Новогодний баланс: После стабильности

Для будущего историка в отличие от нас, современников, уходящий 2008 год будет, пожалуй, самым интересным и показательным для того политического режима, который ассоциируется и в стране, и за рубежом с именем Владимира Путина и его коллегами, выходцами из спецслужб. Как при ускоренном просмотре видеофильма, нам прокрутили и наивысшие достижения власти, и первые признаки заката сложившейся системы. Начавшись с убедительной демонстрации эффективности политтехнологий и силы административного ресурса при обеспечении массового одобрения Путину на «выборах» его партии и преемника, продолжившись парадом на Красной площади и войной с Грузией, год заканчивается подступающим кризисом, масштабы которого никому не ясны, поспешными изменениями в Конституции, продлевающими срок пребывания у власти для высшего руководства и депутатов, законопроектами о государственной измене, раздачей бюджетных денег крупнейшим госкорпорациям, свирепостью ОМОНа в отношении митингов протеста и, наконец, освобождением полковника Юрия Буданова, ставшим настоящим оскорблением самой идеи правосудия и справедливости.

Прожитый 2008 год россияне оценили заметно хуже, чем 2007-й: 46% опрошенных сказали, что он был труднее, чем предыдущий (в 2007 г. таких было лишь 20%), 38% – что «такой же» (в 2007 г. – 47%) и лишь 17% – что легче, чем прошлый (33%). Настроения, с которыми россияне встречают Новый год, в целом можно назвать еще довольно спокойными, хотя уже в декабре становится заметным изменение общего эмоционального фона. 56% сказали, что они чувствуют себя вполне «нормально» и «спокойно», но 42% отметили у себя и у своих близких преобладание негативных состояний (раздражение, депрессия, отчаяние, частые «страхи» и даже «тоска»). Тон умеренного оптимизма и надежды на лучшее будущее, который доминировал в ответах респондентов в последние 2–3 года, сегодня резко изменился: 59% заявили, что у них нет уверенности в завтрашнем дне (38% ее сохранили). 52% россиян полагают, что самые тяжелые времена у нас еще впереди, а 24% – что они уже наступили (об этом говорят главным образом жители российской провинции, которая и раньше жила довольно скудно и никакого особого улучшения жизни в годы «стабильности» не видела). Таких пессимистических показателей не было с начала 2001 г.

Общая удовлетворенность положением дел в стране, рост которой был заметен еще в 2006 г., определяла восприятие населением всех происходящих событий. Своего максимума позитивные оценки ситуации в стране достигали в марте 2008 г. (на них, естественно, оказали влияние выборы преемника). Но затем начался медленный спад, прерываемый двумя слабыми всплесками массовой мобилизации: в мае (во время инаугурации Дмитрия Медведева и занятия Владимиром Путиным поста премьер-министра) и в августе, после русско-грузинской войны. Сам по себе этот спад мог бы иметь более пологую траекторию, если бы в дело не вмешался мировой финансовый кризис. Социально-политическая и экономическая стабильность, основанная на нефтяном благополучии, оказалась иллюзорной, и показатели массового самочувствия круто пошли вниз, еще раз показав, насколько неэффективной в таких экстраординарных условиях оказывается сверхцентрализованная, но лишенная какого бы то ни было контроля бюрократия, как быстро власти растрачивают накопленные ресурсы массового доверия. С июня по декабрь положительные оценки политической ситуации в стране (сумма ответов – обстановка «благополучная» или «спокойная») снизились с 71% до 49% опрошенных; а негативные мнения («ситуация в стране напряженная» или даже «критическая, взрывоопасная») поднялись с 24% до 44%. Социологи на протяжении последних 20 лет неоднократно наблюдали подобные падения массового доверия, но всякий раз утрата популярности властей занимала гораздо большее время, растягиваясь на несколько лет.

Если в сентябре 61% респондентов считали, что «дела в стране идут в правильном направлении», то в декабре таковых стало 43%, в то время как число тех, кто склонен был полагать, что события развиваются по плохому сценарию, выросло с 24% до 40%. Под сомнением оказалась прежде всего вера людей в то, что рост доходов при Путине будет продолжаться неопределенно долго, т. е. практически всегда, а это было именно то, что составляло основу легитимности действующего режима, условие признания авторитетности руководства страны, то, ради чего население было готово мириться и с административным произволом, и с незащищенностью своего повседневного существования, и с войной в Чечне, и с тотальной коррупцией, идущей с самого верха и разъедающей ткань всех социальных отношений, и со многими другими пороками нынешней государственной системы.

Подступающий кризис, начавшийся как финансовый, а развивающийся уже как экономический, будет продолжаться в виде кризиса политического: нынешняя конструкция власти – авторитарный режим с ограниченными масштабами применения репрессий, идеологическим ресурсом в виде набора тривиальных имперских символов «православия, самодержавия и народности» – явно не выдержит продолжительного падения массовой поддержки. Но вопреки мнению многих противников нынешней власти, демократов и либералов, я полагаю, что пока у режима есть значительный запас прочности, которого хватит года на два – на три. И это не только деньги или административные ресурсы принуждения, но и сохраняющееся доверие населения, его патерналистские иллюзии, надежды на отеческую заботу государства и социальную защиту населения. Чрезвычайно важными факторами сохранения стабильности являются «русское терпение» – привычные стратегии пассивной адаптации, снижающей запросы и потребление, и деморализованное, нигилистическое, дезориентированное состояние самого общества; умонастроения людей разочарованных, не способных на активные и солидарные действия, самозащиту от административного произвола, не верящих в возможность какого-либо позитивного изменения в своей жизни. К такому выводу подталкивают данные опросов о высоком доверии к первым лицам государства и остром недоверии к нижестоящим органам исполнительной власти, управления, к институтам правосудия и депутатскому корпусу, свидетельствующие о систематическом переносе ответственности за последствия проводимой политики на высокопоставленных «стрелочников» и тем самым – о политической и социальной разгрузке высшего руководства. Этот механизм будет действовать довольно продолжительное время, пока не кончится ресурс доверия к самому высшему руководству. Пока же кризис носит скорее массмедийный характер, усиливая стойкое недоверие населения к существующей институциональной системе. Он не развивался бы так стремительно, если бы люди в России доверяли не только главе государства, но и рассчитывали бы на другие авторитетные фигуры и институты, надежность и порядочность которых не вызывала бы сомнений.

Забавно, что власть при этом оказалась жертвой своей собственной технологии господства, основанной не только на дискредитации политических оппонентов, изоляции неприятной или нежелательной информации, но и на постоянной работе по систематической девальвации любых альтернативных стратегий развития, возможностей изменений существующей системы, осмеяния политического бессилия демократов, выставления их как политических прожектеров, карликов или врагов народа. Убирая вместе с политическим плюрализмом и многопартийностью саму идею общественно-политической дискуссии, публичной рационализации социальных проблем и текущих процессов, подрывая саму основу механизмов политического целеполагания, власти заменили их режимом постоянного телевизионного расслабления, отвлечения от проблем, развлечения, «пургенизации» сознания, поддержания состояния непрерывного эстрадного концерта, стеба и хихиканья. Непрерывное телещекотание в сочетании с имитационным традиционализмом и вполне реальными национализмом и ксенофобией, историческими анимациями – это ноу-хау нынешних технологий манипулирования общественным мнением в стране. Все это было вполне результативным до тех пор, пока цены на нефть были высокими. Однако следует иметь в виду непреднамеренный, но логически следующий из самих особенностей этих технологий эффект: полное отчуждение массового сознания от мысли, убеждений, обыденных норм морали, распространение цинизма, подрывающее доверие в обществе, элементарные формы сочувствия и т. п. Такая практика – создание общества взрослых телепузиков – в условиях кризиса грозит катастрофически быстрым развитием процессов социальной дезорганизации. Первые симптомы этого уже проявились в виде панических настроений вкладчиков в октябре, в усилившемся оттоке капиталов. Предельно высокий рейтинг первых лиц государства – это оборотная сторона недоверия к институциональной системе в целом. Рядом с ними не оказывается никого, кому можно было бы доверить страну или на чью честность можно было бы положиться в трудных обстоятельствах.

Результаты предновогоднего исследования «Левада-центра» как раз и говорят об этой ситуации. Прежде всего стоит отметить вытеснение из публичного пространства любых авторитетов, кроме первого лица – Путина. (Такая картина сохраняется на протяжении уже нескольких лет, что воспринимается кремлевскими политтехнологами как признание «элитарности» премьер-министра, хотя это всего лишь следствие цензуры в СМИ.) На вопрос, обращенный к россиянам, «назовите человека года» опрошенные либо отказывались от ответа, говоря «нет таких», «не знаю» (в сумме таких оказалось около трети – 32%), либо называли Путина (40%). На втором месте, естественно, политическая проекция Путина – Медведев (27%). Рядом с ними фактически уже никого не было. На третьем месте – покойный патриарх, которого отметили 8% опрошенных (подчеркну, что это эффект телевизионных похорон: будучи живым, он никогда не попадал в списки авторитетных фигур страны), на четвертом – Владимир Жириновский и Дима Билан (по 3%). Среди «женщин года» степень разнообразия еще меньше: Валентина Матвиенко (6%), Алла Пугачева и Ксения Собчак (по 2%).

То же самое можно сказать и о событиях года, произведших впечатление на людей, которые они выделили в опросе, и о каналах массовой информации, и о понравившихся кинофильмах, телесериалах или произведениях литературы. В памяти людей прошедший год практически не оставил ничего, что было бы связано с активными действиями самих людей, их волей или общими коллективными достижениями, которыми россияне были бы довольны или могли бы гордиться.

Сам набор значимых событий 2008 г. свидетельствует о практически полном вытеснении из сферы общественного внимания политики как сферы общественной активности или дискуссии о выборе направления общественного развития и механизмах социально-политического целеполагания. Пять из семи оказавшихся самыми важными событий года (отмечены не менее 20% опрошенных) – это смерть главы РПЦ, смерть звезд кино и эстрады, «маленькая победоносная война на Кавказе», напомнившая о прежнем образе великой державы, которую уважали, потому что боялись, одобрение преемника и пекинская Олимпиада – носят скорее символический характер и никак не связаны с повседневными интересами и проблемами россиян. Чтобы понять специфику этого выделения, имеет смысл рассмотреть то, что так или иначе оставлено без внимания или не известно абсолютному большинству населения (или другими словами – отмечено очень немногими опрошенными): выступления общественности в защиту Светланы Бахминой и Василия Алексаняна (на них указали 0,5% респондентов), отставка Мурата Зязикова, самороспуск СПС и основание нового движения «Правое дело», убийство Магомеда Евлоева (каждое отмечено 1% опрошенных), теракты в Мумбаи (около 2%), послание Медведева Федеральному собранию, Архиерейский собор, забастовки на РЖД, на заводах Ford, провозглашение независимости Косова (по 2–3%), политический кризис на Украине, атака Путина на компанию «Мечел», обрушившая российский фондовый рынок и обозначившая перспективу отношений власти и бизнеса, телемост Путина (по 5%), поправки к Конституцию, нападения сомалийских пиратов (по 6%), теракты во Владикавказе (8%). Показателен и сравнительно низкий интерес к таким событиям, как признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии или избрание Путина лидером единороссов (на них указали 14–17% опрошенных, столько же, сколько отметили выход российской сборной в полуфинал чемпионата Европы по футболу или победу «Зенита» над «Манчестер юнайтед» в матче на Суперкубок Европы). Их смысл для россиян очевиден и не требует особых комментариев, поскольку они укладываются в общие рамки телевизионного сюжета утверждения нового статуса России в мире и ее руководства.

Ни одна из передач телевидения (включая, что интересно, и новостные, и информационные каналы) не получила одобрения хотя бы 10% телезрителей, при том что ежедневно смотрят ТВ практически 85% населения. 17% опрошенных заявили, что таких передач, которые можно назвать лучшими, «просто нет». Самыми запомнившимися из этих малопопулярных передач стали «Жди меня» (7%), «Звезды на льду» (5%), «Пусть говорят» (4%). Даже такие собственно информационные программы, как «Новости» или «Время», собрали всего 3% симпатий опрошенных. В целом для опрошенных характерно было отсутствие выраженных мнений: 81% респондентов назвали 34 ТВ-передачи, главным образом разнообразные шоу, т. е. в среднем чуть более 2%. Лучшим телесериалом оказался старый «Граф Монте-Кристо» (7%), за ним «Родные люди» (менее 5%) и «Женщина без прошлого» (около 4%). Из кинофильмов упомянули «Адмирала» (8%) и «Двенадцать» (около 4%). Люди смотрят, но не видят, не думают, поскольку они не в состоянии что-либо запомнить из того, что только что смотрели. Телевизионное «мыло» играет роль умственного слабительного, события проходят, не задерживаясь в мозгах. И это состояние умственной расслабленности оказывается самым значимым механизмом общественного контроля.

Подобная картина массовых настроений говорит прежде всего о том, что «общественное мнение» как институт, без которого невозможно функционирование открытого, демократического и правового общества, практически исчезло в России. Сегодня социология «общественного мнения» лишь фиксирует эффективность пропаганды, контроля и обработки массового сознания. Сами по себе эти инстанции – в умственном или интеллектуальном плане – абсолютно бесплодны, циничны и неавторитетны. Они не в состоянии ни задать новых ориентиров развития общества, ни предложить нового языка обсуждения значимых проблем. То, что мы имеем, – отсутствие политиков, значимых событий, отсутствие моральных или интеллектуальных авторитетов и образцов (кроме покойных, а потому уже холодных и безвредных для власти), невозможность новых идей или языка понимания происходящего – все это следствия последовательной работы власти с обществом, согласившимся на демагогию, не возражающим против нее (при ясном понимании характера самой демагогии). Снижение рамок самооценок или исчезновение ценностных и идеальных ориентиров развития, эталонов оценки ведущих фигур и важнейших событий в жизни страны – последовательный результат используемых технологий господства, игра на нигилизме общественных настроений, равнодушии. Едва ли надо говорить, что именно в такой социальной среде кризис будет развиваться особенно стремительно, а его протекание – иметь самый опасный характер.