Как Бильбао вышел из депрессии

Музей современного искусства в городе Бильбао, построенный в 1997 г., не просто завоевал мировую известность, но и за несколько лет вдохнул новую жизнь в этот умирающий портовый город. Когда говорят об "эффекте Гуггенхейма", обычно задаются вопросом, что тут сыграло решающую роль - смелый архитектурный проект, благодаря которому музей, с его ни на что не похожим дизайном, выделяется на фоне окружающих зданий, или удобный транспорт, обеспечивающий связь с крупными городами мира. За открытием в 1997 г. Музея современного искусства последовал настоящий экономический ренессанс баскской столицы. До этого здешние верфи и металлургические заводы закрывались, каждый пятый трудоспособный житель был безработным, а регион терроризировала баскская сепаратистская группировка ETA. Подъем был настолько быстрым, что примером пожелали воспользоваться другие центры искусства, из последних сил барахтающиеся посреди индустриального загнивания в своих родных городах. Благодаря Гуггенхейму люди теперь могут найти Бильбао на карте. За прошедшие три года город посетили почти 4 млн туристов, желающих увидеть титановое произведение архитектора Фрэнка Гери. Благодаря этому городская экономика за четыре года выросла на $455 млн. По оценкам регионального совета, налоговые поступления от туристического бизнеса составили $89 млн. Таким образом, уже окупились государственные инвестиции в проект, составившие $75 млн.

Но насколько своим нынешним процветанием город обязан именно музею? И способны ли музеи и прочие очаги культуры остановить индустриальный упадок? Мэры городов и руководители компаний Старого и Нового Света сейчас пытаются изобрести политические ходы, которые обеспечат их городам процветание в будущем. Вопрос в том, существует ли такая магическая формула и можно ли повторить успех Бильбао где-то еще? Как мог региональный совет при более чем скромном бюджете тогдашнего Бильбао одобрить выделение $75 млн на какой-то музей? Хуан Игнасио Видарте, бывший налоговый инспектор, а ныне директор Музея Гуггенхейма, говорит, что поначалу отношение к проекту было весьма настороженным: в истории еще ни разу не бывало так, чтобы строительство музея позволило возродить город.

По словам Видарте, не менее важным, чем расцвет туристической индустрии, было психологическое влияние музея на обитателей города. "Мы снова почувствовали уважение к себе, - говорит Видарте. - Нам вдруг удалось остановить угасание города и повернуть процесс вспять". Тем не менее даже такие энтузиасты, как Видарте, отдают себе отчет в том, что действие "эффекта Гуггенхейма" когда-нибудь закончится, и городу надо изыскивать новые идеи, чтобы экономический рост продолжился. Недавно в Бильбао состоялось совещание архитекторов, градостроителей, экономистов и бизнесменов: обсуждали, куда двигаться дальше. Оказалось, "эффект Гуггенхейма" помог этим людям в корне поменять мышление. Архитектор Рики Бердетт, который ведет курс градостроительства в Лондонской школе экономики, доказывает, что нельзя рассматривать подобные проекты изолированно: "Гуггенхейм появился не на пустом месте, городские власти вложили в него много усилий, они думали о будущем города. Музей - только часть большого проекта".

В результате провинциальный город с населением 700 000 жителей привлек лучших архитекторов мира, которые изменили всю его инфраструктуру. Сэр Норман Фостер сделал проект метро; Сантьяго Калатрава - испанский архитектор, изменивший облик своей родной Валенсии, - спроектировал аэропорт. Дело не только в туристах - благодаря этим проектам изменилось качество жизни самих горожан. Бердетт считает, что "эффект Гуггенхейма" принципиально воспроизводим. Несколько городов - Шанхай, Витория (Бразилия), Розариу (Аргентина) - борются за честь построить у себя следующий Музей Гуггенхейма. Однако не следует думать, что если Европу и Америку заполонят десятки Гуггенхеймов, то это сразу разрешит все проблемы погибающих городов, брошенных властями на произвол судьбы. (FT, 4. 09. 2001)