Все, что тебя касается
Под музыку эстонца, лауреата российской премии “Триумф” Арво Пярта американские лидеры готовятся обратиться к своему народу. Дик Чейни и Колин Пауэлл сидят с каменными, неразумными лицами – их пудрят. Заместитель секретаря Совбеза Пол Вулфовиц (Time называл его духовным отцом иракской кампании) засовывает себе глубоко в рот расческу и, обильно смазав ее слюной, начинает начесывать кок. Глядится в камеру, остается недоволен, плюет на ладонь, реорганизует слюнявыми пальцами пробор, снова смотрит и на сей раз радостно улыбается – стало красиво.
Вот Буш, он упражняется в смене выражений лица: ироническое недоумение, стальная решимость, проникновенное внимание. И вдруг совсем страшное и необъяснимое – улыбка как у деревянного петрушки, а глаза жутко скошены к носу. Понять, для каких обстоятельств президенту США может понадобиться этакая образина, невозможно, и начинаешь думать (к этому выводу нас, собственно, и подталкивает автор фильма), что это настоящее лицо Буша, с которым он живет и ходит, когда никто не видит.
Завораживающий монтаж, открывающий фильм Мура, склеен из бог весь как добытых предэфирных записей первых лиц США и по части художественной правды перешибает все, что следует за ней. А следует черный экран, за которым стрекочет новостная сводка, пепел башен-близнецов, бессовестно красиво клубящийся под все того же Пярта.
Следуют кадры ночной зачистки в Багдаде: в сравнении с аналогичными картинками из Чечни – совершеннейший детский сад. Морпехи (возможно, по причине наличия камеры) не матерятся, никого не бьют прикладами, арестованного кладут на пол чрезвычайно бережно, а голосящих женщин пытаются утешать. Куда страшней, когда те же морпехи в своих светлых казармах говорят в камеру, как они пришли помочь народу Ирака и как ненавидят тупых чурок, стреляющих в своих освободителей. Глядя на этих парней с хорошими зубами, понимаешь, какая все же точная картина – “Звездный десант” Пола Верхувена, как правильно сумасшедший голландский левак все угадал семь лет назад – все, вплоть до интонаций и чистого блеска в синих глазах.
Следует информационный блок, выявляющий связи Буша с бен Ладеном и исполненный (что многими подмечено) совершенно в духе “Программы Доренко” – с той небольшой разницей, что Мур не позволяет себе самого упоительного доренковского приема – постмодернистских аттракционов формальной логики, вроде того, в ходе которого доказывалось, что Лужков есть Дюймовочка.
Сам Мур появляется в кадре в обычном для него образе народного дурачка – он ловит на парковке у Капитолия конгрессменов и с наивной улыбкой сует им цветные брошюрки вербовочной службы: “Конгрессмен, я Майкл Мур, здрасьте, а давайте ваш сын поедет служить в Ирак, а?”
Скомпонованный на три четверти из несекретных и неэксклюзивных материалов “Фаренгейт” мало что добавляет к образу нынешней американской администрации, уже имеющемуся в голове среднего европейца или либерала. Буш по Муру – беспринципный и беспомощный дурак, забывший разницу между судьбой страны и интересами семьи. По Муру, он с младых ногтей ел с рук арабских шейхов. По Муру, Усама бен Ладен взрывает небоскребы, а его семья получает миллиардную прибыль от крестового похода против терроризма – так как (на пару с семьей Буша) владеет главными подрядчиками американского Минобороны. Нарезая архивные съемки президента и его папы в обнимку с какими-то неприятными бородатыми саудитами, Мур говорит за кадром: “Ребята, вы смотрите, с кем он дружит”.
Еще Мур говорит “мы” и “они”. “Мы” – это благополучный, политически активный американский мидл, “они” – бессловесные 50 процентов населения, которые не ходят на выборы, зато ходят умирать на войну. Для них, если верить Муру, снят “Фаренгейт”, для них – его детсадовская аргументация и интонации протестантского телепроповедника.
За что Муру “Пальмовая ветвь” – это даже и не вопрос. За то что воплотил давнюю мечту об искусстве прямого действия, которую лелеяли еще революционные поэты начала прошлого века, – чтоб двустишье обретало силу пули, а фильм можно было метнуть во врага, как бутылку “молотов-коктейля”, и враг от этого, если и не занялся синим пламенем, то на худой конец проиграл бы выборы. Снисходительно кривиться на такое низкое, сугубо прикладное искусство, в принципе, можно. Как, в принципе, можно всю жизнь делать вид, что тебя не касается то, чего ты не можешь изменить.