Театральный смотритель
В здании СТД на Страстном бульваре проходит выставка Виктора Баженова - театрального фотографа, по работам которого не одно поколение театралов вспоминает о том, что шло на московской сцене в течение последних тридцати лет. Хотя на нынешней выставке представлены в основном фотографии к новым спектаклям. В фотографиях Баженова - и портретах, и сценах из спектаклей - отчетливо присутствует то, что Ролан Барт, размышляя о сущности фотографии, назвал латинским словом punctum (укол, отметина, рана): то, что связано не с пониманием сюжета и не с его культурным контекстом, но с болью и наслаждением. То, что "укалывает" смотрящего и вряд ли может быть объяснено на словах.
Вот, к примеру, баженовский портрет Марины Нееловой - принцессы Космонополис в спектакле "Сладкоголосая птица юности". Он, прежде всего, безупречен как портрет, как изображение: им можно любоваться. Он важен как театральный документ: можно понять, что и как играет Неелова, ощутить накал страсти, вкладываемой в сценическое существование. Те, кому известна судьба Нееловой, могут радоваться ее блистательному возвращению на сцену, восхититься ее бесстрашием и виртуозностью, но портрет также ставит проблему: почему уникальные данные трагедийной актрисы остались, в сущности, невостребованными. Он замечателен наглядностью свидетельства: вот актриса, которая могла бы играть и Антигону, и Федру - но не сыграла и теперь уже не сыграет.
Но есть еще что-то: окликающее, притягивающее и, скорее всего, замеченное самим фотографом лишь после проявки кадра. Жест актрисы, который случайно совпал с щелчком камеры и, может быть, никогда больше не повторится, сеть морщинок под гримом, перекосившаяся головная повязка - почему от этого, извините за архаизм, замирает сердце, что именно заставляет его замереть - непонятно: это и есть punctum. И вам придется иметь с ним дело - не портрет Нееловой, так портрет Тараторкина, рапсод из "Персефоны" Боба Уилсона или потрясающий Макбет с зеркалом и кинжалом, - зацепит, еще как зацепит.
Самый верный способ обезопасить себя от punctum\'а - постановочная съемка, которой Виктор Баженов, сколько мне помнится, не занимался никогда. И по натуре, и по опыту работы он склонен верить в неслучайность всего, что случается. Посадили черт знает куда, сцены почти не видно (как оно, собственно, и было на "Макбете" Някрошюса) - надо не кукситься, а настороженно ждать: есть шанс сделать такой снимок, какого никто не сделает. Так оно и вышло: к одному Баженову лицо героя повернулось, отразившись в зеркале. Барт, который считает, что главное для фотографа - не умение "видеть", а иррациональное свойство "находиться там" (там, где надо быть; там, куда событие наносит свой укол), очень бы обрадовался.
Особое свойство баженовских фотографий, ценное для критика, - их достоверность. Они хорошо передают реальное качество театральной работы. Большинство фотографов в этом смысле отчаянные лгунишки: спектакли снимаются так, словно это фотомодели - чем выигрышней, тем лучше. Почти все уверены, что иначе и нельзя. "Красивые кадры" любят в журналах и газетах, а уж про театры и говорить нечего: театру денег не плати, подтверди лишь, что он всех румяней и белее. Баженов не чурается эффектности, но его камера смотрит на сцену оценивающим взглядом, и по-другому, видимо, не умеет. На его фотографиях сразу видна доля претенциозности в додинском "Чевенгуре" и некоторая натужность игры в фокинском "Ревизоре" - и видно вместе с тем, что это замечательные, важные спектакли. К людям камера Баженова относится более деликатно: она никому не льстит, но свойства таланта для нее важнее, чем слабости человеческой натуры.
Баженову, как и многим, черно-белая фотография милее цветной. "Цвет - это сделанная позднее добавка к первоначальной правде Черного и Белого. Цвет для меня - что-то искусственное, румяна (вроде тех, которыми румянят трупы) " - эту цитату из Барта он помнит наизусть и повторяет чуть ли не с пафосом. Тем любопытнее, что большинство выставленных фотографий - цветные. Некоторые сюжеты легко представить в черно-белом исполнении, некоторые невозможно. Вот Слава Полунин в "сНежном шоу" - как его обесцветишь, при всем уважении к Барту? Естественный цвет клоунского носа - ярко-красный. У театра есть своя "первоначальная правда", и Баженову она дорога. Я думаю даже, что она ему дороже, чем "правда жизни", - на то он и театральный фотограф.