Женькины рассказы

Мемуары эти написаны почти безэмоционально, многословно-тягуче, стилистически плохо (нарочито плохо?) – этакое бормотание себе под нос. И добро бы о знакомстве с банкиром Мамутом, о сотрудничестве с шоуменом Цекало или дружбе с обворожительными актрисами бормотал нам рассказчик. Даже флотской эпопее, что вызвала к жизни прославившую автора историю о съеденной собаке, посвящен всего один, самый маленький «мемуар».

Так что же все-таки оставило свои «следы на Гришковце»? Советская плюс раннеперестроечная Сибирь, семья и школа, студенты и преподаватели Кемеровского университета, жители одного из домов в спальном районе, слишком узнаваемо характерные обитатели умирающей северной деревни. Руководитель фотокружка на станции юных техников или всего одна фраза, произнесенная некогда бомжеватым кемеровским маргиналом в помещении пельменной, – одним словом, всё то, что, казалось бы, нужно было забыть давно, прочно и навсегда.

Гришковец – помнит. И от набегающих на тебя волн этой памяти невозможно оторваться. В чем тут причина – с ходу и не скажешь. Может быть, в точно найденном, услышанном внутри себя и морским канатом протянутым сквозь все страницы тоне. В особой оптике. В обезоруживающем детском взгляде, которым мы благодаря автору вдруг начинаем снова смотреть на мир. В порядком подзабытом взгляде Дениски Кораблева, жмурящегося перед величием по капле познаваемого мира.

Взгляд этот нельзя сымитировать, невозможно сыграть. Пережив кризис и, вероятно, поняв, что народным кумиром и поп-звездой ему не стать, Евгений Гришковец сделал самую естественную и трудную вещь – вернулся к себе, причем во всех смыслах этой избитой фразы