История Отечества: Из-под схем
В России продолжают спорить об истории. Причем ожесточеннее всего спорят о том, как следует учить истории детей. Громче прочих звучат властные голоса, требующие единого учебника, побуждающего будущего гражданина гордиться “деяниями предков”. Возражения сводятся к частностям, вроде того что надобно же детям и про ГУЛАГ рассказывать. Но и возражатели не отрицают за отечественной историей значения идеологической скрепы общества.
История традиционно выполняет эту роль во многих странах Старого Света, и само по себе это не беда. Вопрос в том, какого качества эта идеологическая скрепа. Беда, когда сообщество пытается усвоить себе образ собственного прошлого, несообразный с его настоящим положением. В таком случае нацию поражает своеобразная душевная болезнь, чреватая опасными осложнениями вплоть до летального исхода.
Уроки свободы
Российское общество ныне безусловно поражено недугом, который можно было бы назвать исторической неврастенией. Ибо образ отечественной истории, гнездящийся в головах наших сограждан, продуцируемый учебниками и массовой культурой, глубоко несообразен нынешнему состоянию и насущным задачам гражданской общности, составляющей современную Россию, на которую продолжают силком натягивать то траченный молью мундир петербургской империи, то засаленную евразийскую тюбетейку.
Несообразность эта проявляется прежде всего в общем представлении об истории как закономерном процессе, все события которого фатально необходимы. Описание свободной деятельности человека в прошлом подменяется историософскими схемами, в которых варьируется только субъект и цель. На место божественного промысла и второго пришествия Спасителя легко помещаются “естественно-исторический процесс” смены общественно-экономических формаций и неизбежное торжество коммунизма и т. д. Даже когда “закон истории” не формулируется открыто, в структуре отечественного исторического повествования всегда сквозит идея предопределенности исхода, прорывающаяся в оценках действующих лиц как “прогрессивных” и “реакционных”, т. е. приближающих или отдаляющих неотвратимый “конец истории”.
Беда, однако, в том, что в истории нет объективных законов, кроме тех, которые придумывают пишущие. Все попытки подвести историю под общее правило пошли прахом и оставлены современной наукой. Целенаправленная деятельность человека в прошлом, составляющая существо истории, не подчиняется никакой кабинетно измышленной закономерности, а “конец истории” всегда оборачивается на деле торжеством идеалов сегодняшней власти.
Общий ход истории, как остроумно заметил французский историк Антуан Курно, аналогичен развитию шахматной партии, где каждый новый ход – результат свободного выбора игрока. Мы можем постараться понять его мотивы (собственно, в этом главная задача историка), но не можем сформулировать общий закон развития партии и предсказать ее исход. Игрок свободен в тех пределах, которые диктует ему позиция, также являющаяся результатом предшествующего свободного выбора, а не какой-либо закономерности. Более того, у каждого человека свое понимание этих пределов. И это единственный неоспоримый вывод, к которому пришла историческая наука, пройдя в последние полтора столетия через множество искушений и обольщений. Урок истории – это урок свободы.
Гнет карамзинской схемы
Впрочем, всевозможные историософские изыски исполняют в нашей общедоступной исторической литературе роль украшений – интеллектуальных рюшей и оборок, коими украшается по моде бессменное платье отечественной истории. Платьем этим служит служебный мундир, ибо вся история нашего отечества со времени выхода первой популярной истории Николая Карамзина мыслится как история создания и укрепления могучего государства. “Сие великое творение князей московских, – суммировал наш первый историограф в “Записке о древней и новой России”, – было произведено не личным их геройством, ибо, кроме Донского, никто из них не славился оным, но единственно умной политической системой, согласной с обстоятельствами времени. Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия и спаслась мудрым самодержавием”.
И по сию пору школьные учебники и популярная литература “твердят зады” великого Карамзина. Нам продолжают талдычить о монархическом строе древней Руси, где всем распоряжаются великие киевские князья, о страшном упадке государственности в “удельный период” (в советской версии – эпоха “феодальной раздробленности”), следствием чего сделалось унизительное ордынское “иго”, наконец великие московские князья – единственные наследники древнерусской державы соединили весь русский народ под своим скипетром, бедствия окончились, и начался непрерывный процесс дальнейшего совершенствования, сулящий самые радужные перспективы на будущее при условии сохранения незыблемой крепкой центральной власти, каковую российские подданные должны любить взахлеб и прощать ей все ее бесчинства, ибо она “наше все”.
Карамзинская схема с незначительными вариациями пережила советскую эпоху и здравствует поныне. Она так плотно вошла в фундамент мировоззрения российского человека, что никакие попытки историков хотя бы отчасти выправить ее несообразности не имеют успеха. Нет нужды, что в науке давно установился более соответственный источникам и реалиям средневековья взгляд на политическую систему Древней Руси, которая представляла собой слабо связанную конфедерацию вполне автономных “волостей” – земель, управляемых вечевыми городами. Отечественной публике остается практически неведомо, что русский народ в своем историческом творчестве создал помимо московского еще несколько государственных образований с совершенно разными политическими системами, развивавшими основы, заложенные в вольной Древней Руси. Галицкая Русь была не похожа на Новгород, а Москва – на Великое княжество Литовское и Русское, которое вообще изображается как сугубо враждебное и чужеродное. Напротив, подчинение Северо-Восточной Руси Батыевой Орде трактуется как нечто позитивное, поскольку союз с Ордой способствовал становлению ядреного московского “самодержавства”. Все политические движения XV–XVIII вв., имевшие целью изменить московскую политическую конструкцию на более свободную, представляются как антигосударственные или по меньшей мере – корыстно непатриотические. А великая Смута – гражданская война начала XVII в. между сторонниками и противниками утвердившихся на Москве опричных порядков – вообще оказывается борьбой с “иностранной интервенцией”.
Национальное достояние
Российский гражданин, знакомый только с “карамзинской” версией родной истории, а таковых, безусловно, большинство, лишается причастности к великой и древней традиции отечественного “народоправства”. Неудивительно, что при таком представлении о прошлом многие события новейшей истории, как, например, крушение коммунистического режима в августе 1991 г., оказываются лишенными внутренних оснований и объясняются то ли чудесным результатом божественного вмешательства, то ли происками столь же потусторонних спецслужб, а либеральные идеи встречаются настороженно, как не соответствующие национальной традиции, поскольку, как выразился один популярный политик, “естественный путь для нас – самодержавие”.
Устаревший образ российской истории сильно мешает жить. Пора бы нам вслед за более опытными европейцами перестать воспринимать отечественную историю как основание героического мифа о великом государстве и превратить ее в хранительницу национального культурного достояния, которое гораздо разнообразнее и богаче “православия, самодержавия и народности” и дает опору для строительства будущего в гораздо более широком диапазоне вариантов, чем сейчас – между коммунитарным тоталитаризмом и просвещенным авторитаризмом.