Книги «Красной площади»: портрет поколения и дальневосточный ренессанс

3 июня на Красной площади открывается одноименный книжный фестиваль. И если в этом году роман-новинку Стивена Кинга «Билли Саммерс» здесь приобрести еще можно, то вот судьба выхода в России его новых книг пока под вопросом. В марте американский король ужасов уведомил российского издателя о приостановке новых контрактов из-за спецоперации России на Украине.

Публично продекларировал желание прекратить продажи своих книг в России и британец Нил Гейман. Но россияне еще могут читать тексты, написанные ими прежде. Поклонникам Джоан Роулинг недоступны цифровые версии ее произведений, но все еще доступны бумажные. Об отказе сотрудничать с российскими издателями заявили такие значимые на международном рынке правообладатели, как Penguin Random House (сотрудничает с Маргарет Этвуд и Тони Моррисоном), Simon & Schuster (сотрудничает с Кингом, Дэном Брауном).

Кризис еще не набрал силу, но цены на книги заметно отличаются от прошлогодних. По оценке участников рынка, рост составил 10–15%. Главная причина – дефицит бумаги, которую издатели закупают преимущественно в Европе.

Несмотря или вопреки этим факторам «Красная площадь» в этом году состоится, подтвердив звание ключевого события в книжной индустрии и особый статус. Во-первых, потому что именно этот фестиваль собирает самое большое количество посетителей – более 200 000. Во-вторых, конечно, благодаря месту проведения.

Фестиваль «Красная площадь» продлится четыре дня, в течение которых ведущие российский издательства – «Эксмо», АСТ, «Альпина паблишер», «Бомбора» и др. – будут представлять свои новые книги. «Ведомости» выбрали главные новинки.

Отравленная почва

Для поколения тридцатилетних пришло время осмыслить собственный опыт взросления. Для англоязычных читателей его историю удалось рассказать Сали Руни – автору «Нормальных людей» и «Разговоров с друзьями». В русскоязычной среде на эту роль претендует Вера Богданова – писательница, вышедшая из стен литературной мастерской Creative Writing School. Если основная причина проблем героев Руни семейные раздоры и, как их следствие, неуверенность в себе, то персонажи Богдановой рождаются в мире, пронизанном насилием. Ее «Сезон отравленных плодов» – портрет поколения, появившегося на свет не позже середины 80-х и взрослеющего в нулевых. За внешним лоском, приобретенным за годы экономического благополучия, скрывается травмирующий психику опыт. Богданова проговаривает его, вытаскивает на поверхность, обнажает свойственную социальной реальности нулевых необычайную жестокость.

Причины этой жестокости кроются в исторических глубинах и прорываются то в террористических актах – насилии внешнем, превращающемся в медийное событие и порождающее страх. То в насилии внутреннем, повседневном, вспыхивающем между людьми, связанными родственными узами, скрытом за стенами многоквартирных домов. Насилие провоцирует страх, не дающий сбыться человеческим судьбам. Вместо того чтобы двигаться по четко прочерченной линии жизни, персонажи «Сезона отравленных плодов» перманентно оказываются в каких-то закоулках жизни, перебиваясь случайными встречами и случайной работой. Семена, брошенные в отравленную почву, не могут принести здоровые плоды. В название книги вынесена метафора с библейскими отголосками. Текст – ее расшифровка.

Внутри «Сталкера»

В «Новом литературном обозрении» вышло подробное изложение истории создания последнего советского шедевра Андрея Тарковского. Автор книги «Рождение «Сталкера»: попытка реконструкции» Евгений Цымбал работал на картине ассистентом по реквизиту и вторым режиссером. Так он оказался внутри механизма, генерировавшего колоссальную творческую энергию, которая позволила состоятся такому фильму, как «Сталкер». Автор стал свидетелем пути, пройденного съемочной группой фильма в процессе его создания. Этот путь не закончился в момент выхода фильма. Его трагическим завершением стала преждевременная смерть от рака легких сначала исполнителя главной роли Анатолия Солоницына, затем самого Тарковского и годы спустя его жены – Ларисы Тарковской. Одна из возможных причин – в речку, протекающую в том месте, где снимались постапокалиптические пейзажи «Сталкера», сливались отходы местного химического комбината.

Еще один сюжет – разрыв Тарковского с оператором Георгием Рербергом, едва ли не лучшим из тех, с кем он работал. Предшествовавшее «Сталкеру» «Зеркало» стало первым и единственным результатом их сотрудничества. Для его прекращения было слишком много поводов, чтобы выделить какой-нибудь из них. Тогда как формальной причиной стали обвинения Рерберга в профессиональном просчете. Вся пленка, на которую он отснял первую версию «Сталкера», отправилась в корзину.

Союз с Рербергом стал еще одной жертвой, принесенной ради окончательной версии «Сталкера». После расставания с Рербергом братья Стругацкие сели писать еще один, девятый вариант сценария, и Тарковский с Александром Княжинским сняли совсем другой фильм.

Иероглиф как новое слово в литературе

Раньше читатели только приглядывались к авторам, пишущим иероглифами, по большей части под влиянием периодически обостряющегося интереса к аниме или дорамам. Сейчас, как только наиболее востребованные англоязычные авторы вошли в режим санкций, китайские, корейские и японские писатели, пока что не пытающиеся искусственным образом ограничивать свою аудиторию, оказались в выигрышном положении. Тем более что представления отечественного читателя о современной японской литературе уже не ограничиваются многократно читанными текстами Харуки Мураками. В число востребованных на отечественном рынке писателей входит, например, Содзи Сомада – автор детективов, в которых убийцы склонны к необычайно изобретательным способам убийства.

Если Сомада добавляет в разработанный европейцами формат истории о загадочном убийстве с восточной изощренностью, то Нацухико Кегаку насыщает его мистицизмом. Обладающее повышенной чуткостью к предпочтениям читательской аудитории издательство Inspiria выпустило его первый роман под названием, в котором из четырех слов одно японское – «Лето злых духов Убуме». Один из героев, ведущих следствие по поводу странных происшествий в частной гинекологической клинике, владеет техникой изгнания злых духов. Кегаку – только одно из множества писательских имен, которые российским издателям еще предстоит открыть. Тем более что и японцы, и корейцы, и китайцы успели сочинить за последние несколько десятилетий неимоверное количество текстов и дело только за их качественным переводом.

«Полка» с главными книгами

Художественная литература систематизирует эмоциональный опыт читателей, а нон-фикшн упорядочивает опыт исторический. В фокусе современных авторов научные, музыкальные и литературные достижения как ближайшего, так и очень отдаленного прошлого. Сетевой проект «Полка» переосмысляет устоявшуюся историю русской литературы, которая в какой-то момент перестала существовать сама по себе и превратилась в зеркало, в котором государство предпочитало видеть собственное отражение.

Школьные учебники стали призмой, которые позволяли разглядеть его с особенной четкостью. Но при этом литература не переставала существовать сама по себе и жить по собственным законам, а значит, допускала множественность интерпретаций. Прообразом «Полки» можно считать книгу «Родная речь» Петра Вайля и Александра Гениса. Они вывели формулу изменений представлений читателя о классике: «Мы растем вместе с книгами – книги растут в нас». Бунт против заложенных в детстве представлений о классике неизбежен.

«Альпина нон-фикшн» выпустила два тома под названием «Полка: о главных книгах русской литературы», в которые вошли 60 статей сетевого проекта о русской литературе. Причем издательство заявляет их как первые, тем самым обещая и тома последующие. Проект, призванный переосмыслить канон русской литературы, ориентированный в первую очередь на школьников, достиг этапа, когда «Полка» перестает быть лишь виртуальной. И в этом заключается парадокс: то, от чего так хотели уйти создатели этого проекта, – ассоциации со школьным учебником – их все-таки настигло.

Пусть это и не привычное издание, последовательность материалов в котором и сами тексты утверждаются чиновниками. Но это печатная версия, в которой уже нельзя ничего изменить. Тогда как сетевая версия «Полки», хоть и продумана до мелочей, но все же допускает трансформацию. Она может быть еще раз выверена, она может быть дополнена или кардинальным образом переосмыслена.

Очень странные дела

Новинка издательства Individuum – история XX в. в изложении британского журналиста Джона Хиггса, название которой они предпочли перевести как «Все страньше и страньше». Слово, придуманное Борисом Заходером в процессе создания русского перевода «Алисы в Стране Чудес», возможно, и в самом деле ближе всего к тому смыслу, которое имел в виду автор, озаглавливая повествование о XX в. для тех, кому не удалось в нем даже родиться.

Необходимость в нем Хиггс обнаружил, созерцая книжную полку с книгами, посвященными этому отрезку истории человеческой цивилизации. И содержание ни одной из них не соответствовало его личному о нем представлению. В центре истории XX в. по версии Хиггса – резкое расширение границ познаваемого наукой мира, прорыв в космос и рок-н-ролльный бум 60-х.

Но «Все страньше и страньше» не альтернативная история человечества, так же как проект «Полка» не альтернативная история литературы. Автор всего лишь ведет читателя по пространству XX в. собственной тропой, так же как делают это авторы «Полки», ведя читателей сквозь русскую литературу. Хиггс напоминает нам, что любая попытка окончательно истолковать какой бы то ни было исторический период ошибочна. Каждый из них можно бесконечно рассматривать со множества ракурсов, и каждый, кто на это решится, будет прав.

Хиггс наполнил текст написанной им книги людьми, из произвольных действий которых и складывается история человечества. Но если для Льва Толстого – одного из главных героев проекта «Полка» – они неизбежно сливаются в нераздельный поток исторического времени, то для Хиггса они навсегда остаются сами по себе. Они творят прежде всего личную историю, а уже потом – всех остальных.