НАШИ ТАЛАНТЫ: Почему Google не в России

Представьте себе, что Google – российская компания. Поскольку один из двух ее основателей, Сергей Брин, родом из Москвы, то это не столь уж невообразимо. Если бы на прошлой неделе первичное размещение акций компании прошло по первоначальному плану, то она бы стала одной из двух крупнейших в России компаний по рыночной капитализации, примерно на одном уровне с “Газпромом”, крупнейшим в мире производителем газа.

Однако первичное размещение акций Google прошло не так, как планировалось, и ее начальная рыночная капитализация оказалась на уровне всего лишь $23,1 млрд. Тем не менее, будь Google российской компанией, она бы была второй крупнейшей “голубой фишкой” на отечественном рынке и ее рыночная капитализация была бы больше, чем у “ЛУКОЙЛа”, одной из двух крупнейших в мире негосударственных нефтяных компаний по уровню нефтяных запасов.

Инвестиционного аналитика этот пример наводит прежде всего на мысль о том, каким огромным потенциалом обладает российский фондовый рынок. В то же время возникает и совершенно другой вопрос: что могло бы сделать государство для того, чтобы страна тоже получала пользу от венчурных предприятий с участием российских исследователей? Ответ на этот вопрос дать настолько же легко, насколько трудно будет ему последовать. Государство должно создать условия для того, чтобы российские исследователи – основатели высокотехнологических компаний – воплощали свои идеи в жизнь в России, а не в Силиконовой долине.

Для начала необходимо стимулирование появления инвестиционной инфраструктуры для сектора высоких технологий. За 10 лет своей деятельности Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (более известный как Фонд Бортника) оказал финансовую поддержку более чем 2500 малым инновационным предприятиям на общую сумму более 2,2 млрд руб. Однако положительный эффект такой поддержки часто ограничивается недостатком частных инвесторов, которые могут вывести проект на более высокую стадию развития.

Как показывает опыт Израиля, государство в состоянии помочь появлению сектора венчурных инвестиций. Например, государственная программа Yozma с общим финансированием в размере $100 млн, начавшаяся в 1993 г., стала катализатором создания целой индустрии венчурного инвестирования. Yozma была построена таким образом, что поощряла частные инвестиции в высокие технологии и в то же время минимизировала риски финансовых злоупотреблений. Сейчас под управлением высокотехнологических венчурных фондов находится несколько миллиардов долларов США; только в I квартале 2004 г. фонды инвестировали $137 млн.

Полезным в этом отношении будет и изучение неудачного опыта государства. Почти классическим примером здесь является проект WFG, в рамках которого 29 немецких банков в 1975 г. под государственные гарантии основали инвестиционный фонд. Отсутствие должных стимулов активно содействовать развитию компаний, в которые инвестировал фонд, в сочетании с 75%-ной государственной гарантией рисков привело к тому, что WFG нес непрерывные убытки в течение всех девяти лет своей деятельности под эгидой государства.

Государство также может более активно содействовать созданию научных парков и центров трансфера технологий на базе ведущих институтов. Побывав недавно в одном известном институте, который готовит специалистов для высокотехнологического сектора, я был шокирован, увидев обширные планы строительства жилья на его территории с непонятной выгодой для самого института. В то же самое время ученые и специалисты, работающие над коммерциализацией своих разработок, испытывают явный недостаток офисных помещений по доступным ценам.

Без должного внимания со стороны государства российские ученые и исследователи будут продолжать покидать страну. Учитывая рекордные цены на нефть, государство вполне могло бы подумать о том, чтобы софинансировать гранты, выдаваемые ученым частными некоммерческими фондами с хорошей репутацией, такими как, например, фонд “Династия”, учрежденный Дмитрием Зиминым, основателем компании “ВымпелКом”.

Государство также могло бы не только больше помогать, но и меньше мешать. Руководитель небольшой компании, которая производит высокоточные измерительные приборы невоенного назначения, жаловался, какое огромное количество времени необходимо, чтобы просто вывезти несколько изделий на выставку за рубеж. По его словам, таможенное законодательство рассчитано на крупные экспортные поставки. Продажа за границу прибора стоимостью $1000 требует экспертизы происхождения товара, получения справки Министерства обороны и ФАПСИ (“все, что сложнее гвоздя, попадает под перечень изделий двойного применения”), оплаты услуг таможенных брокеров, хранения на таможенном складе, получения открепления, оформления паспорта сделки и т. п. В результате бюрократические процедуры успешно препятствуют экспорту конкурентоспособной российской продукции.

Чтобы быть успешными, эти и другие возможные меры должны проводиться в рамках хорошо скоординированной программы, направленной на поддержку и развитие сектора высоких технологий. Без такого активного подхода каждый раз, когда российский исследователь станет учредителем бизнеса стоимостью в миллионы долларов, все, что получит Россия, – это упоминание о ней вскользь как о стране происхождения основателя.