Пришла пора собороваться
В рекламных анонсах, извещавших московскую публику о рождении нового чудо-зрелища, неизменно указывалось: "от продюсеров "Метро". Неудивительно, что продюсеры в шоу-бизнесе считают главными себя, а вовсе не авторов и исполнителей - так же, как ведущий любого ток-шоу втайне уверен, что его мнение весомей, чем мнения всех его собеседников. Однако в нашем случае продюсерский жест вполне логичен: что еще оставалось делать Катерине Гечмен-Вальдек и Александру Вайнштейну? Писать на афишах аршинными буквами: "музыкальный шедевр Ричарда Кочанте"? Да кто тут его знает, у нас и Эндрю Ллойда Уэббера до сих пор через черточку пишут. "В роли Квазимодо - Слава Петкун!!! " - тоже слабовато для раскрутки, Петкуну с его "Танцами минус" и в клубах-то аншлаг не гарантирован. А мюзикл "Метро", как к нему ни относись, это гарантия качества. Точнее сказать, суммы некоторых качеств. Вполне определенных.
Гечмен-Вальдек и Вайнштейн выпускают весьма специфический продукт. Когда начиналась работа над "Метро" и на их призывный клич - приходите, мол, с улицы и будьте звездами! - стали стекаться толпы, можно было подумать, что продюсеры просто нашли способ сэкономить деньги. Чисто конкретно: уличный подросток с восторгом подпишет контракт, которым погнушался бы любой профессионал, сохранивший каплю самоуважения. И подросток будет работать на износ, исполняя любые указания и преданно заглядывая в глаза. Ну и пусть, думалось. Попоют-попляшут, закажут пару хвалебных рецензий, съездят с плодом своих убогих, но героических стараний в какую-нибудь Нахичевань - мне-то что за дело. Потом - вот тебе и на! - аншлаги. Пришлось передумывать. Ставка на истовый непрофессионализм, на "уличность" оправдала себя полностью. Дело было не только в особых свойствах сценической игры; наивная, не очень умелая, но по-настоящему страстная, она настоятельно требовала чувственного отклика и - не катаньем, так битьем - своего добивалась. Мюзикл "Метро" оказался живым воплощением главного современного мифа - сказки о Золушке. Сколько бы нам ни рассказывали о кумирах постиндустриального общества - миллиардерах из подворотни, гениальных хакерах, великих диджеях, в такие истории трудно поверить заочно, а тут нате пожалуйста: на сцене Театра оперетты стоит дружная когорта золушек и золухов, и все они счастливы, все упились славой до потери сознания. Критике здесь ловить было нечего: проблема мастерства изначально выносилась за скобки, как в панк-роке. С той разницей, что знаменитая фраза "Каждый, кто может удержать в руках гитару, способен создать рок-группу" так и осталась боевым кличем, а ныне в подобных словах можно описать насущную реальность. Каждый, у кого есть две вертушки и семплер, способен - если повезет - стать диджеем. Каждый, у кого есть две ноги и хотя бы одна голосовая связка, способен - если повезет - играть в мюзикле. Главное, чтобы повезло: или с родителями, или так, по жизни. Аншлаги "Метро" ознаменовали: Россия готова уверовать в эгалитаризм. В социокультурную доктрину, согласно которой нет лучших и худших, нет избранных и отброшенных, нет талантливых и бездарных. "Ты ничем не лучше, чем я! А если думаешь, что лучше, тебе от этого будет только хуже! " Мюзикл "Notre-Dame de Paris" развивает заданную тему, перенося ее в "прекрасное далеко" - в эпоху высокой готики, описанную романтиком Виктором Гюго. Он в своих исторических фантазиях, как и подобает романтикам, пренебрегал фактами - тем самым завещал: дальше делайте со мной, что хотите.
Ладно, сделаем. Мало не покажется.
Автор изначального либретто Люк Плямондон умело вывел на первый план тему "нищего люда" - несчастного, обездоленного, прозябающего во всякой нечистоте, но изо всех сил тянущегося к добру и свету. Монструозный звонарь Квазимодо в таком раскладе стал символической фигурой: "русская версия" лишь усугубляет ее важность. Вот ведь, полный урод, даже петь не умеет (Петкун попадает в ноты три раза из десяти), но зато - как умеет любить! Даже непонятно, почему юная цыганка Эсмеральда (черные волосы, зеленое платье, ненатуральная улыбка) втюрилась не в него, а в блистательного капитана Феба. Должно быть, старина Плямондон в 68-м покидал немало кирпичей в окна Сорбонны. Либо - не покидал и до сих пор об этом жалеет.
Что касается музыки, я даже не знаю, как о ней говорить. Возможно, виной всему акустика или аппаратура. Возможно, мой слух чересчур избалован разными там Моцартами. Однако сочинение Ричарда Кочанте у меня ассоциируется исключительно с присловьем полководца Суворова: "Люблю музыку, особливо барабан". В партитуре Кочанте бас-барабан, несомненно, является ведущим инструментом. Когда к нему присоединяется бас-гитара, хочется только одного: немедленно оглохнуть.
Я понимаю, что я не вполне справедлив, что во мне говорит злость, но что же делать - разозлили! Благодушно усевшись в партере, я (как мне казалось) был готов ко всему - что я, дурных мюзиклов, что ли, не видел? Однако первая же песня долбанула по ушам со страшной силой: "Пришла пора соборов кафедра-аальных! " Ладно, думаю, с кем не бывает, что дальше? "Пришла пора событий грозных и фата-аальных! " - грозные и фатальные события терпеть уже было невозможно. Вынул блокнот, стал записывать.
"У нас над головой / Лишь небосвод сырой / Ни крыши, ни тепла / Все отняла судьба" - хорошо рифмуете, граждане! А дальше еще лучше: "Вот он, мой Нотр-Дам/ Здесь всегда хорошо / Здесь зимою тепло/ А летом свежо" - "Notre-Dame" натуральным образом расползается на три слога: "нотырдам". И еще, если угодно: "Боже правый, почему / Нету правды на земле / И все то, что я люблю, / Предназначено не мне? " - интересно, кто же это состряпал? Выясняется: Юлий Ким. То есть как - Ким? Тот самый? С годами можно растерять талант: это вещь печальная, но вполне обыкновенная. Однако вкус утратить почти что невозможно. Остается предположить, что графоманские пакости Ким сочинял нарочно. Тогда - зачем? Должно быть, ему показалось, что так надо. Нынешним попсовым виршеплетам даже рифма "кровь - любовь" представляется чересчур изысканной: они предпочитают рифмовать "меня - тебя" и "хочу - скажу". Видимо, старый добрый Ким решил, что приходит полный нотырдам, а стало быть, не грех немного подзаработать напоследок - не для себя, разумеется, для детей и внуков. Он ошибся дважды: во-первых, до полного нотырдама еще далеко и Вайнштейн, объявив свой спектакль "ГЛАВНОЙ ПРЕМЬЕРОЙ ГОДА", поторопился, а во-вторых, тексты, сочиненные Кимом, - это все равно грех.
Он его отмолит. Спектакль окупится и принесет прибыль. Гечмен-Вальдек и Вайнштейн придумают новый люмпен-мюзикл. Писать о нем я не буду, хоть зарежьте.