». Значит, они были? И еще он сказал, что вы работали на французскую разведку DST.

– Кем я мог работать на французскую разведку? Я просто человек. Есть, наконец, чувство тщеславия. Я организовал четыре операции по спасению французских военнопленных в 1995–1997 гг. и был представлен к четырем правительственным наградам (см. врез).

– Обвинение против вас выдвинуто в 2000 г., а приговор вынесен спустя девять лет. Почему дело тянется до сих пор?

– «Анголагейт» тянулся 10 лет, и все, кто участвовал в нем, сделали невероятную карьеру. Следователь Куруа, вызванный специально для этого дела из провинции, сегодня – генпрокурор Франции. Многие превратили этот процесс в доход, трамплин для карьеры: журналисты, работники минюста и многие другие. Как можно им теперь признаться, что все это не так? Из меня создали «дежурный негативный образ», который можно добавить в любую ситуацию, чтобы сделать ее пикантнее. Например, в 2005 г. во Франции пытались раскрутить дело Clearstream, чтобы в 2007 г. не допустить к выборам Николя Саркози. Смысл этой фальсификации в том, что будто бы в Люксембурге существовал банк Clearstream, куда я переводил деньги на счет Саркози. На самом деле такого банка не было, фальшивка была быстро обнаружена, а Саркози стал президентом Франции.

– Почему вы в 1972 г. поехали именно во Францию?

– Париж, французская история, язык меня увлекали. Я знал хорошо французский еще в Москве, собирал марки, а вся филателистическая литература издается на французском языке. Я закончил двухгодичные курсы инженеров по электронике в Париже, и это помогло мне начать карьеру технического переводчика. В начале 1980-х гг. я стал по тем временам средней руки предпринимателем, организовал предприятия, которые делали техническую документацию и переводы. По этой работе я и познакомился с Шарлем Паскуа, еще задолго до того, как он стал министром внутренних дел. Тогда же у меня появилось много влиятельных знакомых из СССР. Когда советские делегации приезжали во Францию, я часто принимал участие в различных переговорах, в том числе и политических. К концу 1980-х гг. у меня были правильные источники информации о том, что происходит в СССР.

– Может быть, поэтому вас подозревали в связях с КГБ?

– Я никогда не работал на КГБ. Я уехал из России в 19 лет и вряд ли мог бы быть высокопоставленным офицером спецслужб или лидером преступных организаций. Меня интересовал бизнес. Тогда осуществлялись большие проекты в области энергетики, строились газо- и нефтепроводы. Европа поставляла промышленное оборудование в СССР. Я торговал цветными металлами, углем. Больше в Казахстане работал. У меня в 1987 г. было СП с цирком Юрия Куклачева – цирк «Москва».

– А еще вы работали с Анголой и даже получили гражданство этой страны.

– В 1993 г. Фалькон представил меня ангольцам. Он занимался продажей ангольской нефти. Фалькон не был моим деловым партнером. Сделки, где у нас были неформальные партнерские отношения, относятся лишь к продаже нефти. С конца 1995 г. мы с Фальконом прекратили работать в Анголе и с тех пор почти не виделись. Ангольское гражданство мы с Фальконом получили одновременно. Так я начал работать в Анголе, где в тот момент была сложная политическая и экономическая ситуация. Я уже был известным предпринимателем в СНГ и под гарантии нефтяных поставок поставлял в Анголу различное оборудование для ее нефтяной госкомпании. Я мог напрямую общаться с высшим руководством Анголы.

– А гражданство ангольское зачем понадобилось?

– Африканская страна не пользовалась доверием финансовых учреждений, а я смог продать нефтяные гарантии и получить деньги вперед в виде кредитов с Glencore. Эти деньги по распоряжению ангольского правительства использовались для поставок продуктов питания, промышленного оборудования, транспорта. Для этого я получил ангольское гражданство и звание советника МИД Анголы. У меня был документ, что все мои действия выполняются по поручению президента Анголы.

– В конце 1990-х гг. вы участвовали в реструктуризации ангольского долга перед Россией за 1996–2000 гг.

– Я сам предложил руководству Минфина вернуть долг Анголы. На условиях Парижского клуба Ангола должна была вернуть 16% от суммы долга в $5,5 млрд. Я сделал так, что Ангола вернула 30% – $1,5 млрд. Рассрочка могла бы быть 25 лет, а мы договорились на 20. В ноябре 1996 г. договор был подписан, Ангола выдала Минфину векселя на $1,5 млрд. Был создан прецедент: долг юридически погашен, и Россия таким образом смогла получить на Западе большие кредиты на льготных условиях. Россия вернула все деньги. Ангола начала получать больше денег за продажу своей нефти и в течение года отбила все деньги, которые заплатила России.

– А вы за это получили от правительства Анголы права на разработку морских нефтяных месторождений?

– Я продавал нефть, а не добывал ее. В Анголе у меня и сейчас остаются сельскохозяйственные предприятия и птицефермы. Компания называется «Терра-Верде».

– После выдвинутого в 2000 г. Францией обвинения против вас вы вернулись в Израиль. И сразу же купили иерусалимский футбольный клуб «Бейтар».

– Сначала я ничем не занимался, пил вино. Я очень много с собой вина из Франции привез. До сих пор не все выпил. Так как дело было политическое, французы связались с израильскими спецслужбами. Начались негативные для моего имиджа заявления в прессе, и, чтобы расположить к себе израильтян, я купил самый популярный в стране футбольный клуб.

– А чем занималась консалтинговая фирма, учрежденная вместе с бывшим шефом израильской разведки «Моссад» Дани Ятомом?

– Я с Ятомом до этого был давно знаком. Мы рассматривали возможность совместной работы по оказанию консалтинговых услуг промышленной безопасности, но проект так и не реализовался.

– У вас был бизнес с Львом Леваевым?

– Я помог Леваеву наладить торговлю алмазами из Анголы. Леваев стал одним из основных акционеров в совместном с ангольским правительством алмазном предприятии Ascorp в 1999 г. Это была первая компания, которая смогла лицензировать продажу алмазов. У меня было 15% в холдинговой строительной компании Леваева Africa Israel, но эту долю мне пришлось продать из-за моих юридических и медийных проблем. «Анголагейт» постоянно раскручивался, меня не оставляли в покое. Вся моя жизнь перевернулась.

– В 2005 г. ваше имя фигурировало в сообщениях о расследовании израильской полицией отмывания денег через банк Hapoalim.

– Дело с Hapoalim обстояло так: бывший директор одной из моих химических компаний в Казахстане решил купить предприятие, зарегистрированное в Голландии. Так как он был наемный человек и у него не было банковских рекомендаций, я попросил под свою гарантию, чтобы Hapoalim выдал ему комфортные письма. С помощью этих писем он смог организовать необходимые переговоры и купить на средства разных банков эту голландскую компанию. И вот считается, что это отмывание, иначе зачем бы это банк Hapoalim давал рекомендательные письма. Якобы мы ввели в заблуждение продавца – ABN Amro: Hapoalim представил рекомендательное письмо покупателю. В итоге, как известно, 1 октября израильская прокуратура предъявила мне обвинение в мошенничестве и отмывании $175 млн.

– Почему в 2008 г. вы решили баллотироваться на пост мэра Иерусалима?

– Я стал плотно заниматься общественной деятельностью, и против меня развернули большую пиар-кампанию. Я был владельцем популярной футбольной команды и больницы в центре Иерусалима, а во время ливанской войны вывез из-под обстрела 27 000 человек. За 48 часов я построил лагерь для беженцев, вывозил на автобусах. В Израиле я единственное гражданское лицо, награжденное военным орденом. Я надеялся, что общественная деятельность поможет. Но несмотря на это... оказалось, что выборы проиграл.

– И в декабре 2008 г. вы уехали из Израиля в Россию?

– Я уехал из Израиля, мне необходимо было сменить обстановку. Помимо этого пошатнулось здоровье. Я не знаю, где я буду жить, пока в России.

– Почему тогда в 2000 г. не поехали сразу из Франции в Россию?

– Думаю, что это была моя ошибка. Мне казалось, что в Израиле я пережду первое время, а потом докажу свою невиновность. Надо было в Россию ехать. Французские «недоброжелатели» своего добились, они меня сломали за эти 10 лет.

– Насколько серьезно ангольское дело отразилось на вашем бизнесе?

– Неправильное управление финансовыми потоками, с одной стороны, создает видимость денег, а с другой – приводит к финансовому краху. А вся эта история с юридическими и медийными проблемами длится много лет. Этим хорошо пользовались коллеги, партнеры по бизнесу. Когда я был председателем совета директоров «Роскредита», я участвовал в ряде проектов, а вышел оттуда без всякой компенсации. Этим пользовались все.

– Каково ваше финансовое состояние?

– У меня нет состояния.

– А как же бизнес в России?

– У меня нет бизнеса в России. Мне все пришлось продать. Самые удачные медийные российские проекты – «Объединенные медиа» и «Бизнес ФМ» – я начал с нуля и продал два месяца назад Владимиру Лисину. «Агросоюз» я продал Ивану Тырышкину, у него финансовый и зерновой бизнес. «Мелеузовские минеральные удобрения» – одному из подразделений «Газпрома». «Московские новости» пришлось отдать бесплатно, но они были убыточными.

– Почему вы не обращаетесь за получением российского гражданства?

– У меня есть гражданства Франции, Анголы, Израиля, Канады. Нет ничего, что помешало бы мне получить и российское. Я с огромным уважением отношусь к России, но за получением гражданства не обращался. Я до конца намерен Франции объяснять, что я прав и что преследование против меня имеет политическую подоплеку.

– Вы скучаете по Франции?

– Да, и больше всего по Парижу. Я по духу парижанин, не обязательно быть французом, чтобы быть парижанином. Я бы хоть сейчас вернулся во Францию. Это моя страна, я прожил в ней всю сознательную жизнь. Если бы дело было за мной, я туда, конечно, вернулся сегодня бы.

Как Гайдамак помог Франции

В 1995 г. шла война на территории бывшей Югославии. Французская армия воевала против сербов на стороне НАТО. Осенью 1995 г. двое французских летчиков были захвачены сербами на территории Боснии. Министр внутренних дел Франции Шарль Паскуа попросил Гайдамака помочь. Гайдамак вспоминает: «С [тогдашним директором ФСБ Михаилом] Барсуковым меня познакомил глава его аппарата, генерал-лейтенант Осадчий. У меня было сопроводительное письмо министра внутренних дел Франции Паскуа. Меня сопровождал высокопоставленный сотрудник МВД Франции, бывший военный комендант Парижа Жан-Шарль Маршиани, так же получивший три года тюрьмы за незаконную поставку оружия в Анголу. Мы вылетели в Белград на моем самолете, руководителем группы с российской стороны был полковник Владимир Кулиш, потом подключился к операции полковник СВР Валентин Одинцов. И у них были свои структуры на территории бывшей Югославии, и Кулиш уже через несколько дней лично встретился с летчиками. Опасаясь за судьбу свою и летчиков, еще два месяца мы переезжали в Югославии с одного места на другое, прежде чем вернулись во Францию».

Что дальше?

Адвокат Анатолий Кучерена: «Теоретически Франция может потребовать от России выдачи Гайдамака, но это еще нужно юридически аргументировать. У нас по закону Россия своих граждан не выдает, Гайдамак – не гражданин России, но это не значит, что Россия его выдаст». Ведомости