СТРАНА И НЕФТЬ: Как нам расширить “Роснефть”
Конфликт между государством и “ЮКОСом”, динамично развивающийся уже более года, поднял и вопрос о том, насколько значимой должна быть роль государства и государственной компании в нефтяной сфере. Глава Федерального агентства по энергетике Сергей Оганесян недавно заявил, что “Роснефть” (вице-президентом которой он был до недавнего времени), добывающая сегодня менее 5% всей российской нефти, должна увеличить объем добычи до 15–20%.
Как это ни странно, но ответ на этот вопрос был дан почти 12 лет назад, но за это время изрядно подзабыт. 17 ноября 1992 г. президент Борис Ельцин подписал и поныне действующий указ № 1403. Название длинное: “Об особенностях приватизации и преобразования в акционерные общества государственных предприятий, производственных и научно-производственных объединений нефтяной, нефтеперерабатывающей промышленности и нефтепродуктообеспечения”. Именно эти особенности во многом определили то, что происходит в отрасли сегодня.
Масштабная инвентаризация, предшествовавшая приватизации, показала, что в российской нефтяной отрасли тогда работало 301 предприятие и организация, еще 31 действовало в сфере трубопроводного транспорта. Вопрос о том, что делать с одним из главных богатств страны, решили достаточно просто, но абсолютно нелогично. Нет, его не решили сразу же распродать за бесценок, как говорят всевозможные критики “антинародного режима Ельцина”. Более того, тогдашние реформаторы российской экономики даже не задумались, а не стоит ли структурировать (без изменения собственника) предприятия по территориальному признаку, что немаловажно для управляемости в такой большой стране, как Россия. Вместо этого было принято решение, заложившее под нефтяную отрасль мину замедленного действия.
Из 301 предприятия нефтянки 259 достались “Роснефти”, не подлежавшей не то чтобы приватизации, но даже разгосударствлению (первоначально ее превращение в акционерное общество не планировалось). В результате на долю государственного монстра в 1993 г. приходилось более 60% добычи российской нефти. Казалось бы, все логично: стратегическое достояние страны осталось в государственных руках. Но далеко не все выглядело однозначным тогда и уж тем более не кажется таковым сейчас.
Могло ли государство в условиях галопирующей инфляции, падающих цен на нефть и прочих неприятностей, “в одночасье” свалившихся на Россию, контролировать компанию, в которую само собрало пять шестых предприятий отрасли, расположенных от Сахалина до Калининграда. Ответ абсолютно очевиден – нет. К тому же кроме географии физической первая версия “Роснефти” получилась уникальной с точки зрения географии производственной. В состав госкомпании были включены 26 нефтедобывающих предприятия, 23 – нефтеперерабатывающих, а еще ОРСы (отделы рабочего снабжения, или попросту оптовые снабженческие базы) и предприятия нефтепродуктообеспечения, машиностроительные и просто строительные предприятия, проектные институты, сланцеперерабатывающие заводы и даже все газоперерабатывающие активы, входящие сегодня в состав “СИБУРа”. Можно ли было управлять всем этим в условиях, когда от планово-директивных методов работы успели декларативно отказаться, а рыночные так и не начали работать? Ответ, на мой взгляд, опять отрицательный. В подобной ситуации развал “Роснефти” был запрограммирован при ее создании.
А вот как видели реформаторы нефтяной отрасли “альтернативные” государственной “Роснефти” акционерные компании (именно так их называли в указе). На их долю должно было приходиться чуть более трети от общероссийской добычи нефти. Но были не только количественные, но и качественные отличия “государственного” от “акционерного”. Структура акционерных компаний выглядела куда более логичной, чем государственной. “ЮКОС” строился на технологической цепочке: Нефтеюганск (добыча) – Самара (переработка) – Нечерноземье, Поволжье (сбыт). У “ЛУКОЙЛа” она выглядела так: Западная Сибирь (добыча) – Волгоград, Пермь, Уфа (переработка) – Урал, Поволжье (сбыт). Еще более простыми были технологические связи “Сургутнефтегаза”: Сургут (добыча) – Кириши (переработка) – Северо-Запад с центром в Петербурге (сбыт).
Конечно, появление, а затем и приватизацию во второй половине 90-х множества новых компаний можно лишь отчасти объяснить изначально нелогичным построением нефтяной отрасли и желанием “братьев меньших” выйти за рамки отведенных им регионов – во многом здесь сработал административный ресурс. В результате на месте “Роснефти” возникли ТНК, “Сибнефть”, “СИДАНКО”, “ОНАКО”, “Норси-ойл”, “КомиТЭК”, ВНК, “Башнефть”, “Татнефть”, “Славнефть”, ЦТК. Но произошло это, опять-таки, безо всякой экономической логики.
Для того чтобы понять это, нет необходимости углубляться в производственную деятельность, достаточно внимательно посмотреть на расшифровку аббревиатур: тюменская, сибирская, оренбургская, нижегородская… Впору было выдвигать лозунг: каждому субъекту – по НК. Но даже “регионализировать” отрасль толком не сумели. “Татнефть” оказалась без нефтепереработки, а соседняя “Норси-ойл” – без добычи, сибирско-дальневосточной (“СИДАНКО”) приписали поволжский завод в Саратове…
Процесс консолидации отрасли, идущий до сих пор, в этой ситуации выглядел вполне логичным. Из 11 новых компаний исчезли или фактически утратили самостоятельный статус семь, “Сибнефть” дважды была готова слиться с “ЮКОСом”, а ТНК соединилась с ВР. Оставшиеся “Башнефть” и “Татнефть” выглядят весьма анахронично и дожидаются своего часа.
А теперь представим себе, что указ 12-летней давности исполнен и российская нефтяная отрасль развивалась в строгом соответствии с первоначальными планами. Попробуем также допустить, что и государство, и частные собственники управляли своими компаниями примерно с одинаковой эффективностью и добились тех результатов, которые на самом деле зафиксированы в минувшем году. Только владельцы у добытой нефти были бы другие (см. табл.).
Добыча “Роснефти” в этом случае выросла бы почти так же, как и средний показатель по стране. По темпам роста “Сургутнефтегаз” опережал бы госкомпанию в 1,73 раза, а “ЮКОС” – в 1,93. А вот у “ЛУКОЙЛа” было бы отмечено падение добычи. При этом за счет более динамичного роста двух акционерных компаний (“Сургутнефтегаза” и “ЮКОСа”) доля их государственной коллеги в общероссийской добыче несколько сократилась бы, лишился бы своих позиций и “ЛУКОЙЛ”. Конечно, сослагательное наклонение имеет очевидные минусы, но в целом показывает, какой могла бы быть сегодня нефтяная отрасль России.
Не менее интересным представляется и поиск источников для расширения “Роснефти” до заявленных г-ном Оганесяном 15–20% от общероссийской добычи. Поле для маневра получается не очень широкое. Увеличить собственную добычу на такой базе нереально. Остается приобретение “Юганскнефтегаза” (11,8% от общероссийской добычи в прошлом году) или возврат различными способами и в различном сочетании активов, ранее входивших в госкомпанию (на их долю приходится 50% добываемой в стране нефти – см. табл.). Реально речь может идти о возврате в лоно государства “Татнефти” и “Башнефти”, выкупе “Сибнефти” или обретении восточносибирских и поволжских активов “ЮКОСа”. Впрочем, все эти варианты имеют один очевидный минус – они математические и не учитывают технологических последствий. Например, фактора управляемости или дисбаланса между добычей и переработкой, причем не только в “Роснефти”, но и в России в целом.
К чему это привело при создании госкомпании, мы отчетливо видим сегодня, остается не повторить ошибки 12-летней давности и не создавать под видом обоснованной идеи роста влияния государства в отрасли наспех сколоченную только из того, что было, нефтяную компанию. Любой передел собственности (не важно, в пользу очередного олигарха или во благо государства) опасен тем, что может повториться спустя некоторое время. История “блеска и нищеты” “Роснефти” лишнее тому подтверждение.