США И Россия: Московский Муссолини
“Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь!” Ссылаясь на эти хрестоматийные строки Некрасова, новый диктатор России Владимир Ленин в 1918 г. обосновывал перенесение столицы из Петрограда в Москву.
“Русь станет таковой [обильной и могучей], если отбросит всякое уныние и всякую фразу, если, стиснув зубы, соберет все свои силы, если напряжет каждый нерв, натянет каждый мускул… будет работать и трудиться, чтобы добиться дисциплины и самодисциплины, консолидировать организацию, порядок, эффективность и слаженное сотрудничество всех сил народа, ввести общенародный учет и контроль над производством и распределением продуктов – таков путь к созданию мощи военной и социалистической”.
Москва, бывшая когда-то столицей Ивана Грозного, но разжалованная в провинцию после того, как Петр Великий прорубил окно в Европу, построив новую столицу, Санкт-Петербург, вновь стала эпицентром России. И остается им по сей день, а лозунги Ленина звучат сейчас как жутковатое предвосхищение недавней речи Владимира Путина, посвященной оправданию централизации власти.
Важно сознавать, что для россиян Кремль больше, чем резиденция руководства. Это воплощение централизаторской традиции российской автократии. Это традиция, которая остерегается любой региональной автономии, любой подлинной децентрализации, традиция, которая порождает нервическое опасение, что политический плюрализм неизбежно приведет к распаду самой России.
Этот образ мышления хорошо соотносился со сталинистскими принципами центрального планирования, подошел он и бюрократической ментальности КГБ, ценящей подозрительность и иерархическую дисциплину. Для воспитанников КГБ, таких, как г-н Путин, утверждение, что Россия должна управляться сверху вниз для того, чтобы быть “обильной и могучей”, является аксиомой.
Отсюда вытекают две важные российские реальности. Во-первых, Москва – приют паразитирующей политической элиты, для представителей которой их собственные интересы – это и есть интересы России. Они инстинктивно поддерживают формулу власти, при которой принятие всех решений по управлению страной, охватывающей 11 часовых поясов, сосредоточено в руках московских бюрократов. Московская монополия на власть душит любую местную инициативу и мешает регионам реализовать собственные таланты и ресурсы.
Как при Сталине, так и в последние годы Москва получала и получает все привилегии модернизации и развития. При этом во многих других городах продолжается застой, а состояние российской глубинки часто напоминает о временах Толстого. До сих пор значительная часть иностранных инвестиций поглощалась Москвой (или возвращалась за границу), тогда как во многих других городах (например, Владивостоке) даже самые элементарные услуги – жилищные условия, здравоохранение и прочие – остаются на примитивном уровне.
Во-вторых, эгоцентричный менталитет московской элиты сдерживает политическую демократизацию. Инициативы Путина вызвали одобрение в высших эшелонах, поскольку отвечают интересам той элиты, которая до сих пор переживает ностальгию по имперскому статусу великой державы и отождествляет свое благополучие с господством над всей Россией, а через Россию и над бывшими советскими республиками. Для этой элиты независимость Украины, Грузии или Узбекистана – преступление против истории. Автономия 20 млн нерусских граждан России для нее вызов ее собственным привилегиям.
Однако поворот к статичному централизму при Путине не стоит смешивать с возвращением к какой-либо форме коммунистического тоталитаризма. Сегодняшние российские правители понимают, что коммунизм был синонимом застоя и в случае реставрации принесет лишения им самим. Государственный капитализм с центральным контролем вместе с личной обеспеченностью и возможностью путешествовать за границу – лучшая формула как для самоудовлетворения, так и для национальных амбиций.
Путинский режим во многом напоминает фашизм Муссолини. Дуче добился того, чтобы “поезда ходили по расписанию”. Он централизовал политическую власть во имя шовинизма. Он установил политический контроль над экономикой, не проводя национализации и не трогая олигархов и мафию. Фашистский режим пробуждал чувство национального величия, дисциплину и превозносил мифы о якобы великом прошлом. Точно так же и Путин пытается соединить традиции ЧК со сталинским стилем руководства военного времени, с претензиями российского православия на статус третьего Рима и со славянофильскими мечтами о едином славянском государстве, управляемом из Кремля.
Эта комбинация может быть притягательной, но в конце концов – вероятно, лет через десять – потерпит неудачу. В правящую элиту постепенно проникнет новое поколение – молодое, лучше образованное и более открытое. Будущее поколение не удовлетворится жизнью в закрытом нефтяном государстве, в котором Кремль сверкает нефтяным богатством, а страна в целом отстает уже не только от Европы, но и от Китая. Это поколение поймет, что децентрализация огромной страны, способная высвободить социальную инициативу, – это ключ к модернизации. Эту реальность не удастся все время прятать за лозунгами о терроризме, к которым Путин прибегает, чтобы оправдать удушающую политическую централизацию.
Уже сегодня соседняя Украина, где живет почти 50 млн человек (которую Совет национальной безопасности Буша старательно игнорировал, наивно ища расположения Путина), начинает демонстрировать контраст в двух основных областях. Ее экономический прогресс более диверсифицирован и заметен не только в столице; а в ходе политического процесса (хотя он до сих пор уязвим к манипуляциям) прошли две президентские выборные кампании при настоящей конкуренции. Сейчас никто не может предсказать исход президентских выборов, намеченных на конец октября, – факт, который демонстрирует резкий контраст с “выборами” в России, где у Путина не было реального соперника.
К сожалению, за несколько лет в Белом доме был взращен культ Путина, что создало значительные трудности российским демократам, загоняемым во все большую изоляцию. Их дело заслуживает поддержки. Есть россияне, храбро выступавшие против удушения свободы СМИ. Есть те, кто высказывали тревогу по поводу сужения пространства российской демократии. Есть те, кто протестовал против бесчеловечных расправ в Чечне, граничащих с геноцидом. Но ни разу никто из них не услышал ни слова поддержки от руководства страны, которая когда-то высоко ценила права человека в противовес коммунистической тирании.
Более того, администрация Буша должна осознать, что происходящее в России прямо влияет на то, что может произойти на всем постсоветском пространстве. Сегодня многие бывшие советские республики, а ныне независимые государства боятся, что во имя войны с терроризмом США могут проигнорировать усилия Путина, направленные на манипулирование выборами на Украине, поддержание сепаратизма в Грузии (одновременно с уничтожением борющихся за то же самое чеченцев) и изолирование Средней Азии от мировой экономики. Реальность такова, что перспективы демократии в России взаимосвязаны с существованием национального плюрализма на пространстве бывшего СССР и с распространением политического плюрализма в самой России.
Из всего сказанного есть один важный вывод для Америки: чтобы демократия в России процветала, ее соседи должны быть в безопасности, права национальных меньшинств не должны быть забыты, а российские демократы не должны игнорироваться. (WSJ, 20.09.2004, Николай Борисов)