Максим Емельянычев: «Потрясающе, что есть возможность проводить онлайн-концерты»

12 апреля в Концертном зале имени Чайковского ожидалось одно из центральных событий фестиваля «Опера априори» нынешнего года – исполнение масштабной оратории Мендельсона «Илия». Сочинение, которое в России играют примерно раз в десятилетие, должно было прозвучать под управлением Максима Емельянычева – постоянного участника фестиваля, самого востребованного в Европе российского дирижера молодого поколения. Музыкант моцартовского склада, он также успешно выступает как пианист и клавесинист. Ему всего 31, он уже три года возглавляет известный итальянский оркестр Il Pomo d’Oro и работает с такими звездами, как Джойс Дидонато, Франко Фаджоли и Макс Эмануэль Ценчич. Осенью 2019-го Емельянычев занял пост главного дирижера Шотландского камерного оркестра. Мы встретились с ним до введения жестких ограничений, когда еще сохранялась надежда на то, что концерт 12 апреля состоится.

«У тебя за спиной множество людей со всего мира»

– Пока рано делать выводы. Конечно, есть чувство сожаления о том, что ты не можешь поделиться с людьми музыкой, которая живет внутри тебя. Весь музыкальный мир сосредоточен на живых концертах – ради этого мы учимся и существуем. Да, есть еще записи, но это отдельная индустрия.

– Вряд ли это ломка. Скорее, возрастающая потребность общения с музыкантами в оркестре или камерном ансамбле. Потрясающе, что есть возможность проводить онлайн-концерты: сегодня мы выступаем в «Зарядье», у нас будет концерт в Филармонии, где сейчас играют многие музыканты, в Консерватории проходят такие концерты. Эти организации – молодцы. А многие просто видео дома записывают, потому что есть желание делиться музыкой, которая сейчас играет очень позитивную роль.

– Мне кажется, будет какой-то нерв: ты знаешь, что зал пустой, но у тебя за спиной множество людей со всего мира, которые смотрят и слушают. Возвращается то, чем раньше занимались радиооркестры. Мне неоднократно доводилось играть в прямом эфире – в студии на радио. Например, в Лондоне есть замечательная передача на BBC3, куда приглашают музыкантов поговорить и поиграть. Когда я участвовал в постановке «Агриппины» в Королевской опере, мы пришли в студию с Джойс Дидонато и притащили с собой клавесин и лютниста.

По-моему, такие встречи со слушателями – не личные, а именно через телевидение и радио – очень важны, хотя и не могут заменить реальной концертной жизни, когда ты чувствуешь энергию публики, реагируешь на нее и меняешь интерпретацию непосредственно во время концерта, ощущая отклик. Когда мы с оркестром Il Pomo d’Oro ездили в тур по Южной Америке, у нас отменился концерт в Сантьяго, где ввели военное положение, и мы не могли туда попасть. Поэтому решили часть концерта записать как послание слушателям.

– Все на ближайшие полтора месяца, около десяти концертов.

– Естественно, мы на связи, обсуждаем будущие проекты. Хорошо, что я буду в этом оркестре ближайшие пять лет, многое можно сделать. Оркестровое планирование – интересная вещь в творческом плане, и не очень – когда нужно совпадать с внешними запросами, в том числе финансовыми.

– Музыканты зарабатывают на жизнь концертами, поэтому сейчас, когда все концерты отменены, в некоторых странах им помогает правительство, где-то сокращают налоги. Но если этого не происходит, логично самим за себя просить. Некоторые оркестры на своих сайтах обращаются к людям с просьбой о поддержке, многие коллективы в Нидерландах просят публику не сдавать билеты на отмененные концерты. На основной странице сайта Шотландского камерного оркестра есть опция Support Us.

«Важно не путать диктаторство на репетиции и руководство на концерте»

– Так и есть. Я приехал срочно заменять Робина Тиччати на Девятой симфонии Шуберта. Атмосфера там особая – репетиции проходят так, будто ты играешь камерную музыку в дуэте или трио, каждый может высказать свою идею или пожелание. Здесь, наверное, непросто пришлось дирижерам, которые считают, что везде нужен диктат. Но поскольку в искусстве не может быть правильного прочтения, почему бы не попробовать? Музыканты там замечательные. Неделя прошла незаметно, и мне потом сказали, что уже в первом антракте люди начали писать сообщения своему начальству.

– Да. Они тогда выбирали нового главного дирижера, обычно этот процесс затягивается надолго, а тут директор сказал, что выбрать было просто. Это очень приятно. Мне нравится стиль исполнения музыки в камерном оркестре, а если мы захотим, то можем добавлять инструменты в оркестр – следующий сезон будем открывать Шестой симфонией Чайковского.

– Важно не путать диктаторство на репетиции и руководство на концерте. К сожалению, эти понятия сильно разнятся в зависимости от уровня дисциплины и вежливости каждого оркестра. Иногда приходится быть диктатором, но чем вежливее люди, чем лучше они относятся друг к другу, тем меньше нужен диктат. Все равно на концерте ты первый среди равных и должен вести всех за собой: никто этого за тебя не сделает. Ты должен принимать решения на репетиции и до репетиции, но многое можно обсуждать.

Есть оркестры, которые с интересном относятся к чему-то новому – например, Шотландский оркестр с интересом играет программу на жильных струнах и меняет рассадку. А есть оркестры, которые не соглашаются менять рассадку ни при каких условиях, это директива их руководства – мы сидим так. У меня были анекдотичные ситуации, когда я играл в диспозиции симфонического оркестра симфонию Гайдна: струнных там меньше, но духовые предпочли остаться на своих местах, и в итоге расстояние между валторнами, трубами и струнными было несколько метров. Между ними – пустые стулья.

«С конкурсами у меня жизнь не сложилась. Зато сложилась другая»

– Момент, когда мы случайно встретились с Риккардо Минази. Московский вокальный ансамбль Bach-consort пригласил его в качестве первой скрипки и дирижера, а меня – в качестве клавесиниста. Мы познакомились, и он сказал, что пригласит меня в Рим сыграть с ним концерт. И, действительно, через год пригласил. К несчастью или к счастью, в то же время я прошел отбор на единственный дирижерский конкурс в своей жизни – Первый Всероссийский конкурс дирижеров. Но почему-то я выбрал возможность поехать в Рим, чтобы играть партию клавесина, а не участие в конкурсе. Так с конкурсами у меня жизнь и не сложилась. Зато сложилась другая.

– Эта стандартная формулировка для тех, кто не так хорошо известен. А я не считаю себя хорошо известным, у меня не так много оперных постановок, хотя мы много опер записывали с Il Pomo d’Oro и в прошлом году у меня были крупные оперные проекты. Приятно получить такую оценку, но это и накладывает ответственность: когда читаешь имена тех, кто рядом с тобой в списке, понимаешь, что нужно соответствовать.

Было приятно за наш совместный продукт – с солисткой, оркестром Il Pomo d’Oro и с режиссером, который потом сделал сценическую версию. Любая хорошая критика приятна. А не очень хорошая – полезна.

– Мне кажется, они сейчас утратили какую-то силу. Нет прямой связи между премией и последующими приглашениями. Хорошо, что ангажементы есть, и не всегда получается на все соглашаться. Опера отнимает много времени, если работать над постановкой так качественно, как это происходит, например, в Глайндборне, где постановочный период чуть больше, чем в остальных театрах, где вся труппа полностью погружаются в процесс. В этом случае мало времени остается на другие вещи, а музыки, которую хочется сыграть, очень много.

– Надеюсь, они себя очень хорошо чувствуют. Если музыканты встречаются и чувствуют, что они на одной волне, не возникает вопросов интерпретации, возраста и отношения друг к другу – вы просто играете вместе и получаете от этого удовольствие. Музыканты, с которыми я работаю, большие профессионалы, и даже если с кем-то не происходит совпадения, остается профессионализм.

– На программе, о который вы в Москве слышали, – In War & Peace, мы ее представляли в «Зарядье». Проект должен был быть другим: Джойс хотела записать неизвестные арии бельканто, но после терактов 2015 г. в Брюсселе и Париже решила полностью поменять концепцию альбома. Запись была запланирована с оркестром Il Pomo d’Oro, с которым я тогда начинал всё больше играть и дирижировать.

Мы познакомились с Джойс у нее дома в Барселоне, выбирали музыку, читали по манускриптам и по уже адаптированным изданиям. Мы живем в таком мире, что невозможно записывать только шедевры, нужно стараться давать публике что-то еще. Мне кажется, очень хорошо, что в барочной музыке мы можем откапывать столько нового, и музыковеды нам в этом сильно помогают. В проекте с Джойс было много арий, подобранных замечательным дирижером и музыковедом Аланом Кёртисом, с которым она работала.

– Возможность промотать речитативы!

– Если мы работаем вместе, возникает интересное сотрудничество двух людей – вообще-то не двух, а намного больше. Когда режиссер и дирижер вместе ставят спектакль, происходит какая-то магия, и мне кажется, что дирижеру важно полностью погружаться в атмосферу, которую хороший оперный режиссер создает на репетициях. Тогда получается настоящий симбиоз музыки и действия. И это здорово. «Ринальдо» и «Агриппина» были возобновлениями, так что это не совсем тот процесс, но, конечно, мы адаптировались друг к другу, меняли не только тональности арий, но даже и порядок иногда. С хорошим режиссером всегда возможна гибкость.

– Это колоссальный театр, там столько всего происходит! Впечатлило то, что невозможно увидеть со стороны – атмосфера любви и дружелюбия, все стараются добиться максимального результата и сделать зрителей максимально счастливыми. Это чувствуется в отношении к каждой постановке. Оба мои опыта прошлого лета – на Глайндборнском фестивале и в Королевской опере в Лондоне – особенные. В обеих постановках принимал участие Оркестр эпохи Просвещения, это чуть ли не первый случай, когда Королевский театр пригласил другой, «чужой» оркестр в яму. Мне было очень приятно с ними работать – мы исполняли Генделя, а когда играешь музыку барокко, важно использовать исторические инструменты. Конечно, звездный состав певцов был – Джойс Дидонато, Франко Фаджоли и многие другие.

– Да, я рад, что через несколько лет планирую вернуться туда с «Волшебной флейтой» Моцарта.

«Во многих российских городах есть очень хорошие коллективы»

С «Оперой априори» интересная история: всё, что я там дирижирую, для меня – премьеры. Я настолько завожусь этими сочинениями, которые сам, может быть, и не рискнул бы взять! Тот огонь, который дает фестивалю, его участникам и слушателям Лена Харакидзян (автор и продюсер фестиваля. – «Ведомости»), невозможно описать словами – это движущая сила, которая тебя включает в процесс. Она уже анонсировала программу следующего года, где будет много премьер, и здорово, что фестиваль живет не только музыкой шедевров, но и старается заинтересовать публику менее известными сочинениями, заказывает музыку композиторам. Мне кажется, это одна из лучших фестивальных площадок, где можно делать что-то новое. Побольше бы таких фестивалей.

– Я сам из Нижнего Новгорода и рад, что там есть такой многогранный коллектив, с которым можно делать и барочную музыку, и современные проекты. Здорово, что в этом сезоне мы выступили в Москве в «Зарядье», оркестр хорошо себя показал и получил приглашение на следующий сезон. Мы с «Солистами» записали диск для французской компании Aparte и съездили в тур в Париж, играли в театре Елисейских полей. Это важно, потому что во многих российских городах есть очень хорошие коллективы, которые нужно поддерживать.

– Они запланировали несколько дисков со мной – и три уже записали. Это был второй. Приятно, что Николя Бартоломеи, один из лучших звукорежиссеров в мире, приехал в Нижний Новгород и получил удовольствие от нашей игры, от записи. Третий диск мы только что сделали с моим большим другом, выдающимся скрипачом Айленом Притчиным, он должен скоро выйти – это будут все скрипичные сонаты Брамса.

– У нас с Айленом была идея записать сонаты Брамса на исторических инструментах, как шесть лет назад мы с ним впервые сыграли их здесь в Москве, в Консерватории. Теперь идея обрела воплощение. Инструмент нашли потрясающий – американский «Стейнвей» 1875 г. из коллекции Криса Манэ, бельгийского реставратора и мастера клавишных инструментов. Мы приехали к нему в мастерскую в Бельгии, где он делает собственные инструменты по историческим моделям прямострунных инструментов. Они пользуются большим спросом, потому что по механике аналогичны качеству современных роялей, а по звучанию ближе к инструментам XIX в. На них сделано много записей. Есть свидетельство, что Брамсу очень нравились американские «Стейнвеи». Когда Ханс фон Бюлов в Майнингеме собирался играть Второй концерт Брамса, тот написал ему письмо с рекомендацией использовать американские «Стейнвеи». Или Блютнер. Он знал эти инструменты, поэтому мы были счастливы найти оригинальный «Стейнвей» тех лет.

– Есть много музыки, которую можно сыграть, но нельзя продирижировать.

«Чтобы полюбить музыку, нужно готовиться»

– Я знаю, что хор начал репетиции уже давно, еще до начала этой ситуации. Мы по-прежнему хотим воплотить нашу идею в жизнь, но пока не знаем, в каком формате.

– Это будет зависеть от организаторов. Сейчас все меняется очень быстро, но мы сделали замены в солистах, потому что точно не смогут приехать наши зарубежные гости.

– Ну почему? Мы давно ведем переговоры на эту тему. Да, есть традиция исполнения Мендельсона большими хорами, это очень эффектно и подходит по смыслу – в XIX в. уже «Мессию» Генделя исполняли огромными ансамблями. В то же время, если внимательно посмотреть в партитуру, попытаться понять композиторскую идею и не гнаться за эффектностью, большими звуковыми объемами, окажется, что инструментовка очень деликатная, иногда даже хрупкая.

– Есть композиторы, которые гораздо больше тяготеют к романтической идее – Лист, Шуман, Берлиоз. А есть те, кто остаются классиками в душе, хотя и живут во время романтизма. Мендельсон, так же как Шуберт и Брамс, создавали новое, но их средства оставались прежними, классицистскими; Брамс состоял в обществе натуральных валторнистов, и все его симфонии можно играть на натуральных валторнах и трубах. Мне кажется, искусство не движется во времени линеарно, у каждого композитора свое время, и оно не всегда совпадает по хронологической шкале с другими.

– Очень понятна. Эта музыка очень изобразительна, в ней много чувства. Да, отличается наше восприятие текста, у нас другое отношение к религии, но и тогда, и сейчас люди приходят в зал, чтобы слушать музыку, а не текст – Библию можно и дома почитать.

– Я его очень часто исполняю и люблю, для меня он – Моцарт XIX в. Когда говоришь про любимых композиторов, невозможно назвать две-три-четыре фамилии, речь всегда про любимого автора в конкретное время. Когда ты работаешь над сочинением, оно захватывает, ты влюбляешься в него: это момент очень личный, и, наверное, он сильнее для музыкантов, чем для слушателей, которые придут и один раз послушают. Мне кажется, чтобы полюбить музыку, нужно готовиться.

– Быть открытым к чему-то новому. Тогда, во времена Мендельсона, люди не могли подготовиться, они всё слышали впервые. Но они просили повторить – на премьере «Илии», кажется, восемь номеров были повторены на бис, сразу во время концерта. Сейчас другая ситуация: кто-то подготовится, послушает заранее, но мне кажется, что важнее ощутить ту красоту, которую преподносит нам Мендельсон и которую мы стараемся воплотить. Важно, чтобы человек был счастлив после концерта.

– Счастлив и доволен – это две разные вещи. Важно быть самокритичным: в исполнительстве нет предела совершенству, нужно всегда стремиться к чему-то и каждый раз начинать с чистого листа, каждый раз играть по чистым нотам и не бояться переделывать штрихи на генеральной репетиции. А ощущение счастья после концерта, конечно же, есть, потому что оно зависит от общения музыкантов, нашей «химии» в реальном времени, и от публики, которая добавляет момент волшебства и обмена энергией.