ПОВЕСТКА ДНЯ: Зеленый поворот

С первых полос европейских газет не сходят заголовки: уходящий 2006 год станет рекордно теплым за последние 150 лет – сбываются прогнозы об изменении климата. Новости о перспективах альтернативной энергетики, экологических угрозах и “зеленых налогах” открывают выпуски теленовостей. Документальный фильм бывшего вице-президента США Альберта Гора “Неудобная правда” о происходящей глобальной экологической катастрофе попадает в десятку самых кассовых фильмов уходящего года. Консервативная партия Великобритании репозиционирует себя в качестве “новых зеленых” и даже меняет для этого свой логотип. Зеленая повестка на Западе с недавнего времени перестала быть информационным десертом, став наряду с проблемами терроризма и миграции главным блюдом политической кухни.

Природа изменений

Если смотреть из России, то повышение значимости экологов и экологии в глобальной повестке дня покажется очередной западной блажью. Образ защитника природы для нас – карикатурный западный зеленый, левацки настроенный неформал, пытающийся пацифизмом и вегетарианством остановить губительный технический прогресс. Сделав ко второй половине 90-х удивительное открытие, что громкие акции против производителей натурального меха, оказывается, могут финансироваться производителями меха искусственного, продвинутая российская общественность поспешила записать экологию в разряд очередных древнейших профессий и вынести за скобки идеологического спектра. В Европе и США между тем тенденция, скорее, обратная: зеленая идеология становится мейнстримом.

Возникнув из студенческих бунтов конца

60-х и неся на себе печать левизны и радикализма, экологическое движение долгое время оставалось политически маргинальным, даже несмотря на появление начиная с 70-х зеленых парламентских партий, стабильно набирающих на выборах во многих европейских странах относительно высокие проценты. Поворотным становится 1986 год – год чернобыльской катастрофы. Немецкий социолог Ульрих Бек считает, что Чернобыль стал знаковым событием, предопределившим скорую развязку холодной войны и крушение СССР. Архитектура послевоенного мира вплоть до этого была построена на доктрине сдерживания (знаменитого “containment” Джорджа Кеннана). Советскому Союзу отводилась зона его законных геополитических притязаний (Восточная и Центральная Европа и т. д.), но всяческие попытки Москвы расширить свое влияние и вторгнуться на территорию западного глобалистского проекта решительно пресекались. Чернобыль стал началом конца геополитического подхода: ни Берлинская стена, ни базы ВВС по периметру границ стран Варшавского блока не смогли остановить радиоактивное облако. Та система сдерживала военно-политическую экспансию СССР, но оказалась бессильна перед рисками техногенных катастроф в переживающей кризис империи. Запад просто не мог позволить себе рисков такого масштаба.

После Чернобыля зеленая идеология постепенно переходит из жанра эксцентричных протестов любителей дикой природы в формат высокой политики и внедрения стандартов, в том числе и международных. Сперва практически во всех европейских странах, а затем и на уровне ЕС ужесточается природоохранное законодательство, пересматриваются стратегии энергетического развития. Бизнес осознает, что внедрение моды на “экологически чистое”, organic, может в качестве конкурентной стратегии давать существенные долгосрочные маркетинговые и имиджевые преимущества. Крупные корпорации лоббируют повышение уровня требований к экологической безопасности производств, в том числе и для того, чтобы осложнить жизнь своим менее крупным конкурентам: им затраты на внедрение новых, чистых технологий скорее всего окажутся не по карману.

Глобальная зеленая линия

Американский культуролог Роджер Осборн в свой книге “Цивилизация” так объясняет риск утраты идентичности современной западной цивилизацией. Поддавшись искушению “мультикультурализма” и воспринимая “других” в качестве равных, Запад неизбежно теряет традиционную и базовую для своего сознания категорию “цивилизованности” – т. е. ощущения культурного превосходства своего, передового, над “другим”, варварским. Выходит, что ценностная основа западного мира не может, например, определяться христианской культурой, тысячелетиями задававшей европейскую идентичность. Попытки включить даже упоминание о христианстве в Конституцию ЕС потерпели фиаско. Либеральная демократия и права человека? Тот же мультикультурализм лишает Запад копирайта на демократию: приходится уважать и права тех, чья культура и традиции не предполагают желания граждан “свободно формировать свои правительства”.

Зеленая идеология приходится в этой ситуации как нельзя кстати, поскольку, будучи культурно нейтральной, а стало быть, уживающейся с мультикультурализмом, она решает ряд ключевых задач. Во-первых, задачу формирования глобальной рамочной системы координат, разделяемой и национальными государствами, и транснациональными игроками. Очевидные общие ценности и цели в виде сохранения планеты, пригодной для жизни человечества, дают вполне легитимные основания, например, для введения экономических санкций; более легитимные, чем неочевидные подозрения в поддержке террористов или производстве запрещенных вооружений. Во-вторых, задачу формирования объективных критериев разделения, ранжирования наций – определения степени их цивилизованности. Если во времена холодной войны тип страны (социалистический, капиталистический или развивающийся) можно было относительно просто определить по принадлежности к западному или восточному блоку, то в мире после СССР работающих критериев почти не осталось. И даже такой показатель, как ВВП на душу населения, не помощник: Бермуды и Экваториальная Гвинея оказались бы тогда нациями-лидерами, а разнообразные рейтинги “качества жизни”, с другой стороны, вызывают больше вопросов по методологии, чем ответов. Объем же внедрения зеленых стандартов поддается вполне объективной оценке, отражает уровень и экономического развития страны, и социального.

Социологи из службы “Евробарометр”, занимающиеся сравнительными исследованиями общественного мнения во всех странах Евросоюза и странах-кандидатах, провели недавно опрос об отношении населения Европы к экологическим проблемам. Пока речь шла об абстрактном отношении к зеленым ценностям, проценты ответов были практически одинаковыми в разных странах. Как только респондентам стали задавать вопросы о готовности платить за спасение планеты (“зеленые налоги”, повышенные цены за энергоснабжение и автомобильное топливо), разница в ответах оказалась разительной. Если больше половины населения благополучных Великобритании, Дании, Нидерландов, Люксембурга, Финляндии оказались готовыми к дополнительным тратам, то небогатая Восточная Европа в лице Словакии, бывших прибалтийских союзных республик, Польши и Венгрии более чем двумя третями заявила о своей неготовности платить за экологическую чистоту. Показателен разрыв между соседями, относительно благополучной Испанией и отстающей Португалией: если среди испанцев не готовых платить было 45%, то среди португальцев – все 70%. Оказалось, что эти показатели статистически зависимы от уровня доходов, безработицы, образования населения, уровня восприятия коррупции, профиля экономики и уровня социального капитала – доверия населения к общественным институтам и государству. Чем выше уровень развития – тем более зеленым становится общественное мнение и национальная политическая повестка.

Зеленый коридор

Развивающимся нациям, и прежде всего странам BRIC (Бразилия, Россия, Индия и Китай), несмотря на то что в их внутриполитических повестках зеленая тематика занимает пока третьестепенное место, остается невеликий выбор. Либо, определив инновационные экологические приоритеты в качестве национальной стратегии, принять участие в формировании новой системы миропорядка, “зеленой Ялты”, либо отстаивать до последнего суверенное право самостийно портить атмосферу на своих национальных просторах. Выбор этот лишь выглядит очевидным: к примеру, такие мощные игроки, как американская “партия высоких цен на нефть”, значительная часть республиканской элиты, Китай, видят в зеленой волне потенциальный ущерб интересам национального экономического развития и будут противодействовать ей. В то же время значительная часть усиливающих влияние американских демократов и постиндустриального лобби, а также Япония, Арабские Эмираты и, разумеется, Евросоюз будут последовательными сторонниками становления зеленого миропорядка.

В ближайшие 20 лет именно выбор между зеленым и индустриальным сценариями развития, а вовсе не между морально устаревшими правыми и левыми идеологиями станет системой внутриполитических координат в странах группы роста. И чем дальше этот выбор будет где-то откладываться из-за передела сфер влияния местных элит, чем дольше зеленая повестка станет заслоняться вопросами самосохранения власти, тем меньше у нации шансов занять достойное место в архитектуре складывающегося нового миропорядка.