Холокост в хвосте
Главная задача, которая стояла перед социологией в начале ХХ века, – осмыслить переход от традиционного общества к обществу нового типа, обществу, в котором человек всего может достичь сам. К 1960-м годам эта задача была в целом выполнена – примерно тогда, когда это общество и сформировалось до конца: с развитой системой правовых, религиозных институтов, общественным мнением. Тогда же определились и основные методы исследований – после этого в социологии не возникло ничего принципиально нового. Она разделилась на множество социологий в зависимости от проблем, которые исследовала: разного рода конфликты, семейные, национальные, гендерные проблемы, новые средства коммуникации. Новые технологии не принесли новых принципов осмысления полученных данных, хотя задача группировки и классификации облегчилась с помощью новых программ. Сегодня молодых ученых больше всего занимает не устройство общества, а методика, техника, обработка погрешностей... Но для меня и для нашей левадовской группы интереснее всего разобраться как раз в том, в каком обществе мы живем. Одно из моих последних наблюдений – у нас никто ничего не помнит. Очень важные вещи у нас не передавались из поколения в поколение. Мы даем большой список событий ХХ века и предлагаем выбрать из них самые важные; список можно и дополнить.
У американцев и немцев на первом месте оказывается холокост, у нас он в самом хвосте, как и ГУЛАГ. Война в ее тяжести, невыносимости тоже не передалась. Она передалась как победа. Было испытание, а потом оно закончилось. Наши праздники не в честь того, что мы поменяли мир к лучшему (как у американцев, для которых праздником оказывается принятие Билля о правах), а в честь преодоления, в честь того, что плохое наконец завершилось. Все, что связано с фигурами Горбачева, Ельцина, 19-й партконференцией, любыми попытками перемен, смылось. Но победа была выстроена, ее сделали при Брежневе, я это хорошо помню. Получается, только когда аппарат работает, тогда что-то в головах остается. В итоге запоминаются события трех типов.
Первый – забота государства о своих подданных: повышение пенсии или обещание выдать материальное единовременное пособие. Второй тип – остается то, что нарушает привычный ход вещей. Что-то обрушилось, рухнули самолеты. И третий тип – это когда «мы им показали». Например, наши спортсмены замечательно выступили, несмотря на то что их засуживали. Или наш певец спел на Евровидении лучше всех. То есть опрашиваемые видят, во-первых, государство. Во-вторых, Запад, хотя обыватель его так не называет, для него это «Америка» или просто «они». Они, которым хорошо бы вставить. Потому что они нас не уважают. Они за нас не волнуются. Мы за них переживаем, волнуемся, а они нет!
К тому же у нашего обывателя нет чувства, что его жизнь ему принадлежит. У людей, которых мы опрашиваем, синдром несамостоятельности. Более или менее уверенно человек чувствует себя только среди самых близких ему людей – здесь он хоть за что-то отвечает, хоть что-то может поправить. Поэтому ну о какой передаче опыта, ощущений, взглядов может идти речь – это возможно лишь когда люди отвечают за свою жизнь и совершают ответственные поступки. Шаламов писал, что опыт лагеря не только страшен, он бессмыслен, его некому передать, он ничему человека не научит.
Но общественное сознание не может поменяться само, в той же Германии и Америке велась и ведется огромная работа. Обсуждение острых социальных проблем вводится в институты воспитания. Существует целая индустрия книг, фильмов, которые учат жить цивилизованно. Интеллектуальные, ответственные круги ставят эти проблемы, находят формы решения, и эксцессы вроде тех, что у нас случаются постоянно, там бывают значительно реже, а главное – не входят в привычку.