РЫНОК ТРУДА: Российские мифы и рифы
Почти все прогнозы занятости и безработицы, предложенные в течение последних 15 лет, были позднее опровергнуты реальным ходом событий. Жизнь шла не совсем или совсем не так, как предвещали “эксперты”, а те факты, которые имели место, зачастую так и оставались без рациональных объяснений. Политика, скрытые интересы и экономическая неграмотность плотно переплелись между собой, создав один гремучий коктейль. В итоге наши представления о российском рынке труда сегодня больше напоминают сборник мифов, нежели являются результатом комплексного и беспристрастного научного анализа. Таких мифов много. Они относятся и к вопросам занятости, и к безработице, и к трудовой мобильности, и ко многим другим проблемам. Но если в головах царят мифы, то экономическая политика будет с неизбежностью наталкиваться на рифы.
Происходящее на российском рынке труда невозможно понять и предвидеть вне анализа той специфической модели, которая у нас прочно укоренилась. Английский экономист Ричард Лэйард еще в первой половине 90-х гг. отчеканил для нее термин “российский путь адаптации рынка труда”. С тех пор утекло много воды, многое изменилось в экономике и обществе, но наш рынок труда с этого “пути” так и не сошел. Его институциональная суть заключается в тесном переплетении крайне жестких правил, зафиксированных в трудовом законодательстве, с массовой практикой неформальных договоренностей, позволяющих смягчать эти правила или их вовсе обходить. Подобное устройство рынка смягчает внешние шоки снижением заработной платы, сдерживая при этом колебания в занятости и безработице. За каждый из пережитых страной макроэкономических кризисов (1992, 1994, 1998) средний работник платил примерно третью своей реальной зарплаты, но общая численность занятых при этом почти не менялась. Случись новый кризис, мы снова заплатим за него всем миром.
“Российская модель” во многом объясняет и природу бедности среди здоровых и образованных людей, имеющих работу. Обычно бедные в развитых странах – это хронические безработные, люди без образования или те, кто по разным причинам отказался от поиска работы. В рамках же нашей модели среди бедных – учителя, врачи, научные работники. Там причина бедности – в отсутствии работы, у нас – в ее наличии. Ни экономический рост последних лет, ни новый Трудовой кодекс, вступивший в действие в 2002 г., не изменили системной сути российского рынка труда.
Миф 1. Рост ВВП автоматически создает новые рабочие места и решает проблемы занятости
Бытует мнение, что вступление российской экономики в фазу подъема сопровождалось активным расширением занятости. Осенью 1998 г. очередное обследование рабочей силы Госкомстата России зафиксировало 58,4 млн занятых, сейчас их насчитывается 66,5 млн. Казалось бы, налицо внушительная прибавка – свыше 8 млн человек.
Однако почти половина этой прибавки представляет собой статистический артефакт. Все дело в том, что в 1999 г. Госкомстат пересмотрел методологию расчета численности занятых. В их состав стали включаться лица, производящие товары и услуги в домашнем хозяйстве для продажи на рынке, а также служащие Вооруженных сил. Так что реальный прирост занятости можно оценить в 4–4,5 млн человек. Другие официальные источники (так называемый баланс трудовых ресурсов) дают еще более низкие оценки – около 2 млн. Это не так уж много, если вспомнить, что ВВП за те же годы увеличился более чем на треть.
Впрочем, любопытнее другое. Как известно, ядро российской экономики составляют крупные и средние предприятия. Так вот, численность их персонала в посткризисный период не только не росла, а сокращалась: суммарные потери превысили 2 млн человек. По существу, перед нами феномен “экономического роста без создания новых рабочих мест”. А значит, все увеличение занятости, о котором мы говорили раньше, происходило внутри “остаточного” сектора, состоящего из малых предприятий, ПБОЮЛов, самозанятых и т. д. Вот где она и вправду росла как на дрожжах! Резкий контраст в поведении “ядра” и “периферии” явно указывает на то, что при привлечении и использовании рабочей силы им приходится сталкиваться с совершенно разными издержками. Получается так, что именно из-за чрезмерной зарегулированности трудовых отношений в формальном секторе новые рабочие места создавались почти исключительно на неформальной или полуформальной основе.
Миф 2. Реструктуризация предприятий грозит неминуемым всплеском безработицы
Принято думать, что в 90-е гг. реструктуризация российских предприятий так толком и не начиналась. А стоит ей начаться, как миллионы людей сразу же очутятся на улице. Отсюда многочисленные прогнозы, сулящие скорый всплеск открытой безработицы.
То нас пугают, что если не защитить отечественное автомобилестроение от иностранной конкуренции, то пострадают не менее 10 млн человек (и это при том, что во всей российской промышленности трудится менее 15 млн). То предостерегают, что без господдержки черная металлургия лишится 350 000 рабочих мест (и это при том, что всего в ней занято около 700 000 человек). Список таких катастрофических предсказаний, за которыми без труда угадывается элементарный отраслевой лоббизм, можно было бы продолжать еще долго.
На самом же деле в бурные 90-е гг. количественная реструктуризация занятости шла полным ходом. Только промышленность “сбросила” за этот период почти 9 млн рабочих мест. Никаких “залповых” выбросов в безработицу в ближайшие годы ожидать не следует просто потому, что значительных резервов для дальнейшего сокращения занятости уже не осталось. К тому же российские предприятия, как правило, предпочитают проводить реструктуризацию в форме отсоединения целых служб и подразделений вместе с занятым на них персоналом. Никакого притока в безработицу в этом случае не происходит. И даже если увольнения активизируются, практически невероятно, что предприятия начнут производить их все в одно и то же время. И последнее: далеко не все уволенные работники обязательно становятся безработными. Как показывает опыт, подавляющее большинство либо сразу же устраиваются на других предприятиях, либо переходят в состав экономически неактивного населения (например, уходят на пенсию).
Ускоренная реструктуризация предприятий может, конечно, обострить проблему безработицы в отдельных точках, но это обострение будет носить локальный, а не глобальный характер. Массовому одномоментному “сбросу” рабочей силы взяться попросту неоткуда. Если его не наблюдалось даже в условиях глубокого экономического спада, то вдвойне удивительно было бы ожидать его в условиях подъема.
Миф 3. В России низкая трудовая мобильность, а работники ведут себя как “крепостные”
Если бы это было так, то структура занятости в России сегодня вряд ли отличалась бы от той, что была 15 лет назад. Однако изменения здесь значительны: доля занятых в секторе услуг в России за 90-е гг. приблизилась к 60%. Это хотя и ниже среднего значения для всех стран ОЭСР, но уже заметно выше их нижней границы. Например, в 1998 г. доля услуг составляла 62% в Германии, но менее 60% в таких странах, как Португалия, Греция, Чехия или Венгрия.
Перелив рабочей силы в сектор услуг носил во многом добровольный характер. Массовых увольнений по инициативе работодателей в России почти не было, а текучесть кадров (по инициативе работников) все годы была весьма высокой. Она сопровождалась интенсивной профессиональной мобильностью: в течение 1991–1998 гг. свыше 40% занятых сменили свою профессию. Из них две трети сменили профессию в начальный период реформ – в период 1991–1995 гг.
Однако как минимум две проблемы серьезно настораживают, и обе относятся к сегментации рынков труда.
Первая – это проблема межрегиональной мобильности, и она заслуживает особого обсуждения. Конечно, в такой огромной стране, как Россия, есть много веских причин, чтобы такая мобильность оставалась слабой. Но это означает сохранение сегментации страны на территориальные анклавы и местные рынки труда, уровень жизни и ситуация с занятостью в которых будет различаться все сильнее.
Вторая проблема – это “добровольность” при смене работодателя. Одна из функций увольнений по экономическим причинам заключается в сохранении для предприятий работников со специфическими навыками, в которые инвестировал данный работодатель. Поэтому первыми кандидатами на увольнение во времена рецессий являются те, кто такими навыками не обладает, т. е. наименее производительные работники. Наиболее производительные при этом не теряют в зарплате, а фирма сохраняет свой “человеческий капитал”. Таким образом издержки кризиса перекладываются на плечи слабых, но для помощи им существует система государственной поддержки безработных.
В “российской модели” все наоборот – здесь издержки не концентрируются, их несут все. Отказ от увольнений по экономическим причинам неизбежно ведет к снижению заработной платы и подталкивает наиболее производительных и ценных работников к смене работы. Уходя, они “уносят” с собой крайне ценный актив: специфические знания и навыки, невоспроизводимые вне этих предприятий, а потому некомпенсируемые новичками. Наоборот, наименее производительные остаются, накапливая критическую массу некомпетентности. Массовый уход квалифицированных работников по собственному желанию позволял экономить на издержках увольнения и, похоже, вполне устраивал многих руководителей предприятий. В условиях неопределенности и короткого временного горизонта менеджеры могли избегать непопулярных решений, и интенсивная текучесть казалась “меньшим” злом.
Экономический рост продемонстрировал кризис такого подхода. Чем ниже данное предприятие находится на шкале зарплаты относительно других предприятий, тем значительнее потеря им человеческого капитала в пользу этих других предприятий, в том числе и прямых конкурентов. Чем острее дефицит квалифицированных кадров, тем выше должна быть денежная “премия” для вновь нанимаемых и тем значительнее должны быть внутрифирменные инвестиции в подготовку кадров на рабочем месте. Все это, однако, повышает трудовые издержки, что увеличивает общие издержки (себестоимость) и сокращает прибыль. Попытки же нанимать “дешевых” работников обречены на провал: либо это продолжает тенденцию негативного отбора наименее квалифицированных и производительных работников, либо, если новые работники конкурентны на рынке труда, их не удается долго удерживать. И то и другое ведет к дальнейшим экономическим потерям.