Пол Лазарус: «Позволить себе снимать кино теперь могут единицы»

В послужном списке Лазаруса десятки популярных телешоу, многие их которых хорошо известны и в России. В том числе самый знаменитый из сериалов, в которых он принимал участие в качестве режиссера-постановщика, – «Друзья». За 10 сезонов с 1994 по 2004 г. комедия получила шесть премий «Эмми» и «Золотой глобус». Участвовавшие в сериале актеры – Дженнифер Энистон, Кортни Кокс, Мэт Леблан, Дэвид Швиммер, Метью Пери и Лиза Кудроу – быстро стали суперзвездами и народными любимцами, а внезапное появление в эпизодах Джулии Робертс или Хелен Хант делало ожидание каждой новой серии еще более захватывающим. Премьерный показ последнего из 236 эпизодов в прямом эфире посмотрело больше 50 млн зрителей. В разное время сериал «Друзья» шел на каналах РТР, СТС и РЕН ТВ.

Но Лазарус – это не только телесериалы, которыми, по его признанию, он в последнее время занимается все меньше. Он еще создал несколько фильмов и почти сотню спектаклей, а сейчас пишет пьесу по книге Марселя Паньоля (Лазарус неплохо знает французский) и не против стать ее постановщиком – правда, не единолично, а с партнером.

При личном знакомстве он производит впечатление человека одновременно ироничного и серьезного, легкомысленного и прагматичного. Идеальный телережиссер, который запросто может оказаться отличным продюсером и превосходным сценаристом. А еще педагогом – этим летом он обу­чал студентов Московской школы кино хитрому искусству ситкома и драмеди.

– Наверное, лучшее, что я в своей жизни сделал, это «Давай еще, Тэд» – очень короткий сериал, длившийся всего два сезона, для которого я снял несколько эпизодов. Сценарий там был великолепный, да и актеры просто невероятные. Но главным уроком той работы оказалась весьма поучительная история, связанная с политкорректностью. В одной из сцен предполагалось поменять датчики в бассейне и новое оборудование не считывало чернокожих. Когда я это прочитал, то решил, что канал ABC на такое никогда не пойдет. Однако в итоге они рискнули и оставили этот эпизод, абсолютно неполиткорректный, тем более что шел уже 2003-й либо 2004 г. или что-то вроде того. Разумеется, это была сатира, причем очень жизненная, потому что через некоторое время Hewlett-Packard, кажется, выпустила какое-то устройство, не приспособленное для афроамериканцев, и тогда мой телевизионный кошмар стал реальностью. В общем, «Давай еще, Тэд» не случайно всегда попадает в список 25 лучших телевизионных шоу всех времен и народов.

А еще совсем юнцом я снимал «Закон Лос-Анджелеса», который, безусловно, является одним из величайших сериалов, многое изменивших на американском телевидении. Очень важно, что там никогда не было победителей и проигравших, авторы давали максимально полную картину, а зрители сами разбирались и принимали решение. И далеко не всегда можно было предсказать, кто выиграет, или быстро сообразить, кто прав, а кто виноват. Это был совершенно потрясающий сериал. И, кстати, помню, как я снял для него первый в истории американского телевидения лесбийский поцелуй. Там еще была дилемма: либо поцелуй, либо убийство Санта-Клауса, выпадавшего из окна. Руководители студии сказали мне тогда, что чем-то придется пожертвовать, потому что иначе это будет слишком убойно для зрителей (дело было лет 30 назад). В итоге мы оставили поцелуй и тем самым спасли Санте жизнь.

А что касается тех сериалов и фильмов, автором которых я хотел бы быть, то меня больше всего привлекают небольшие сериалы – «Безумцы» или нынешний «Гений» про Эйнштейна, потому что там исследуется мир конкретного человека со всей его глубиной и индивидуальностью.

– Правила тут очень просты. Сериал должен быть умным, честным, элегантным, интересным, захватывающим, эмоциональным. Если сериал скучный, я предпочту не иметь к нему никакого отношения. А если классный, то, конечно, захочу участвовать. Я готов отдавать свои мозги и душу, потому что только в этом случае зрители тоже захотят вложить в просмотр частичку себя. У нас слишком часто недооценивают публику или идут у нее на поводу, я же люблю трудности и верю в людей. Кстати говоря, сегодня тексты в сериалах намного лучше, чем в те времена, когда я только начинал. Возможно, это происходит потому, что позволить себе снимать кино теперь могут единицы и все переключились на телевидение. Конечно, это можно расценивать как дауншифтинг. С другой стороны, что плохого в том, чтобы рассказать об Эйнштейне за шесть часов вместо двух?

– В театре вообще нет денег. И если бы я работал только там, то давно бы умер с голоду. Но в театре у меня всегда больше времени на работу и более личное отношение к тому, что я ставлю. Вот, например, совсем недавно я выпустил «О мышах и людях» Стейнбека. Сначала идея еще одной постановки и без того известного произведения показалась мне пустой и скучной, но потом я узнал про специальную программу по использованию труда мексиканцев в 1930-е гг. и решил сделать всех работяг в спектакле латиноамериканцами (оставив их боссов белыми). В результате получилась очень страшная, даже жуткая история, где в отличие от традиционных постановок рабочих действительно притесняли, причем по национальному признаку и цвету кожи, а роман рабочего с дочкой босса становился куда более рискованным.

Кроме того, телесериалы и вправду довольно серьезно коммерциализованы, все-таки в основном они занимают паузы между рекламными блоками. Не то чтобы я не уважал телевизионщиков – у них очень сложная работа и тяжелый труд, – но все-таки они думают больше о развлечении, чем о каких-то реальных художественных задачах. Время от времени, как я уже сказал, попадаются отличные сценарии, но это бывает, к сожалению, далеко не каждый день. Обычно нужно выключить голову и чувства, чтобы осилить сценарий или снятый по нему сериал до конца. Иногда мне не нравится даже сам сюжет. Так, недавно я ставил «Милых обманщиц», и у одной из девушек там роман с учителем литературы, хотя она еще несовершеннолетняя. У меня у самого дочь этого возраста, и мне было очень неприятно ставить эпизод про то, как разворачиваются их отношения. Но что делать? Такова жизнь и работа. Хотя в последнее время я все меньше занимаюсь сериалами.

– Честно говоря, в книги. Но и театр тоже неплохо помогает. Сейчас вот пишу пьесу по книге Марселя Паньоля, которого у нас в Америке, к сожалению, никто не знает. И совершенно неожиданно для себя обнаружил, что он писал о воде (я недавно снимал документальный фильм о мировом кризисе, связанном с недостатком воды, и всерьез заинтересовался этой темой), поэтому моя пьеса будет посвящена тому, что если мы не захотим делиться друг с другом водными ресурсами, то вымрем.

– Нет, я подумал, что раз уж я сам пишу, то поставить ее позову кого-нибудь другого – кого-нибудь, чье мнение я уважаю и к кому прислушиваюсь. Никогда прежде у меня не было такого опыта: я ставил либо свои тексты, либо чужие. Но, возможно, наконец стоит пригласить кого-то в партнеры и поставить пьесу с ним вместе.

– Конечно, кто-то, кем я восхищаюсь. Иначе я просто не стану его слушать. (Смеется.) Если серьезно, я думал о своем друге Даге Хьюзе. Или Якобе Брайне, который уже совсем не молод, поэтому, если я действительно хочу пригласить его поработать, мне стоит поторопиться и закончить пьесу побыстрее.

– Ну, на самом деле сложно со всеми, кто что-то из себя представляет. Хотя у меня обычно проблем с актерами не бывает. Возможно, потому что я тоже из мира театра. Я всегда виню себя, если на площадке что-то не получается: если актер не хочет это играть, может, все дело в неудачной идее? А если актер загорелся и жаждет поскорее начать, значит, идея и вправду была неплохая. Я не хочу видеть грусть и отчаяние на лицах актеров, когда они слышат мои предложения, я хочу видеть энтузиазм и воодушевление.

– Если речь идет о театре и кино, то, конечно, да. На телевидении все более сложно устроено, тут надо договариваться. Ужас в том, что у всех – продюсера, сценаристов, актеров, монтажеров – есть свое мнение и свои любимчики. Но я научился с годами не показывать свои предпочтения, а просто нейтрально сообщать про того или иного хорошего артиста, как недавно на «Милых обманщицах» вышло с Джошем Кларком, который в итоге получил роль полицейского.

– Разумеется. На телевидении это происходит сплошь и рядом. Там у тебя на все про все пять дней и долго рассуждать просто некогда. Если в первый съемочный день возникают проблемы, я сразу же начинаю думать, кого позвать на замену. Если проблемы продолжаются, то на второй день настоятельно прошу, а на третий уже требую. На самом деле понять, что актер плох или не годится на роль, – это и есть моя работа, то, за что я получаю деньги. Какое-то время назад на роль сумасшедшего кинорежиссера мне навязали неплохого актера, который не умел смеяться и был чудовищно серьезен, и я сразу же понял, что его придется заменить. Со мной долго спорили, а потом все-таки нашли другого, гораздо более ироничного.

– Я третий раз в Москве, но никак не могу попасть в театр, хотя давно мечтаю увидеть Чехова по-русски. В первый раз я был в ноябре, но представлял свой фильм и мотался по всей России, от Москвы до Владивостока. Второй раз пришелся на сезон отпусков, и вот теперь – когда я снова здесь – все опять ушли на летние каникулы.

– Судя по той группе, с которой я сейчас работаю в Московской школе кино, главное отличие как раз в той самой серьезности, но в остальном я не вижу глобальной разницы. Отвечая на первый вопрос – естественно, я смотрю российское кино, я видел Тарковского (однажды даже на большом экране в Лондоне, где его медленные крупные планы смотрелись особенно медленно и театрально, как если бы речь шла о спектаклях Роберта Уилсона) и ранние советские фильмы, но мне не нравится смотреть кино, не понимая языка, только с субтитрами. Я предпочитаю смотреть фильмы на языке оригинала – например, на французском, который я достаточно хорошо знаю.

Языковой барьер мешает и в процессе обучения. Я все время даю студентам разные упражнения на темп речи и что-то еще. На днях мы учились врать, и оказалось, что по-английски им это делать намного проще, чем по-русски, они совершенно не смущаются и могут позволить себе говорить какую угодно чушь. Тогда как играть по-английски им очень сложно. Мне кажется, это связано со страхом: когда они врут, то не боятся, а когда играют, обязательно испытывают страх. Но меня не интересует тотальная правда жизни. Честность может быть чудовищно скучна, ее надо чем-то приправить, приукрасить, разнообразить. Я учу их, что на самом деле голая правда никому не нужна, нужны честность и что-то еще, что-то, способное увлечь и заинтересовать зрителей.

– Да, я знаю, потому и провоцирую ребят, чтобы они включились и, может, даже завелись.

– Действительно, когда мне было 22, я участвовал как драматург в актерской студии в Нью-Йорке, и у меня преподавал Элиа Казан, который к тому моменту уже поставил «Трамвай «Желание» и другие свои шедевры. Но я никогда не учился актерскому мастерству, только драматургии и режиссуре. Быть актером я не хотел изначально, потому что все про это понимал, мне куда интереснее было работать с актерами, помогать им.

– Ну, вот в России, например, я помогаю им преодолеть страх сцены, мы много про это говорим. Обсуждаем, как лучше выйти на сцену, как начать играть, как не бояться. Я прошу не стесняться и не думать, что есть какие-то «правильно» и «неправильно», что можно совершить ошибку. Я убеждаю их, что ничто не смертельно, что все можно исправить, если это необходимо. Актерство – очень практическая вещь, и долго рассуждать тут бессмысленно, надо просто идти и делать. Вот сегодня в Московской школе кино мы снимаем три разных эпизода из разных сериалов, потому что только опытным путем можно чего-то добиться в этой профессии.

– Это сложный вопрос. Кому-то нужно учиться, а кому-то нет. Кто-то все схватывает на лету, а кому-то требуются долгие часы занятий. Я никогда не учился в киношколе, хотя уже больше 30 лет работаю кинорежиссером. Я сам освоил камеру, потому что мне это было необходимо (и к тому же мне за это хорошо платили). Но я очень быстро учусь и точно знаю, что мне нужно, поэтому я довольно нетипичный пример. В большинстве своем мои коллеги-режиссеры, например, вообще не видят разницы между 35 и 8 мм. И так во всем.

– Как человек, который приехал учить русский язык, я узнал много новых слов, а также нюансов произношения. Но если серьезно, то я понял, насколько важно слушать друг друга – гораздо важнее, чем я думал раньше. Здесь, в Москве, я осознал, что все сцены надо разыгрывать в парах: сначала один, потом второй – это дает совсем другой эффект, помогает слушать и слышать партнера, а не просто забрасывать друг друга репликами. А еще я столкнулся с тем, что страх побеждает все: тот, кто боится, ничего не может сделать, он бессилен. И я узнал об этом не только в классе, но и на собственном примере. В обычной жизни я совершенно не скромняга, но здесь я боюсь заказать кофе, потому что стесняюсь сказать что-то неправильно, ошибиться, запутаться в словах. Я даже на метро езжу, чтобы ни с кем не разговаривать, потому что в метро можно оставаться анонимным. Страх очень вреден, особенно актерам.

– Нет, не в Московской школе кино. Возможно, на улице, но точно не здесь.