Джаз был в России запретным плодом, а стал индустрией
Известный джазовый музыкант о том, почему для джаза в России сегодня прекрасное время
Столетие российского джаза художественный руководитель Московского джазового оркестра народный артист России саксофонист Игорь Бутман отмечает масштабнее, чем недавний собственный юбилей. На летних фестивалях он показал нам колоритный джаз с Востока, в октябре открыл в Петербурге новый джазовый клуб, а в декабре для массового зрителя планирует показать документальный фильм «Джаз 100».
Разрушенные мосты с исторической родиной джаза не повергли артиста в уныние: он рассматривает ситуацию как «академический отпуск». В интервью «Ведомостям» музыкант рассказал об особом характере российского джаза, почему наши джазовые музыканты играют «как в последний раз» и о чем книга «Серенада северных морей», написанная им в соавторстве с историком Андреем Фатхуллиным.
«Мы всегда играем на разрыв души»
– Очень бурно. После Второй мировой войны, конечно, был большой пробел: вмешалась большая политика, началась холодная война. И, как и сейчас, некоторые виды искусства оказались ее заложниками. И поскольку вся Америка играла джаз, то, конечно, эта музыка оказалась под запретом, хотя это никакого отношения, мне кажется, к политике не имело совсем. Потом были перемены – одни, другие, третьи. При этом джазовая музыка, как и любая другая музыка, требует просто таланта и посвящения. И вопрос, звучит ли она архаично или современно, зависит не от музыки, а от того, как сыграет оркестр.
Сейчас у джаза очень хорошее время в России. Во-первых, молодежь тянется к этой музыке, видит успехи наших музыкантов, их медийность. И в джаз приходят молодые талантливые люди. Раньше их было очень мало. В мое время практически никто не шел заниматься джазовой музыкой.
– Не было перспектив найти работу. Единственный вариант – играть в ресторане. Сейчас у музыкантов есть перспективы. Можно сформировать свои ансамбли, писать музыку, выступать. В принципе, любой может сейчас позвонить в филармонию или в концертный зал, на фестиваль и договориться о своем выступлении. Если артист хорошо играет и готов, то у него может сразу стартовать хорошая карьера.
– Скорее особый характер благодаря заложенной в нем страсти. Мы всегда играем на разрыв души, как в последний раз. Кроме того, у нас есть свои мелодии, свои ритмы, свой лад, который сидит внутри благодаря нашей, скажем так, ДНК. И свои музыкальные традиции есть. В джазовой музыке сейчас появляются молодые, очень талантливые, одаренные ребята, которые в будущем сформируют ту самую идентичность. Пока это скорее отдельные герои, но их становится все больше. Важно, что российский джаз развивается на хорошем фундаменте академического музыкального образования.
– Я бы не сказал, что джаз был в подполье, скорее его просто было мало. Но был интерес к этой музыке. И многие любили не только ветеранов – Луи Армстронга, Эллу Фицджеральд, Гленна Миллера, Каунта Бейси, слушатели уже знали, кто такой Чарли Паркер, интересовались современными направлениями.
Сегодня я вижу большой интерес к джазу. У нас очень культурное, интеллигентное общество, которому многое интересно. Публики на концертах стало не меньше, а, как ни парадоксально, заметно больше. Разница с советским временем в том, что сейчас джаз больше не запретный плод, а уже индустрия. И она развивается. Появляются академии джаза, музыкальные школы с джазовым уклоном, куда большой конкурс. Возможно, не все ученики станут профессиональными джазовыми музыкантами, но эти люди точно будут знать, любить и ценить джаз.
«Для решения геополитических проблем есть люди других профессий»
– Мы, музыканты, связи с исторической родиной джаза не теряли и поддерживаем контакты с коллегами. Другое дело, что наши совместные выступления в силу обстоятельств оказались, скажем так, в академическом отпуске. Но жизнь не может прекратиться, если, конечно, не случится какой-то вселенской катастрофы. Пока человечество существует, люди будут жить, работать, радоваться, встречаться, рожать детей и т. д. У российских джазовых музыкантов сегодня есть возможность посмотреть вглубь себя, найти новые ресурсы для того, чтобы двигаться вперед, учиться самим создавать новую интересную музыку. Когда вернутся наши коллеги из-за рубежа, надо показать, что мы не хуже и не такие же, как были, а стали лучше.
– Мы обратили внимание на музыкантов с Востока и из дружественных стран. Высочайший уровень джазовых музыкантов в Турции. Недавно на фестиваль «Jazzовые сезоны» приезжала турецкая пианистка и вокалистка Эйлюль Эргюль, которая блестяще играет и Рахманинова, и Чайковского, и Гершвина, великолепно импровизирует и поет. Мы для себя открыли музыкантов из Индии, Индонезии, Бразилии, с Кубы. Там свой колорит, свое отношение к джазу, свои виртуозы.
Также мы сегодня составляем программы на стыке джаза и других жанров. Например, на фестивале юмора и джаза в Челябинске всем музыкантам предложили сделать программу, в которой публика сможет улыбнуться. В конце концов, если музыканты не умеют шутить, то для чего они нужны. Кроме того, мы открываем молодых музыкантов. Среди них Евгений Побожий великолепно играет фьюжн, контрабасист Артем Баскаков – современный джаз, есть невероятный пианист Олег Аккуратов, тромбонист Сергей Долженков и его оркестр. Все это талантливые ребята.
– У меня другая точка отсчета. Я понимаю, что происходит, но я смотрю на свою профессию в этом контексте, как герои «Бременских музыкантов». Вот это: «Мы свое призванье не забудем, смех и радость мы приносим людям». Считаю, что музыканты должны приносить радость людям, заряжать их, наполнять. Сработать может практически любой репертуар, если он сделан хорошо. Кощунством нельзя заниматься во время концерта. Наша задача – играть, для решения геополитических проблем есть люди других профессий. Иногда я думаю, что проблема в том, что музыканты плохо играют. Если бы мы играли лучше, может быть, людям хватило бы все-таки созидательных эмоций, чтобы решать проблемы, с которыми они, кажется, не могут справиться веками.
– Я бы не назвал джаз однозначно оптимистичной музыкой. Как и любая другая музыка, он может быть совершенно разным, это свой мир, и место для философии и рефлексии в нем тоже есть. Есть музыка, которая заставляет задуматься, а есть такая, которая отключает на время эту способность, давая возможность забыться.
– Для меня это моя композиция «Ностальгия» из одноименного альбома 2014 г. Там есть все.
– Мне трудно осмыслить эту фразу вне контекста разговора. Для меня отношение следующее: я люблю музыку, а не свое настроение. Как музыкант, слушаю музыку и по работе, и для удовольствия. Мы, музыканты, все время мысленно в музыке, мы ее чувствуем, анализируем, смотрим и пытаемся через себя пропустить, чтобы потом, выйдя на сцену, все эти впечатления и эмоции выразить. Поэтому я, как профессионал, не могу обращать внимание на то, в каком состоянии я слушаю музыку. Для меня есть музыка, которая нравится и которая не нравится. И если она не нравится, даже самое прекрасное настроение делу не поможет.
«Российский джаз – это Цфасман и Утесов, Варламов»
– Клуб в Москве я открыл в 1999 г., вернувшись из Америки. Мне пригодился мой американский опыт, я работал там в джазовых клубах, смотрел, анализировал. И до меня многие открывали джаз-клубы различных формаций в Москве – и все они прогорали, потому что у владельцев был односторонний опыт: либо музыка, либо гастрономия. И возникал большой конфликт между двумя составляющими – кухней и музыкой. Кухня жаловалась на музыку, а музыка на кухню. И все были правы. Надо было сделать так, чтобы клуб был единым целым. Мы попробовали, совместили компетенции, и у нас получилось. Московскому клубу уже 23 года. А клуб в Петербурге, честно говоря, появился благодаря стечению обстоятельств. Мы были в «Доме 7», уютном, маленьком, гостеприимном джазовом клубе, и случайно узнали, что срок аренды подходит к концу и помещение освобождается.
– Это правда, но нам пришлось все поменять. Там было много помещений, кое-где мы сломали все стены, оставив только то, что охраняется государством, продумали дизайн, поставили аппаратуру, свет, бар, кухню. И сделали джаз-клуб, который по сегодняшним понятиям можно назвать самым фешенебельным джазовым клубом в России.
– Автор книги – Кирилл Мошков рассказывает полную историю появления, становления, развития джаза в России. Идем с самого начала, с Валентина Парнаха. Российский джаз – это Цфасман и Утесов, Варламов и Скоморовский, Терпиловский и Теплицкий и все, все, все. Это своего рода продолжение книги «Советский джаз» Алексея Баташева. В этой книге, конечно, не только самые громкие имена и легенды джаза, но и новые яркие звезды, молодые ребята, которые побеждали в конкурсах и много выступают сегодня.
– Фильм называется «Джаз 100», мы уже его презентовали, но, посмотрев на большом экране, решили немного дополнить. Надеемся, что в декабре закончим эту работу. Эти исторические кадры мы разыскали в Красногорском архиве кинотелевизионных документов. Я, кстати, даже не знал раньше о его существовании, а там масса интересного и трагического одновременно. К примеру, первый джаз-оркестр государственный, переименованный впоследствии в оркестр Министерства обороны, был отправлен на фронт и погиб в полном составе.
«Музыка стала связующим звеном»
– Это реальный человек – моряк-североморец Герой Советского Союза Израиль Фисанович. Он жил в Ленинграде, играл на саксофоне. Мы с Андреем нашли эту историю, и Фисанович стал героем книги. Моя идея состояла в том, чтобы написать книгу, в которой у русских обнаруживается много общего с американцами. Сейчас мы друг для друга являемся антагонистами, и я не вполне с этим согласен.
Я люблю джаз, голливудские фильмы. Американцы – люди очень открытые: они впитывают идеи как губка и тут же что-то выдают. Я бы хотел, чтобы у нас был такой же подход, причем даже не к музыке, а к жизни. И, кстати, в целом у нас это сейчас получается. Наша страна долгое время была во власти идеологии, которая неправильно себя повела именно с точки зрения запретов, введя табу на хорошее, интересное, необходимое людям. Это была фундаментальная ошибка Советского Союза, при том что базовая коммунистическая идея о том, чтобы все были счастливы, не так уж плоха. И я хотел написать книгу, где джазовые музыканты из России и Америки сражаются вместе против фашистов и их жизненные истории переплетаются.
«Про меня все сразу было ясно»
«Джаз появился в моей жизни с самого детства. Дедушка был классическим музыкантом, хотя джаз не очень воспринимал. А вот папа джаз любил. Он играл на барабанах, пианино и скрипке, выступал как в самодеятельности, так и в профессиональном оркестре. Нашим соседом на Фонтанке, где я родился, был саксофонист из «Теа-джаза» Леонида Утесова, его звали Орест Кандат. Так что про меня все сразу было ясно. Подростком я пришел на саксофон в музыкальное училище, познакомился с Геннадием Гольштейном, выдающимся саксофонистом современности, и понял, что у меня может получиться. Через какое-то время девушки стали на меня смотреть внимательнее. (Смеется.) И я понял, что джаз – это дело очень хорошее, только надо играть еще лучше».
– Они беседуют о блюзе, и это разговор двух музыкантов, которые друг друга чувствуют. Все произошло примерно так, как однажды у меня с Биллом Клинтоном. Два человека с двух идеологических полюсов начали разговор через переводчика. Казалось бы, что у нас общего? Но вот я перешел на английский, завел разговор о музыке, кто кого слушает, кто кого любит. И в итоге мы обсуждали самые неожиданные вещи вплоть до любимой формы мундштуков. Музыка дала нам общую точку, стала связующим звеном.
– Мелодии Гленна Миллера мне еще в детстве напевал папа, играл их на рояле. И, конечно, они запомнились. Если говорить о моих музыкальных пристрастиях, мне скорее более интересны такие музыканты, как Чарли Паркер или Дюк Эллингтон. Но для большинства людей джазовая музыка – это прежде всего Гленн Миллер. Кроме того, он был военным, современником Фисановича и, значит, гипотетически мог оказаться на Эльбе.
– В конце войны был известный эпизод, который мы знаем как встречу на Эльбе. Это момент встречи советских войск и армии союзников. Мы решили соединить в сюжете реальные факты и те события, которые при определенных обстоятельствах могли бы произойти. В каком-то смысле это наш способ осмыслить историю.