Аэропорт Джей Кей
Если бы лидер Jamiroquai англичанин Джейсон Кей приехал в Россию хотя бы лет семь назад, эффект был бы, конечно, совсем иным. Может, не таким, как на первом концерте Depeche Mode, где людей выносили на носилках и проливались озера слез, но наверняка схожим. Тогда этот любитель вычурных шляп все еще казался инопланетянином, которому из земного привили только любовь к бас-гитаре и старой черной музыке. Информации о нем было мало, на обложках дисков красовалось загадочное существо с рогами, на самих дисках пелось о космических ковбоях и космических же девушках, а из клипов можно было заключить, что у Джея Кея налажены какие-то особые отношения с земной гравитацией.
Теперь о Джейсоне известно даже слишком много: он вырос, разбогател, обзавелся коллекцией “феррари”, последний альбом выпустил исключительно по настоянию рекорд-компании и, кажется, всерьез намерен завязать с сочинительством. Говорят, что летом он в основном торчит на итальянских пляжах, а зимой часто бывает в Москве, где у него русская подруга. Музыку группы Jamiroquai (это одновременно и название проекта, и псевдоним его лидера) 10 лет назад традиционно относили по ведомству эйсид-джаза, теперь ее можно было бы назвать футуристическим диско и таким же фанком, но спорить о терминологии больше некому – всем, в общем-то, все равно.
Как любая мечта, исполнившаяся слишком поздно, визит Джея Кея выглядел одновременно трогательно и глупо. Кассы отказывались продавать билеты в партер (единственное место, где в “Олимпийском” хоть что-то видно и слышно) или заламывали за них какие-то несусветные цены: концерт Jamiroquai проходил в рамках фестиваля компании Tuborg, и в партере должны были находиться победители конкурса по откручиванию пивных крышечек – так, по крайней мере, объясняли кассиры. Более того, вместе с Jamiroquai в нагрузку полагалась не только вполне сносная команда Mattafix, но и отечественные “Смысловые галлюцинации”, о которых за последние несколько лет невозможно сказать ни одного цензурного слова.
Однако к началу концерта все удивительным образом выправилось: билеты поступили в продажу, а “Смысловые галлюцинации” просто испарились из программы – да так, что никто, включая организаторов, не смог сказать, что с ними произошло. Когда же донеслись слухи, что Джейсон 40 минут не выходит на сцену, потому что досматривает в гримерке футбол (публику все это время развлекали записями групп типа Blur), стало как-то совсем спокойно: все-таки есть люди, которые не меняются.
Это, с одной стороны, неплохо, потому что до Москвы в целости доехало все то, за что у нас вообще любили Jamiroquai, – лучшие песни, буйные импровизации, плотный и гладкий, как автострада, звук, ну и, собственно, вот это небритое чудо у микрофона в пончо, надетом поверх спортивного костюма, в светоотражающих перьях на голове, гарцующее по сцене, как по гаревой дорожке.
Придраться вроде бы и не к чему: все сыграно настолько технично, что можно хоть сейчас записывать на видео и продавать как учебное пособие по ансамблевой игре. (Не случайно на концерт пришел десант старой гвардии – от “Машины времени” до “Автографа”, от Владимира Кузьмина до Константина Никольского; они-то как раз очень любят, когда все сработано жирно и чисто, как по нотам.) Но только вот кажется, что Джейсон слишком уж близко к сердцу принял собственную же выдумку про travelling without moving, путешествие без движения.
Его песни и вправду обладают странным эффектом – они куда-то безостановочно движутся и в то же время стоят на месте. В них вроде бы происходит очень много всего, и все-таки пейзаж не меняется ни на йоту. И если раньше казалось, что этот бег на месте все-таки может куда-то привести, то теперь это ощущение пропало и, по-видимому, навсегда. Не случайно раньше публика на его концертах яростно пела хором, а сейчас разве что одобрительно кричит: “Халло, “феррари”-бой!”. И музыка его нынешняя как бесконечная взлетная полоса, с которой уже никто никуда не взлетит.