РЕГУЛИРОВАНИЕ: Как лечили кризис

Государственная стратегия разрешения “кризиса доверия” была направлена на поддержание на плаву крупных банков. ЦБ РФ проигнорировал международный опыт и пошел в обход традиционной схемы разрешения локального банковского кризиса.

В период “кризиса доверия” Банк России прибег к двум косвенным и двум прямым инструментам денежно-кредитной политики. В первую очередь денежные власти снизили норматив обязательных резервов. На первом этапе норматив по всем обязательствам был уменьшен до 7%. На втором этапе, через месяц, когда появились первые количественные оценки эффекта снижения норматива, его уменьшили еще до 3,5%. Снижение норматива позволило банкам высвободить денежные средства для пополнения ликвидности. Объем фонда обязательных резервов с июня по июль снизился на 43,2 млрд руб., или на 0,7% активов банковской системы. Второе, июльское, снижение норматива обязательных резервов позволило получить банкам еще около 100 млрд руб. (точные данные ЦБ РФ все еще не обнародовал).

По нашим оценкам, снижение норматива мало помогло проблемным банкам. Во-первых, ликвидность смогли пополнить преимущественно банки первого круга, на которые приходится 70–80% всех вкладов физических лиц. Большинство из них не испытывало дефицита ликвидности. Сберегательному банку досталась половина средств от снижения ФОР — около 55 млрд руб. Во-вторых, 1100 малых банков, во многом финансировавшихся за счет МБК, снижение норматива обязательных резервов не принесло абсолютно ничего. Денежные власти увеличили избыточную ликвидность банков первого круга и способствовали неравномерному распределению ликвидности в рамках банковской системы.

Второй косвенный инструмент денежно-кредитной политики, к которому прибег Банк России, – снижение ставки рефинансирования на 1%, до 13%. Кроме того, ломбардный список принимаемых в залог бумаг был расширен за счет облигаций субъектов РФ. Из-за наложенных ограничений критериям отбора удовлетворяют только облигации Москвы, выпущенные на сумму 42 млрд руб. Фактические издержки рефинансирования для банков составляют около 17–23% годовых, учитывая отрицательную реальную доходность закладываемых госбумаг. Снижение ставки рефинансирования не привело к увеличению объемов кредитования. В июне банки были профинансированы всего на $100 млн при минимальной потребности банковского сектора для удовлетворения текущего спроса на денежную наличность в $9,31 млрд. Расширение ломбардного списка также дало незначительный эффект. Десять выпусков облигаций Москвы, находящихся в обращении, – слишком мизерная величина для адекватного рефинансирования банковского сектора. Фактически снижение ставки рефинансирования имело не столько реальный, сколько демонстрационный эффект.

Два других инструмента, к которым обратился Банк России, – выделение целевого кредита ВТБ для покупки Гута-банка и администрирование ресурсами через Сбербанк. Национализация платежеспособного Гута-банка беспрецедентна с точки зрения мировой практики. ВТБ на нерыночных условиях финансирования получил одну из наиболее развитых филиальных сетей, в которую входят более 40 филиалов, столько же дополнительных офисов, а также 420 банкоматов по всей стране.

Второй прямой инструмент денежно-кредитной политики, которым воспользовался Банк России, заключался в перераспределении финансовых ресурсов на межбанковском рынке через Сбербанк. Руководству Сбербанка было рекомендовано использовать дополнительные средства, полученные от снижения резервных отчислений, для поддержания ликвидности МБК. Отметим, что Сбербанк на МБК в основном специализируется на работе с банками-нерезидентами. В настоящее время на их долю приходится около 90% межбанковских сделок Сбербанка. Указание Банка России потребует перепрофилирования кредитной специализации Сбербанка. Де-факто он будет вынужден выполнять не свойственные ему функции денежных властей. Замена кредитора последней инстанции на Сбербанк превращает его в квазицентральный банк. На наш взгляд, неприемлема ситуация, когда для стабилизации применяются нерыночные методы. Использование прямых инструментов будет способствовать монополизации рынка Сбербанком и абсолютному сокращению масштабов частного банковского сектора.

Прямые инструменты денежно-кредитной политики всегда были и останутся грубым средством регулирования экономики. Они навязывают финансовой системе издержки неэффективного распределения кредитных ресурсов. Государство поддерживает свои банки, чьи относительные финансовые показатели всегда ниже показателей частных банков. Прямые инструменты закрепощают банковскую систему: способствуют накапливанию избыточной ликвидности и ее неравномерному распределению, подвергают банки финансовым репрессиям и сокращают активность финансовых посредников. По сути дела, они поощряют процесс финансовой дезинтермедиации. По мере разрастания деформаций в банковской системе прямые инструменты неизбежно теряют свою эффективность.

Каковы итоги действий Банка России по разрешению “кризиса доверия”? Денежные власти повели себя так, как будто банковский сектор столкнулся с совокупным экономическим шоком, наподобие падения цен на нефть или резкого повышения ставки ФРС США. Банк России увеличил объем ликвидных рублевых активов у крупнейших банков, вызвав у них избыток ликвидности. Никакой помощи банкам второго и третьего круга оказано не было. Фактически стратегия разрешения “кризиса доверия” была направлена исключительно на поддержание на плаву банковского “крупняка”. Зарубежные центральные банки в аналогичных ситуациях придерживались противоположной стратегии.

Второе отличие действий Банка России от зарубежных коллег состоит в слабом взаимодействии между властями и банковским сообществом. В случае с Гута-банком Центральному банку следовало подобрать санатора из частного сектора. В первую очередь было необходимо провести консультации с акционерами и партнерами банка, заинтересованными в продолжении его деятельности. Они могли бы разместить в банке депозиты и тем самым поддержать его ликвидность. Во вторую очередь, если бы собственники и стратегические контрагенты отвернулись от Гута-банка, Банку России следовало стимулировать его слияние с другим частным банком. Учитывая высокую концентрацию в банковском секторе, поглощение крупного Гута-банка еще большим банком означает снижение межбанковской конкуренции. Поскольку Гута-банк слишком велик, чтобы ликвидироваться, денежным властям выгодно сохранить его на плаву. Третьим по очередности решением должно было быть рефинансирование банка на рыночных условиях. Временная или окончательная национализация банка, которая произошла, является в международной практике крайней мерой. Банку России было необходимо к ней прибегнуть только в безысходной ситуации. Очевидно, что отечественный Центробанк поступил в обход традиционной схемы разрешения кризиса отдельного банка.

Третье отличие денежно-кредитной политики в период банковской нестабильности – отказ от поддержки ликвидности банков второго и третьего кругов. Руководство Банка России предпочло сохранить ядро банковского сектора, которое, впрочем, больших потерь не несло. Источником нестабильности выступал кризис ряда банков второго круга. Приостановка выполнения некоторых обязательств дестабилизировала денежный рынок и привела к кризису ликвидности других учреждений. Чтобы прекратить распространение “кризиса доверия”, ЦБ следовало рефинансировать банки, лежащие в узлах сети межбанковского кредитования, и тем самым восстановить работоспособность денежного рынка. Избирательный подход обошелся бы дешевле в сравнении с увеличением совокупного уровня ликвидности банковского сектора. Рефинансирование ряда банков на несколько миллиардов рублей не имело бы такого инфляционного эффекта, как снижение норматива обязательных резервов и освобождение сотни миллиардов.