Общество и кризис: Договор дороже денег
«Обогащайтесь!» – призвал Дэн Сяопин ближайших соратников, начав разрушение несостоятельной социалистической экономики Мао Цзэдуна. Подобные директивы элита всегда воспринимала крайне серьезно. Граждане в массе своей относятся к таким поворотам, напротив, вполне спокойно – в том случае, если элиты выполняют свою часть сделки: защищают страну от врагов и помогают повышать уровень жизни народа. В любом обществе существует негласный общественный договор. Именно эти договоры поставлены под угрозу коллапсом мировой экономики.
Условия договора зависят от конкретного места и времени. В XIX в. от богатых ожидали умеренности. Демонстративного потребления принято было избегать. Предполагалось, что богатые люди откладывают существенную часть своих доходов – сбережения рассматривались и как фонды для инвестирования, и как проявление добродетели. До появления социального государства считалось, что обеспеченные граждане должны быть филантропами. В США с их культурой достижений к демонстративному потреблению относились более терпимо. Траты на широкую ногу были признаком успеха: от своих богачей американцы требовали в первую очередь выдающейся предприимчивости.
Различные общества отличаются и по уровню благосостояния, которого они позволяют достигать своим элитам, и по уровню терпимости к способам зарабатывания и траты капитала. Одно из самых явных отличий пролегает между обществами, которые допускают самообогащение через политику, и теми, где требуется жесткое разделение двух этих сфер. В западных странах подразумевается, что политики и госслужащие относительно бедны. В большинстве других стран политическая карьера рассматривается как квазилегитимный путь к обогащению. Но общая логика одинакова: богатство должно служить людям; если уровень услуг становится неприемлемым, богачи оказываются под угрозой.
В нынешнем кризисе недовольство направлено против банкиров. Это неудивительно. Их спекуляции разорили акционеров, потребителей и экономику. Гнев вызывают чрезмерные доходы топ-менеджмента, состоящие в основном из бонусов. Вознаграждение за успех приемлемо, вознаграждение за провал – нет. Государство столкнулось с дилеммой. Нельзя допустить краха крупных банков; но общество ждет, что банкиры будут наказаны. Но лишь немногие будут разорены или наказаны судом. Без сомнения, банковская система будет вновь отрегулирована, как это случилось после Великой депрессии 1929–1932 гг., когда Рузвельт пообещал изгнать «торговцев из их храмов».
Спад мировой экономики увеличивает политические риски по всему миру. Их уровень свой для каждой страны в зависимости от тяжести удара и характера общественного договора. Больше всего рисков у политических систем, где власть находится под минимальным контролем общества и процветает злоупотребление богатством. Чем больше коррумпирована система капитализма, тем менее она устойчива к потрясениям. Проблема в том, что все существующие версии капитализма более или менее морально несовершенны. Призыв «обогащайтесь» – девиз нашего времени. И в этом заключается величайшая опасность.
Несмотря на все попытки придать видимость научности процессу оценки политических рисков, наукой эта деятельность так и не стала. Она базируется на политической теории, а не на эконометрике. Модели прогнозирования, основанные на нормальном распределении риска на краткосрочных отрезках времени, печально известны полной своей неспособностью оценить реальную степень риска политической системы.
Одной из самых надежных политических систем современности был режим президента Индонезии Сухарто. Он захватил власть в 1966 г. и установил квазивоенную диктатуру. Сухарто тоже призывал индонезийцев обогащаться, и многие сумели этого добиться, несмотря на злоупотребления семьи диктатора и его ближайшего окружения: 30 с лишним лет его власть производила впечатление незыблемой. Затем грянул восточноазиатский кризис 1997–1998 гг., индонезийская экономика перешла в свободное падение, и после массовых беспорядков Сухарто потерял свой пост. Мало какой режим казался столь же стабильным, как правительство другого политического долгожителя – шаха Ирана. Но и он, доведя страну до банкротства, был вынужден в 1979 г. спасаться бегством от ярости толпы.
Урок этих и многих других примеров политических крахов достаточно ясен. Автократии, которые многие превозносят за возможность твердо проводить в жизнь решения и гарантировать закон и порядок в странах, – это бумажные тигры. Они кажутся мощными и прочными до тех пор, пока их не уничтожает народное недовольство. Перед лицом экономического кризиса или военной угрозы эти короли оказываются голыми.
Огромное преимущество демократий в подобных ситуациях заключается в том, что они позволяют сменить правителя, не свергая режим. Политический провал дискредитирует правящую партию, но не всю политическую систему, которая позволила ей на время оказаться у руля. Народное недовольство может проявиться не только в уличных шествиях, но и на избирательных участках. В подобных странах возможны «новые курсы», но не революции.
При оценке политических рисков особое внимание аналитикам придется уделять типу политической системы. Позволяет ли система мирный переход власти? Достаточно ли развита в ней конкуренция, чтобы дискредитировавшие себя лидеры не могли цепляться за власть? Также аналитикам необходимо обращать внимание на природу негласного общественного договора. В общем и целом самые слабые договоры те, которые допускают концентрацию власти и богатства в руках одного и того же узкого круга лиц. Более крепкие общественные договоры предполагают распыление власти и ресурсов.
Углубляющаяся экономическая рецессия станет катализатором политических перемен. Западные демократии выживут с минимальными изменениями. Но лидеры, чья власть опирается на тайную полицию и контроль над СМИ, почувствуют себя неуютно. Даже Уго Чавесу, построившему свою власть на популистском антиамериканизме, придется молиться за успех стимулирующего пакета Обамы, благодаря которому увеличатся падающие сейчас доходы от экспорта нефти.
Крупные страны с наибольшими политическими рисками – Россия и Китай. Легитимность их автократических систем полностью зависит от способности поддерживать высокие темпы экономического роста. Как только рост замедляется или становится отрицательным, в этом оказывается некого винить, кроме системы. Один из самых творческих политических аналитиков России – Игорь Юргенс (руководитель Института современного развития, в своем докладе о реакции России на глобальный спад на конференции Института Адама Смита в начале февраля. – «Ведомости») легко вывел мораль: «Общественный договор состоит в ограничении гражданских свобод в обмен на экономическое благополучие. В настоящий момент экономическое благополучие снижается. Соответственно, гражданские права должны расшириться. Это простая логика». Правителям Москвы и Пекина стоит обратить внимание на это рассуждение.