Илья Щербович: «Мы не строим наш бизнес на продажу», - Илья Щербович, президент и управляющий партнер United Capital Partners

Ради своего нового проекта – United Capital Partners (UCP) Илья Щербович без сожаления покинул компанию, где проработал 12 лет. А спустя короткое время UCP стала финансовым спонсором крупной сделки – покупки акций «Сибура» топ-менеджерами этой компании.

– Вчера президент «Сибур-холдинга» сообщил, что он и его замы намерены выкупить контрольный пакет акций компании у Газпромбанка. Одним из финансовых спонсоров будет UCP. Не могли бы вы рассказать подробности предстоящей сделки?

– Когда и почему вы решили уйти из Deutsche UFG?

– В ноябре 2006 г. я обратился к руководству Deutsche Bank с просьбой отпустить меня досрочно. Обязательства по работе у меня были до конца сентября 2008 г. Я считал, что свою задачу выполнил и полностью интегрировал бизнес UFG. По разным причинам, в том числе из-за ухода [руководителя лондонского офиса Deutsche Bank] Ника Йордана, мой переход в UCP продлился до сентября 2007 г. Мой уход был совместным решением на взаимовыгодных условиях. И сейчас я продолжаю достаточно активно помогать Deutsche Bank с инвестбанковскими проектами.

– Как вы попали в банковский бизнес?

– Вся моя карьера так или иначе связана с фондовым рынком. Я начал работать в 1993 г. в IFC – подразделении Всемирного банка. Наша группа занималась консультированием правительства и местных фондов имущества по вопросам приватизации малых предприятий. В 1994 г. перешел в группу мониторинга фондового рынка. В 1995 г. я познакомился с Чарльзом Райаном и Борисом Федоровым, которые меня пригласили в UFG. Фактически проработал в одной компании 12 лет. Как японец.

– Какая доля у вас была в UFG?

– Не могу говорить об этом, поскольку сделка полностью не завершена.

– Ради какого бизнеса покинули Deutsche Bank?

– UCP была создана осенью 2006 г. Несколько бывших акционеров и сотрудников UFG, продав бизнес Deutsche Bank, создали UCP как платформу по управлению своими активами и активами клиентов. Фокус инвестиций – российский рынок. У нас есть опыт работы на рынке, связи в корпоративном и финансовом мире. UCP – компания нового формата, такие не часто встречаются на российском рынке.

– В чем ваше отличие?

– У нас нет задачи собрать максимум средств в надежде заработать на приросте капитала клиентов, при этом ничем не рискуя. В каждом из фондов под управлением UCP значительная часть капитала – наши собственные средства. Каждый партнер UCP инвестировал в компанию и ее фонды не менее 70% своего личного состояния. А это значит, что мы в одной лодке с клиентами. Мы и наши клиенты – сторонники долгосрочного инвестирования, которые дают большую доходность. Мы считаем, что в ближайшие 5–10 лет российский рынок акций должен показать результаты лучше, чем рынки других стран. Именно поэтому наша специализация – вложения в российские ликвидные акции и капитал частных компаний. Команда UCP занимается исключительно управлением активами и в отличие от инвестбанков не имеет смежных бизнесов и направлений, отвлекающих внимание руководства.

– Формат возможной сделки уже понятен: management buy-out с привлечением финансирования от банков и финансовых спонсоров. UCP предоставит часть необходимого финансирования. По просьбе инициативной группы мы уже начали переговоры с банками и другими потенциальными инвесторами. Сейчас еще рано говорить об этом с полной уверенностью, но мы надеемся, что необходимые средства соберем. Хотя, конечно, нынешний кризис ликвидности нам совсем не помогает.

– Будет ли в сделке участвовать «Согаз» или банк «Россия»? У кого будут выкупаться акции, ведь акции «Сибура» не принадлежат напрямую Газпромбанку, а находятся у нескольких фирм, зарегистрированных в Ярославской области?

– На сегодня «Согаза» и банка «Россия» в сделке нет, но мы открыты для конструктивных предложений. Что касается потенциальных продавцов, мы намерены провести консультации с акционерами в ближайшие дни, в том числе и по структуре возможной сделки. Кстати, сами менеджеры не планируют покупать акции. Для этого будет создана специальная компания.

– Сколько у вас партнеров в UCP?

– Сейчас в UCP девять партнеров. Планируем, что в ближайшее время присоединится еще один. Семеро – выходцы из бывшей UFG. Ликвидным фондом акций занимается Александр Шмелев, который многие годы был руководителем подразделения sales & trading и моим партнером по UFG. Алексей Заботкин – управляющий директор по инвестиционной стратегии группы, раньше он был главным экономистом и стратегом в UFG и Deutsche Bank. Несколько дней назад к нам присоединилась Виктория Лазарева в качестве руководителя направления частных инвестиций. До этого она была ведущим российским банкиром в секторе ритейла, недвижимости и продуктов питания. Значительную роль в компании по многим направлениям играет Максим Мальев, с которым мы знакомы еще с института. Глава юридического направления и активный участник большинства наших сделок – Сергей Маринич, бывший старший партнер компании Salans.

– Каковы доли партнеров?

– Мы этого пока не раскрываем. Доли увеличиваются или уменьшаются в зависимости от результатов работы. Под моим контролем чуть более 50%, но я не исключаю, что в ближайшей перспективе эта доля снизится.

– Сколько фондов у UCP?

– В 2007 г. мы запустили фонд ликвидных акций UCP Russia Fund и два фонда со специализацией в private equity. Один из них общей направленности, второй ориентирован на нефтегазовые активы. Я считаю, что это достаточно хорошо представленный сектор на российском рынке. Сейчас готовим еще один фонд для инвестиций в нефтехимию. Надеюсь, будут и другие специализированные фонды. Концепция работает очень просто: если мы находим интересную идею, которая выходит за рамки существующих мандатов, и у нас есть клиенты, которые готовы соинвестировать с нами, мы собираем и запускаем новый фонд.

– Кто ваши клиенты?

– Компании и состоятельные физлица, разделяющие нашу стратегию инвестирования. Всего их около 30. Мы пока не занимались активным сбором средств. Наши инвесторы – это старые знакомые и клиенты. Не исключаю, что в среднесрочной перспективе мы откроем наши фонды для более широкого круга.

– Ваша роль в компании?

– В первую очередь выстраиваю бизнес. Занимаюсь подбором кадров и формированием инфраструктуры, работаю с клиентами и принимаю решения по вопросам, связанным с ключевыми инвестициями.

– Какова конечная цель вашего проекта?

– Честно скажу, интерес у нас очень-очень долгосрочный. Забавно, что не успели мы начать работать, как два иностранных банка уже спрашивали, готовы ли мы потенциально продать бизнес. Но мы не строим бизнес на продажу. Нам приятно заниматься нашим делом.

– Едва сделка по покупке UFG была закрыта, как компанию начали покидать ключевые менеджеры. Почему?

– Руководство UFG видело своей целью обеспечить преемственность и пeредать дела – это нормально. Кадровые изменения последних месяцев не были для банка огромной неожиданностью, кроме, может быть, ухода команды в ВТБ. Платформа Deutsche Bank в России сохранится и будет процветать. Незаменимых людей нет. Это относится ко всем руководителям. Особенно в нынешней ситуации, когда инвестбанковская деятельность потеряла элемент новизны и интриги. По сути, инвестбанки – это машины, которые переваривают определенный объем достаточно стандартных сделок. И Россия уже не особо новый рынок. Ротация кадров на рынке огромная, поэтому говорить о том, что бизнес держится на конкретных персоналиях, сложно. Я ушел из Deutsche Bank в 2007 г., и ничего: это был рекордный для банка год.

– А этот год каким будет?

– Очень трудным для всех банков. У Deutsche Bank неплохой запас мандатов, и не только в России. Но в этом году слабо работает долговой рынок, стало меньше IPO и активность в M&A снизилась. При этом я знаю нескольких ребят в private equity, которые довольно потирают руки и говорят: «Вот как сейчас интересно, ситуация будет тяжелая, доступ к кредитным ресурсам ограничен, значит, компании станут более сговорчивыми, будет легче и дешевле их покупать».

– Неужели все так плохо?

– Я считаю, что кризис слишком долго не продлится. Зависимость России от США относительно невелика. Кроме того, в период высокой инфляции в мире, как сейчас, цены на природные ресурсы не падают, а иногда даже растут, что потенциально хорошо для российских компаний. Сейчас Россия очевидно недооценена: показатель P/E российского рынка на 30% ниже, чем по развитым и развивающимся рынкам. Неплохое время покупать! Но не все подряд. Вариант развития событий, которого мы действительно опасаемся, – это резкое замедление экономик стран BRIC, что приведет к серьезному падению цен на сырьевые товары. Однако это скорее возможный сценарий для 2009 г.

– Какие сделки уже есть на счету UCP?

– Мы успели совершить несколько сделок в частном секторе. В их числе компания «Модный континент», развивающая сеть по продаже женской одежды, пакет акций биржи РТС, миноритарная доля в «Севералмазе» («дочка» «Алросы»), разрабатывающем Ломоносовское месторождение. Значимой сделкой в рамках нефтегазового фонда была покупка шести компаний с лицензиями на геологоразведку в Ямало-Ненецком автономном округе. В трех из них мы затем продали 25%-ную долю «Новатэку». Сейчас мы в процессе завершения сделки по покупке доли в компании, которая занимается продуктами детского питания. Есть еще пара сделок, которые мы пока не раскрываем.

– Почему купили акции РТС?

– Биржа – это хороший бизнес сам по себе. Потенциал роста оборотов российского рынка у нас высокий: сравните капитализацию американского рынка и российского – американский почти в 20 раз больше; мы в 4–5 раз меньше Японии или Великобритании. Если потенциал будет реализован, то увеличатся объем торгов и доходы инфраструктурных компаний.

– ММВБ хотели бы купить?

– Хотели бы. Скажите как. Это ЗАО, там есть преимущественные права. Мы рассматривали несколько возможностей, но, к сожалению, это очень непросто.

– С какими деньгами к вам можно приходить?

– У нас работает система, по которой в наши фонды нельзя зайти без согласия партнеров. Так что мы принимаем решение по каждому клиенту индивидуально.

– Вы используете заемные средства в сделках?

– Да, довольно активно работаем с несколькими банками, привлекаем финансирование на уровне и ликвидного фонда, и фондов private equity. Большую часть операций по хранению акций и финансированию осуществляем через Deutsche Bank.

– UCP, как миноритарный акционер, пытается влиять на ситуацию в компаниях?

– Мы поддерживаем правильные идеи по развитию и увеличению стоимости бизнеса, имеем голос практически по всем важным вопросам, но не являемся инвесторами-активистами и стараемся в конфликтных ситуациях не участвовать.

– Ваше отношение к ситуации с руководителем Hermitage Capital Биллом Браудером, которого обвиняют в неуплате налогов?

– Я читал в газетах об этом, но не более того. Знаю Билла как очень талантливого, но и очень агрессивного инвестора. Когда он был членом наблюдательного совета Сбербанка, то очень жестко и зачастую неконструктивно критиковал менеджмент, проводя линию инвестора-активиста. Но такая линия оправданна, когда акции компании падают в цене из-за стратегических просчетов руководства, и совсем неуместна, когда акции Сбербанка росли по 50–100% в год и акционеры, включая самого г-на Браудера и его инвесторов, получали колоссальный доход. Успешное инвестирование предполагает известную долю оппортунизма, но, как и в любом деле, главное – не перебарщивать.

– Недавно бывшие сотрудники Deutsche UFG и сотрудники UCP накануне аукциона по продаже недвижимости ЮКОСа приходили знакомиться с содержанием материалов по этому лоту в качестве представителей ООО «Прана». После этого вы говорили, что UCP не имеет никакого отношения к «Пране».

– Единственное, что могу повторить: ни компания UCP, ни фонды UCP не имеют отношения к этой истории.

– Как смотрите на амбиции ВТБ и Сбербанка о построении инвестбанковского бизнеса?

– Чтобы этим банкам диверсифицировать доходы, вполне логично выстроить инвестбанковское направление, которое работало бы в России и на рынке сопредельных государств. Я не так оптимистичен в отношении глобальной международной экспансии. Как исторически шел процесс глобализации в банковском секторе? Не было задачи захватить рынок по географическому принципу или из каких-то там имперских амбиций. Капитал шел туда, где было выгодно. Для меня далеко не очевидно, что российскому банку сейчас нужно идти в Европу или США, где высокая рыночная конкуренция.

– Думаете, Сбербанк может купить кого-то?

– В результате сильнейшей коррекции акций финансового сектора крупные международные банки стали по зубам и Сбербанку, и даже ВТБ. Вопрос в целесообразности покупки и возможности интеграции. Сейчас крайне сложно оценить финансовое положение западных банков. Структура активов, формат деятельности настолько сложны, что даже менеджеры самих банков не всегда в состоянии понять, что у них происходит.

– Вы верите, что госбанки преуспеют в инвестбанковском бизнесе?

– Я считаю, что ниша существует. Главное – эффективно управлять инвестбанком и не забюрократизировать его до такой степени, что он задохнется. И мотивация руководства инвестбанка должна быть, потому что рынок труда очень конкурентный. При этом надо руководству дать достаточно самостоятельности, чтобы контролировать его с точки зрения рисков, но в то же время чтобы оно могло энергично развивать бизнес. Это самая сложная задача для госбанка. На примере Deutsche Bank видно, что из немецкого регионального банка можно стать глобальным инвестбанком. Проходили ли такой путь государственные компании? Нет. Но все когда-то происходит в первый раз.

– Вас не звали работать в ВТБ или Сбербанк?

– Этот вопрос с вашего позволения я оставлю без комментариев.

«Первое слово, которое сказал сын, – «щука»

Рыба Больше половины годового отпуска Щербович проводит с друзьями на рыбалке, предпочитая Кольский полуостров. Особенно ему нравится ловить семгу (атлантического лосося) на искусственную муху. «Рыбу ловлю из спортивного интереса, по принципу поймал – отпустил», – уточняет финансист. Он даже приобрел для себя лично рыболовную компанию на Кольском полуострове – ЗАО «Река Поной». Поной, по словам Щербовича, «лучшая лососевая река в мире по размеру и состоянию рыбной популяции, не испорченной цивилизацией». У компании эксклюзивное право на пользование рыбопромысловым участком в нижнем течении реки. Сын Сыну Щербовича 2,5 года, но он, по уверению отца, уже интересуется рыбалкой: «Первое слово, которое он сказал, – «щука». Часами играет в моей рыболовной комнате, где лежат удочки, катушки и лески. Надеюсь, что будущий рыбак». Видеть сына инвестбанкиром он не хотел бы: «Долго быть инвестбанкиром вредно для здоровья. Достаточно стрессовое занятие. Постоянно находишься в конкурентной, нервной ситуации, между молотом и наковальней – клиентами и своей компанией». Жена Жена Щербовича занимается «домом, семьей, ребенком и собой». «Мы довольно много путешествуем с семьей. Жена развивает мой интерес к театру, музыке, кино – она в этом большой специалист».