Восток есть Запад

Парадоксальная особенность культурных процессов эпохи глобализации: национальная специфика востребована и неплохо продается – этим обстоятельством с успехом пользуются так называемые фестивальные режиссеры. Такеши Китано (открытый для западного зрителя именно в Венеции) как-то признался, что большинство его коллег-соотечественников, известных за пределами страны, тихо посмеиваясь, мастерят медитативные притчи прицельно для доверчивых олухов-европейцев.

После нескольких лет триумфа азиатского кино фестивальная публика расстается с привычкой встречать аплодисментами любые иероглифы в титрах. Правильную позицию заняли Канны: фестивальная мода конца прошлого века подарила восточным кинематографистам прекрасные возможности, но теперь они должны существовать на равных с западными. На деле это означает, что азиатские фильмы не должны попадать в конкурсы больших фестивалей только потому, что они азиатские.

Так и было в этом году в Каннах – на “Золотую пальму” “от региона” претендовал только “Золотой дворец” Лу И, действительно сильный фильм. (Кстати, во время фестиваля в Венеции стало известно, что китайское правительство на пять лет отлучило режиссера от профессии – он повез свой фильм на каннский конкурс, не дождавшись одобрения цензурного комитета на родине.) В нынешней Венеции шесть из 22 конкурсных фильмов сняты восточными режиссерами (действие еще одного, “Пропавшей звезды” Джанни Амелио, частично происходит в Китае), и еще пара десятков наберется в параллельных программах. Без многих из этих картин вполне можно было бы обойтись.

Но вот вам второй парадокс культурной глобализации – то, что мы принимаем за национальную специфику, вполне может таковой не являться. Потому что в любой стране режиссерами (как правило) становятся интеллектуалы, впитавшие не только и не столько собственную культуру. Когда смотришь конкурсную картину “Я не хочу спать одна” (I Don’t Want to Sleep Alone), новую работу Цай Мин-ляна (известного нашему зрителю по “Капризному облаку”), начинаешь понимать, почему этот малазийско-тайваньский режиссер считает своими кумирами исключительно европейцев – от Фассбиндера до Антониони. Собственно, и сама история одного матраса и двух городских маргиналов, почти бессловесных, но изнывающих от жары и желания, могла произойти где угодно, помимо имеющего место Куалу-Лумпура.

Еще один конкурсный фильм, “Изгои” (Exiles), гонконгского режиссера Джонни То (виртуозного мастера, снимающего по фильму в год и никогда не снижающего планку) – криминальный боевик, действие которого происходит в Макао на закате его колониальной истории. Гонконгский боевик – популярный именно из-за своей “национальной специфичности” жанр. Но четверо гангстеров у То выглядят и ведут себя как стопроцентные герои Серджио Леоне: “Изгои” – это, если угодно, спагетти-истерн, который в контекст западного кино помещается едва ли не ловчее, чем в контекст восточного.

Главный смотрящий за загадочной азиатской душой, таиландец Апичатпонг Верасетакул, у которого в конкурсном фильме “Синдромы и столетие” (Syndromes and Cеntury) не происходит вообще ничего, примечателен прежде всего интересными ракурсами съемки – но и его застывшие планы больше всего похожи на “этнические” фотографии, какими в конце 90-х был забит знаменитый журнал Colors. Восток есть Запад, и Запад есть Восток, и даже Горо Миядзаки, сын великого Хайао, для своего поддержанного Венецией дебюта в анимации выбрал “Летопись Земноморья” (Tales From Earthsea) Урсулы Ле Гуин – такая вот получается “интернациональная специфика”.