Взрывы и всхлипы

Про заек

Спектакль по двум пьесам Мелькио “Хранитель тишины” и “Неожиданное” появился после того, как французский режиссер Франк Бертье, гуляя как-то по Москве, забрел в “Школу современной пьесы”, посмотрел там чеховскую “Чайку” и понял, что нашел театр, в котором хотел бы поработать. Кстати, полгода назад на той же сцене подобным образом возник спектакль Станислава Говорухина. Он тоже сначала ходил в театр Иосифа Райхельгауза как зритель, а потом получил предложение выбрать пьесу для постановки – и выбрал “Па-де-де” Татьяны Москвиной. Бертье предложил драматургию сам: 32-летний Фабрис Мелькио – его друг и один из любимых авторов.

В “Школе современной пьесы” Мелькио сгоряча представили “французским Гришковцом”, но потом Иосиф Райхельгауз объяснил, что имел в виду не стилистическое сходство, а популярность двух авторов. У Мелькио другие ориентиры: судя по двум поставленным в Москве пьесам, это Сэмуэль Беккет и Бернар-Мари Кольтес, понятые, впрочем, с точностью до наоборот. У ирландского классика Фабрис Мелькио заимствует сюжетные конструкции, но заливает их густым сентиментальным сиропом. Кольтесу пытается подражать в интонации, но сильно путает поэтичность с напыщенностью. В “Хранителе тишины”, точь-в-точь как в беккетовской “Последней ленте Крэппа”, парализованный старик слушает записи, сделанные им за всю жизнь. Но рядом со стариком его слепая внучка, и тут вы должны разрыдаться: в финале стар и мал умиляются тому, что жизнь все-таки прекрасна. Не знаю уж, сколько пирожных нужно слопать, чтоб такое писать – со слащавостью текста Мелькио может соперничать разве что его банальность. Про актеров Анатолия Басина и Ольгу Гусилетову можно сказать: они отыгрывают ровно то, что автор написал; смотреть на это трудно.

В следующей после антракта пьесе “Неожиданное” играет Анна Каменкова, и ее профессионализм мог бы, наверное, спасти дело, но Мелькио безнадежен. Пьяный монолог женщины, тоскующей по утонувшему чернокожему мужу, драматург начинает словами: “Мой сладкий, мой тигр!” Когда после десятого повторения этой фразы к ней добавляется слово “мерзавец”, радует разве что нечаянная точность стилистического попадания: вы слышали песню про шоколадного зайца?

Режиссер Франк Бертье работал ассистентом у знаменитого американца Роберта Уилсона и даже кое-чему у него научился. Главным образом аккуратности. Декорация московского спектакля Бертье – большой черный ящик, работающий по принципу фотоаппарата: сцена-окошко, за которым находятся актеры, меняет размер и форму, как объектив при смене диафрагмы. В первой пьесе за окошком стерильно пустое пространство, во втором оно захламлено постельным бельем и свисающими сверху разноцветными бутылками, в которых героиня Анны Каменковой ищет свои воспоминания. Возможно, Бертье даже неплохой режиссер, но все же неспособность отличить нормальные пьесы от разного рода шоколадных зайцев – это какая-то фатальная атрофия вкуса.

Мусорный вечер

Как ни странно, вкус подвел и постановщика спектакля “Люди древнейших профессий” Михаила Угарова – хорошего драматурга, организатора и вообще, наверное, главного человека, пропагандирующего в Москве новую драму: без Угарова, кажется, ее б тут не стояло. Но с пьесой Данилы Привалова он все-таки промахнулся, купившись на формальную приманку, простую буквально, как трижды три. Точно по этой схеме и устроены “Люди древнейших профессий”. Три каких-то криминальных дельца, трое убийц, которые должны их застрелить, и три милиционера, которые ловят убийц. Актеров тоже трое (Олег Долин, Степан Рожнов, Алексей Гнилицкий), и главное, что от них требуется, – это быстро переодеваться.

Фокус мог оказаться удачным, будь в нем хоть что-нибудь незаемное. Трое вспоминают, на каких санках катались в детстве (см. пьесы Гришковца); бандиты обсуждают плакат с Шоном Коннери (см. фильмы Тарантино) – за примерами для подражания тут никто далеко не бегал. Хотя само по себе сочетание Тарантино и Гришковца выглядит, конечно, забавно. Но это еще не все. Угаров ввел в действие трех девушек, которых в пьесе не было. У каждой из них есть монолог (актрисы Екатерина Директоренко, Татьяна Циренина и Марианна Дырзу сочиняли тексты сами), и два из этих трех сольных выходов выглядят пародией (надеюсь, случайной) уже на Ренату Литвинову.

Лучшее в спектакле – огромная куча мусора посреди сцены: внятная комическая метафора жанра. В финале она взлетает на воздух вместе с выжившей в перестрелке троицей персонажей. Но сочинять спектакль ради этой шутки – какая-то совсем уж пустяковая затея. В ней, наверное, есть своя радость, но разделить ее могут лишь те, кто заинтересованно наблюдает за российской новой драмой с первых ее шагов (как сам Угаров): вот наш малыш начал бегать, вот он бузит в песочнице, а вот заинтересовался пиротехникой. Взорвать что-нибудь на фиг – это, кстати, фирменный почерк еще одних лидеров новой русской драмы – братьев Пресняковых, поэтому их, видимо, тоже надо добавить в список использованной Приваловым литературы.

Хотя вот француз Мелькио другие книжки читал, а пишет так, что и “Людей древнейших профессий” оценишь. Просто из чувства патриотизма: наш мусор – лучше!