Маркус Хинтерхойзер: Зальцбургский фестиваль – очень дорогое предприятие

Профессиональный пианист и опытный куратор Маркус Хинтерхойзер начал карьеру на старейшем музыкальном фестивале мира в 1990-е гг., когда Зальцбург заслужил репутацию форпоста актуального искусства и интеллектуального центра объединенной Европы. В 2001 г., после ухода легендарного интенданта Жерара Мортье, Зальцбург вступил в эпоху смуты – руководители фестиваля менялись один за другим, и форум в отсутствие внятной художественной политики стремительно терял престиж. Все изменилось в 2017 г., когда с назначением на пост интенданта Хинтерхойзер вернул фестивалю реноме важнейшего культурного института Европы, а выручка от продажи билетов в первый же сезон выросла на 1,6 млн евро (примерно до 30 млн евро). Один из самых известных культурных менеджеров Европы побывал в Москве на презентации программы фестиваля-2019, организованной Российским обществом друзей Зальцбургского фестиваля, после которой ответил на вопросы «Ведомостей».

«Художник обязан бросать аудитории вызов»

– Конечно, я стараюсь следить за ситуацией, складывающейся в последние годы на европейской сцене. Но Зальцбургский фестиваль – предприятие настолько грандиозное, что мне все-таки приходится в большей степени концентрироваться на том контексте, который он сам создает вокруг себя. Смотрите сами: прошлым летом мы продали 260 875 билетов, в этом году за 43 дня проведем 199 спектаклей и концертов на 16 площадках – в плане масштаба деятельности с Зальцбургом очень трудно конкурировать.

– От этих цифр действительно голова идет кругом даже у меня. Но одновременно размах фестиваля предоставляет сотрудничающим с ним артистам ни с чем не сравнимую художественную свободу: акустика Зальцбурга позволяет прозвучать проектам, которые не рискнул бы осуществить ни один другой художественный форум планеты. Конечно, это накладывает груз ответственности: фестиваль для меня – это прежде всего инструмент, с помощью которого мы посылаем определенное послание сегодняшнему миру. Миру, который с каждым годом становится все более и более поверхностным и легкомысленным. Выдающиеся произведения, которые исполняются в Зальцбурге, как нельзя лучше подходят для того, чтобы подтолкнуть публику к размышлениям о себе, об окружающей нас реальности, о том, кто мы и куда идем.

– А искусство никогда не ищет легких путей. Художник обязан бросать аудитории вызов. Я отнюдь не предлагаю подменять художественное высказывание идеологическим и тем более не призываю артистов переквалифицироваться в миссионеров. Но нет такой великой оперы, пьесы или романа, которые были бы сочинены в прошлом и которые могли бы существовать сегодня вне определенного социального контекста. Эпохи барокко или классицизма давно кончились, мы живем здесь и сейчас. Так что я не преувеличу, если скажу, что искусство – это всегда политика.

– В определенном смысле да. Питер Селларс и Теодор Курентзис размышляли в своем спектакле о природе власти, о раскаянии и прощении – о каких-то ключевых экзистенциальных проблемах, с которыми сталкивается каждый из нас. Работа над этой постановкой стала уникальным опытом: временами возникало ощущение, что мы рассматриваем партитуру Моцарта через микроскоп, вглядываясь в мельчайшие детали, которые до сих пор оставались незамеченными. Самым важным в «Милосердии Тита» для меня было то, что Селларс и Курентзис постарались взглянуть на оперу 1791 г. с точки зрения нашего времени, сочиняя спектакль про нас сегодняшних, – эта оптика подходит современному музыкальному театру больше всего. Я убежден в том, что ключевая цель искусства – рефлексия и анализ современности. Мы не можем заглядывать в будущее, о прошлом мы знаем на самом деле не так уж и много, так что подлинным предметом искусства может быть только настоящее.

«Фестивальный рынок существует в условиях колоссального перепроизводства»

– Я бы сказал так: фестиваль изменился ровно в той степени, в какой изменилась окружающая нас действительность. В 90-е Мортье приходилось работать в совершенно другой реальности – когда не было ни интернета, ни селфи, когда последним писком моды считались факс-машины, а весь наш офис был завален километрами бумаги. Хватает и других перемен, заметных невооруженным глазом. До того как начать работать на фестивале, я учился в Зальцбурге и хорошо помню, чем город рубежа 1980-х и 1990-х отличался от сегодняшнего. В те времена тебя на каждом шагу окружала реклама звукозаписывающих компаний, она была буквально везде. И корпорации-мейджоры, и небольшие лейблы оказывали сильнейшее влияние на мировую музыкальную сцену, очень поддерживая работу фестиваля – и финансово, и PR-сопровождением. Сегодня, когда индустрия звукозаписи переживает, мягко говоря, не лучшие времена, ни о чем подобном и мечтать не приходится – и этого содействия фестивальному рынку очень не хватает.

– Мортье стал интендантом Зальцбурга в очень удачное время. Момент был вполне исторический – в 1989 г. умер Герберт фон Караян, руководивший фестивалем на протяжении 33 лет. Необходимость перемен витала в воздухе – было очевидно, что после ухода великого дирижера, который контролировал работу фестиваля вплоть до мельчайших деталей, являясь его лицом и главным героем, продолжать все по-старому просто невозможно. Отказываться от привычек, которые прививались десятилетиями, – задача не из легких, но Зальцбург все-таки решился на тектонический сдвиг. В этом смысле осуществлять даже самые радикальные реформы в начале 90-х было гораздо проще – им благоволило само время. Немаловажно и то, что экономическая ситуация в мире была куда более позитивная, чем сейчас, – а это все-таки очень важный фактор. Есть и еще один нюанс: сегодня найти новую идентичность для художественного форума куда труднее, чем четверть века назад. Фестивальный рынок существует в условиях колоссального перепроизводства: куда ни кинь, всюду фестивали – в каждом городе, в каждой деревне, в каждом углу. Нас спасает только наличие фундамента, на который можно опереться, – Зальцбургский фестиваль за свою 99-летнюю историю сформировал свою уникальную традицию. Отмахиваться от нее, [начать] жить с чистого листа было бы глупо, так что для меня наибольший интерес представляет возможность навести мосты между прошлым и сегодняшним днем, используя опыт Зальцбурга.

– Это, конечно, показательный пример. Хотя за минувшие 10–15 лет Зальцбург сделал для популяризации музыки ХХ в. столько, что я уже немного устал этим заниматься. Я мечтаю дожить до тех времен, когда программа, состоящая из сочинений Луиджи Ноно и Паскаля Дюсапена, будет восприниматься публикой так же спокойно, как концерт с музыкой Шуберта, Шумана и Моцарта, когда само понятие «современная музыка» перестанет существовать.

– Нам удалось рекордно увеличить процент современной музыки в фестивальных программах, работая над этим из года в год, проводя одну ретроспективу важнейших композиторов нашего времени за другой. То, что публика голосует за эту политику деньгами, чрезвычайно важно. Я не хочу преувеличивать наших заслуг, но, честно говоря, в мире нет ни одной другой институции, которая бы исполнила все сочинения Луиджи Ноно, как это сделали в Зальцбурге. Мы не успели поставить и сыграть лишь одну его партитуру – Intolleranza 1960 («Нетерпимость 1960»), но планируем сделать это в самое ближайшее время. Актуальность этой оперы с каждым годом только возрастает: что такое терпимость и толерантность сегодня и что эти понятия значат в принципе – по-моему, трудно найти более важную и насущную тему для разговора.

«Курентзис – исключение из любых правил»

– Повторюсь: Зальцбургский фестиваль – очень дорогое предприятие, и мы вынуждены не только тратить, но и зарабатывать. К примеру, бюджет прошлогоднего фестиваля составил чуть больше 60 млн евро, при этом минувшим летом мы получили порядка 30 млн евро от продажи билетов. В этом смысле моя художественная политика ограничена очень жесткими экономическими рамками. Так что я счастлив, когда в Зальцбург приезжают Йонас Кауфман и Анна Нетребко – и на их выступления невозможно достать билеты. Популярность этих замечательных музыкантов дает мне возможность совершать не слишком популярные репертуарные шаги. Так что я не вижу особого конфликта между условным мейнстримом и условным новым искусством – сегодня фестивалю приходится иметь дело с куда более серьезными проблемами. Как я уже говорил, музыкальная сцена по-настоящему страдает без поддержки со стороны индустрии звукозаписи – ее отсутствие становится ощутимее с каждым годом. О ком бы из крупных музыкантов старшего поколения мы ни говорили – хоть о Марисе Янсонсе, хоть о Риккардо Мути, – секрет популярности этих артистов кроется не только в их даровании, но и в том, что в их продвижение было вложено много усилий и денег. Среди среднего и молодого поколения сегодняшних музыкантов хватает превосходных артистов, но их карьерами почти никто не занимается, они предоставлены сами себе.

– Курентзис все-таки совершенно особый случай, он исключение из любых правил. Это как раз редкий пример сегодняшнего музыканта из среднего поколения, который может продавать себя сам. Он фантастический художник, работать с которым для интенданта фестиваля – большая удача, особенно в период его творческого становления, когда он только ищет, пробует, экспериментирует. Курентзис обладает уникальными способностями – он напоминает мне шамана. Элиас Канетти в книге «Масса и власть» очень интересно пишет о диалектике дирижерской профессии: дирижеру приходится устанавливать зрительный контакт с музыкантами – и одновременно убеждать, соблазнять две, три, четыре тысячи человек, которые пришли на концерт и видят только его спину. Курентзис – музыкант, который способен повелевать. Именно поэтому он, возможно, так раздражает своих недоброжелателей. Великие дирижеры наших дней зачастую выглядят так, как будто они работают менеджерами среднего звена в банке – какими бы чудесными музыкантами они ни были, публике хочется чего-то большего. У Курентзиса есть то, что практически отсутствует у большинства его современников, – не просто харизма, а аура, необъяснимая и потому притягательная.

«Экспериментировать в Зальцбурге было бы не слишком умно»

– Я никогда на 100% не уверен в том, что делаю, тем более если мы говорим о первом годе моего интендантства. Но одновременно я считаю, что экспериментировать в Зальцбурге было бы не слишком умно – я достаточно хорошо понимал, чего ждать от каждого из художников, дебютировавших на фестивале тем летом. Для меня было важно на первом же фестивале представить Зальцбургу тех режиссеров, с которыми я планирую сотрудничать до конца своего контракта. А вот что было действительно рискованно, так это то, что из пяти оперных премьер три были поставлены по партитурам ХХ в. Конечно, «Воццек» и «Леди Макбет Мценского уезда» – это уже классика, но определенная опасность в таком решении все-таки была. Впрочем, в итоге билеты на эти спектакли были раскуплены еще задолго до начала фестиваля.

– Я бы тут не стал выделять какой-то один проект – вся программа фестиваля 2019 г. кажется мне очень рискованной, и этим она мне очень нравится. Вот, скажем, «Идоменей» Моцарта – Питер Селларс и Теодор Курентзис ставят оперу об океане, написанную 25-летним зальцбургским юношей. «Идоменей», если помните, начинается с того, что главный герой возвращается с войны героем – и в этот момент природа говорит ему: ага, ты думаешь, что ты победитель? Тогда я покажу тебе, кто победил на самом деле. Селларс сделал очень решительный шаг в трактовке «Идоменея»: он размышляет в своем спектакле о проблеме подъема уровня мирового океана, спровоцированного глобальным потеплением, а еще о его загрязнении пластиком. Эта ситуация может привести к тому, что через 10–20 лет многие страны в южной части Тихого океана будут стерты с лица Земли. Посмотреть сквозь призму «Идоменея» на драматические геополитические реалии современного мира – по-моему, это великолепная идея. С другой стороны, в этом году в Зальцбург возвращается Саймон Стоун, настоящая суперзвезда европейской театральной сцены...

– ...и у ног которого сейчас лежит вся музыкальная сцена – в последнее время Стоун работает в опере куда охотнее, чем в драме. В этом году он ставит «Медею» Луиджи Керубини – очень рискованный проект. Все-таки это название не принадлежит к числу самых популярных в оперном репертуаре, у нас больше нет Марии Каллас, которая сделала его знаменитым. Впрочем, у нас есть дирижер Томас Хенгельброк, великолепный специалист по музыке XVIII в., на сотрудничество с которым я возлагаю большие надежды.

– Юбилей Бетховена будет праздноваться по всему миру, а вот 100-летний юбилей фестиваля можно отметить только в Зальцбурге. Так что никакого особенного бетховенского акцента в программе будущего года ожидать не стоит. Да, в рамках Ouverture Spirituelle будет исполнена «Торжественная месса», да, Игорь Левит сыграет все 32 фортепианные сонаты – мне показалось важным, чтобы вместе с фестивальной публикой в это приключение пустился очень молодой музыкант, которому в будущем году исполнится всего 33 года. Мы отдали Бетховену должное еще в прошлом году, когда Курентзис и его оркестр musicAeterna сыграли у нас все симфонии, так что юбилей композитора мы начали отмечать, кажется, первыми из крупных фестивалей.

– Могу пока только намекнуть, что мы посвятим программу изучению ДНК фестиваля – а значит, нам не обойтись без двух ключевых его фигур, Моцарта и Рихарда Штрауса, альфы и омеги Зальцбурга. Понятно, что трудно будет избежать разговора о двух краеугольных темах оперного жанра – о силе страсти и о силе власти. Но вообще-то я бы предпочел вернуться к этому разговору в ноябре.