Китай виднее с Лидо

После первого показа “Королевы” (The Queen) Стивена Фрирза несколько журналистов пообещали приковать себя цепями к пластиковым львам у входа в Палаццо дель Чинема, если Хелен Миррен не получит главную награду. Демонстрация не понадобилось – Кубок Вольпи за роль Елизаветы I Английской стал единственным абсолютно бесспорным решением жюри. Приз Бену Аффлеку за фильм “Голливудлэнд” (Hollywoodland) был встречен в зале пресс-конференций дружным свистом. Сам голливудский актер, видимо, придает кубку гораздо меньше значения, чем критики, – на церемонию закрытия он не приехал, но прислал на телефон своего продюсера благодарственное sms (создав, кажется, прецедент для будущих лауреатов).

Один из самых сильных конкурсных фильмов фестиваля, “Золотая дверь” (итальянское название – Nuovomundo), обнаружился в программе почти накануне закрытия. Его автор Эммануэле Криалезе получил в результате режиссерского “Золотого льва” с формулировкой “за неожиданное открытие”. Герои картины – безграмотные сицилийские крестьяне, которые в начале века отправляются в Америку, где текут молочные реки и курицы вырастают до размеров теленка. Это фильм о почве, от которой можно оторваться только ценой чудовищных жертв, и о ритуалах, которыми сковывают себя как полуцивилизованные, так и псевдоцивилизованные люди. Картина Криалезе полна очевидных и неочевидных мыслей, снята с большой визуальной изобретательностью (самый яркий эпизод – толпы эмигрантов плывут в молоке под песню Нины Саймон) и полностью отыгрывает все заданные сюжетом комические ситуации (та еще мизансцена – сицилийский крестьянин и американская эмиграционная служба).

Пятый за последние пять лет российский фильм в основном конкурсе – “Эйфория” Ивана Вырыпаева была упомянута президентом жюри дебютов Полой Вагнер как один из фаворитов, но “Лев будущего” и 100 000 евро ушли американо-бельгийско-немецкой картине “Хадак” (Khadak), показанной в одной из параллельных программ.

“Эйфорию”, снятую с неожиданным для дебютанта (тем более человека театрального) пониманием того, что такое кино и какова его природа, действительно стоило упомянуть отдельно. Фильм Вырыпаева некоторые упрекают в пафосности (бескрайние донские просторы, духоподъемный минимализм на саундтреке), в то время как надо хвалить его за смелость. Для того чтобы решиться на пафос сейчас, когда культурный контекст не терпит серьезного выражения лица и допускает только ироничную усмешку, нужна редкая отвага – и она у Вырыпаева есть. Что касается восприятия фильма в Венеции, то один из главных нюансов “Эйфории” – все эти “ну” и “че”, незаконченные фразы, речь неоварваров – не передавали ни английские, ни итальянские субтитры. Герои “Эйфории”, принципиально, программно не способные артикулировать свои мысли и чувства, в переводе говорили гладкими фразами вроде “Мы с Павлом поехали за водкой”, что дало повод одному из немецких критиков упрекнуть картину в банальности диалогов.

Присуждение “Золотого льва” китайскому режиссеру Цзя Чжан-ке за фильм “Натюрморт” (Still Life) стало самым неожиданным решением жюри за обозримый период венецианской истории. Фильм-сюрприз, попавший в конкурс в середине фестиваля, история жителей затопленной в результате строительства дамбы деревни – совсем не то кино, которое должно было понравиться Катрин Денев, Кэмерону Кроу и Микеле Плачидо.

Тем не менее в неожиданности этой можно проследить некоторую логику. Как известно, в дни Венецианского фестиваля другой китайский режиссер, Лу И, был на пять лет отлучен от профессии – за то, что без одобрения цензурного комитета отвез фильм “Золотой дворец” в каннский конкурс. Картина о том, как китайский народ превращается в предмет для натюрморта на фоне строительства стратегически важных объектов (по-настоящему в фильме движутся только летающие тарелки и взмывающая в небо бетонная башня), с трудом поддается просмотру. Но именно она способна донести до тоталитарного Востока послание с либерального Запада: государственная машина может давить граждан отдельно взятой страны, но она не может раздавить искусство кино. И пока существует западная демократия и остров Лидо, у любого творца останется возможность для творчества. Не вполне справедливо по отношению к другим конкурсантам, но очень благородно.