Ирина Прохорова: «С болью наблюдаю консервативный разворот»

Последние несколько лет Ирину Прохорову при появлении на публике и в СМИ представляют не просто как литературоведа, издателя, благотворителя, телеведущую. Часто добавляют: сестра бизнесмена Михаила Прохорова. Иногда уточнить это бывает действительно нужно и важно. Биографии брата и сестры пересекаются не только в семейном, но и в общественном, деловом, политическом контекстах. Оба много раз говорили в интервью, что близки; Ирина не скрывает, что именно Михаил уговорил ее решиться на собственное издательство, они вместе основали благотворительный фонд, она стала преемницей брата в должности председателя партии «Гражданская платформа». Популярность в обществе Прохорова приобрела тоже благодаря брату, когда стала его доверенным лицом в президентской кампании 2012 г. Взвешенная риторика Прохоровой расположила к ней прессу, где она и поныне выступает экспертом по широкому кругу тем, так или иначе связанных с гуманитарными дисциплинами, образованием, культурой или общественными явлениями: у нее давно собственный авторитет. Серьезная нагрузка, но важный инструмент обратной связи, говорит она о своей известности.

– Для меня то, чем я занимаюсь в издательстве и в фонде, и есть общественная деятельность – это работа на благо общества. Два огромных направления работы, две full-time jobs. С одной стороны – издательство, где я и главный редактор всего концерна, и главный редактор «Нового литературного обозрения», одного из трех наших гуманитарных журналов. Более того, я определяю политику девяти из 22 выпускаемых книжных серий, это огромная работа – стратегическая, интеллектуальная, организационная. Я также управляю фондом, который создал мой брат и соучредителем которого я являюсь.

Действительно, так получилось, что известно о моей профессиональной деятельности стало в 2012 г., когда я в качестве доверенного лица Михаила Прохорова провела теледебаты с кинорежиссером Никитой Михалковым. От того, что я стала тогда более публичной фигурой, уйти уже не удается. С той поры я довольно часто выступаю в различных СМИ, это колоссальная дополнительная нагрузка, но для меня такие программы – очень важные инструменты трансляции новых смыслов и интеллектуальных идей на более широкую аудиторию.

– Скорее всего, это были народные чаяния, облекшиеся в слухи и домыслы. На самом деле никто мне занять государственную должность никогда не предлагал. В нынешней ситуации, когда культуру и образование вновь стремятся поставить на службу идеологии, думаю, что это утопия – говорить о подобных вещах.

– Я не компетентна говорить о бизнесе брата. Но на деятельность фонда все эти события никак не повлияли.

– Нет, никогда не возникало. Вся моя жизнь и профессиональная деятельность связаны с Россией, так что я не вижу смысла уезжать. Я считаю, что одно из важных завоеваний 90-х гг. – это возможность человека выбирать, где жить и работать. Я сознательно сделала свой выбор, вполне понимая риски и издержки, но ни о чем не жалею. Но мне кажется, что, несмотря на ухудшающуюся политическую обстановку в стране, мировоззренческий разброд и шатание, в российском обществе есть большой потенциал для развития. Более того, выход за пределы узкого академического сообщества помог мне посмотреть на перспективы развития российского общества куда более оптимистически, чем это принято в нашей интеллектуальной среде. Современное российское общество очень динамично, адаптивно, легко впитывает новые навыки жизни, осваивает новые технологии и при этом сохраняет традиционное уважение к культуре и образованию. Несмотря на все потуги власти создать в стране атмосферу агрессии и нетерпимости, люди противятся милитаризации сознания.

«Фонд смотрит на культуру как на экономику XXI века»

– Если речь зашла об идеалах и утопиях, то результатом нашей деятельности хотелось бы увидеть расцвет культуры, высочайший уровень образованности и просвещенности общества в целом. Это главный залог успешного развития современного государства. Фонд рассматривает культуру не только с точки зрения ее влияния на духовную составляющую жизни человека, что, конечно, само по себе очень важно. Он смотрит на культуру как на экономику ХХI в., где культурные индустрии замещают собой традиционные промышленные комплексы. Мы с вами живем в эпоху четвертой индустриальной революции, которая многое меняет не только в технологиях, но и во всех сферах жизни, поэтому культура в широком смысле слова становится важным конкурентным игроком на экономическом рынке. Опасность архаичного представления о культуре как о подсобном инструменте для решения сиюминутных политических задач в том, что мы отрезаем себе путь в конкурентоспособное будущее. Лучше делать телевизоры и айфоны, чем в других странах, мы уже вряд ли сможем, но выстроить новую мощную экономику в опоре на культурно-образовательные индустрии вполне возможно, это точка роста.

– Когда мы в 2004 г. создавали фонд для поддержки культуры в регионах, то объявляли, что нашей целью является развитие инициатив местного сообщества, преодоление образовательного, культурного и информационного неравенства между центром и регионами, налаживание культурных связей между территориями. Тогда подобную стратегию многие восприняли, мягко говоря, как чудачество. Но нам во многом удалось предугадать будущую траекторию общественного развития страны. Обратите внимание, как активно последнее время идут разговоры о важности региональной поддержки, как крупные корпоративные фонды поворачиваются лицом к территориям, а год назад была даже создана государственная программа развития малых городов.

Если говорить о конкретных предварительных результатах, приведу в пример одно из магистральных направлений нашей благотворительной программы – «Книжный мир». В 2007 г. – а это расцвет отечественного интеллектуального книгоиздания – выяснилось, что подавляющее большинство библиотек Красноярска не комплектовалось с 1989 г.! И мы приняли решение при составлении программы для Красноярска сделать акцент на поддержку и развитие книжной культуры. Стержнем этой программы стала Красноярская ярмарка книжной культуры, КРЯКК, как мы ее называем. Сейчас это одна из ведущих российских книжных ярмарок международного уровня. Если в первый год нам удалось заманить в Красноярск лишь 63 издателя, то сейчас в ней участвует свыше 250 экспонентов, в культурной и профессиональной программе задействовано более 200 участников, в последние годы ярмарку посещает не менее 50 000 человек, издателями продано в общей сложности 170 000 книг. Популярность КРЯКК привела к попыткам создать похожие проекты в Новосибирске, Иркутске, Перми, Воронеже.

Затем вокруг КРЯКК стали развиваться сопутствующие программы. Например, модернизация библиотек, чему мы в фонде уделяем особое внимание, поскольку в современном мире библиотеки – не только аккумуляторы качественной литературы, но и площадки новых видов образования. Каждый год учредитель выделяет дополнительный грант в 15 млн руб. на комплектацию библиотек Красноярского края, в том числе интернатов для ветеранов и сирот, для детей с особенностями развития, библиотек колоний. Мы недавно подсчитали, что за годы существования КРЯКК в библиотеки было разослано свыше 500 000 экземпляров книг. Все виды грантовой поддержки новой библиотечной деятельности (это и обучение компьютерной грамотности пожилых людей, и подготовка к школе детей, и получение образования онлайн, и профессиональное развитие библиотекарей и музейщиков и т. д.) стали позднее частью государственной программы модернизации библиотек.

– В России большинство театров – государственные, но это не значит, что они могут прожить исключительно на деньги Министерства культуры. С Театром наций мы начали дружить, когда у него и здания еще не было, спектакли кочевали по разным площадкам, а это тоже важный принцип нашей деятельности – распознать и поддержать талантливый проект на старте, когда людям сложнее всего убедить окружающих в значимости замысла. Для фонда театральная линия – отдельный фронт работы, она состоит из нескольких частей. В самом начале работы мы учредили собственный театральный фестиваль, который сначала проходил в Норильске, а потом прописался в Красноярске под названием «Театральный синдром». В 2008 г. фонд учредил важнейший конкурс «Новый театр», дающий гранты региональным театрам на постановки новых пьес с приглашением начинающих талантливых драматургов. Для развития любой отрасли необходимо экспериментировать, пусть даже порой неудачно, но без проб и ошибок прогресс невозможен. Проблема в том, что театры (особенно региональные) боятся экспериментов, ведь если спектакль проваливается – а он может провалиться, – они теряют то небольшое количество денег, которое им выдает государство. Это же индустрия, театры должны продавать билеты и заполнять залы. А если мы даем грант, они не боятся сделать интересную постановку. За 10 лет существования конкурса мы поддержали свыше 100 заявок, и мы сейчас можем наблюдать первые ощутимые результаты: многие спектакли приглашаются на российские и зарубежные фестивали, регулярно номинируются на премию «Золотая маска».

– Это тоже привет из советских времен с их недоверием к частной инициативе. Почему-то чиновникам позволено бесконечно себя пиарить и преподносить любую государственную акцию как невероятное благодеяние, хотя это просто их профессиональный долг. Но если мы просим грантополучателя поставить логотип фонда и упоминать его как партнера, это часто воспринимается как откровенный пиар, неприличный для благотворителя. Недавно один просвещенный, уважаемый в научных кругах коллега прямо так и заявил: наши филантропы в отличие от западных, видите ли, не доросли до понимания благотворительности как бескорыстной миссии, ими движет жадность и тщеславие. Если такая дремучесть взглядов бытует в среде высокообразованных, вестернизированных членов общества, чего же требовать от других. Ну хорошо, пусть многие не верят, что их сограждане тоже могут руководствоваться возвышенными чувствами вроде гражданского долга, патриотизма и гуманности. Но даже если это просто пиар, то, в конце концов, тщеславие, направленное в правильное русло, совсем не худший способ самосовершенствования. Более того, упоминание поддержавших вас человека или организации – это не только выражение благодарности, но и способ расширения поля благотворительности: вполне возможно, что, узнав о разных фондах, многие люди тоже захотят создать похожие институции.

– Это частный фонд, существующий на личные деньги Михаила Прохорова, который каждый год утверждает бюджет. Размер годового бюджета зависит от очень многих привходящих обстоятельств, к тому же мы постоянно пересматриваем программу фонда, какие-то проекты закрываются, какие-то укрупняются.

– Совершенно верно, очень строгая: в России очень жесткое законодательство в отношении благотворительности. К тому же требование отчетности – это и воспитание общества с точки зрения ответственности за свои действия. К счастью, сейчас все меньше и меньше случаев, когда люди берут гранты и тратят их не по назначению или вообще не предъявляют результатов деятельности.

– Да, в конце каждого года мы анализируем результаты работы фонда, пересматриваем и переформулируем основные направления благотворительной программы при консультации с главным учредителем. Если видим, что один конкурс очень успешен, там огромное количество замечательных заявок, а другой конкурс оказывается неэффективным, то мы можем пересмотреть принципы финансирования обоих конкурсов.

– Мне и как издателю приходится отклонять многие рукописи, так что количество недовольных мною, конечно, год от года растет. Это оборотная сторона деятельности любого фонда – увы, приходится отказывать многим людям и проектам. Это объективная реальность, с которой просто приходится считаться. У нас конкурсы с определенным бюджетом, по ряду из них мы можем поддержать, например, 10–15 заявок, а подают 100. Понимаете, да? Обиженных оказывается больше, чем осчастливленных.

– Ну, слушайте, фонд создавался моим братом, он его полностью финансирует и определяет стратегию развития. Я не в претензии. У меня есть свой авторский проект – «Новое литературное обозрение».

– Это не совсем так, мы вовсе не одни. Многие существующие фонды продолжают работу, появляются новые благотворительные организации различного типа: частные, корпоративные, общественные, государственные, краудфандинговые, фонды местных сообществ. Думаю, в обществе нет даже отдаленного представления об истинном – колоссальном – масштабе филантропической деятельности последних десятилетий и ее вкладе в развитие страны.

«Многообразие жизни обеспечивается самоорганизацией общества»

– Это очень хороший вопрос. До сих пор фондам как-то не удается объединяться, но, я думаю, это вопрос времени и терпения. В какой-то момент мы, надеюсь, достигнем уровня, когда будем разрабатывать совместные программы и объединять усилия.

– Напротив, это как раз пример успешного государственно-частного партнерства, на котором стоит современный мир. Как раз неспособность советского государства уйти от тотального контроля за всеми сферами жизни и стала главной причиной его крушения. Современный мир устроен по-другому: государство определяет главную стратегию развития, так сказать направление главного удара, а все многообразие жизни обеспечивается самоорганизацией общества в виде благотворительных фондов, НКО и других низовых инициатив. Приведу пример Германии, которую не назовешь бедной страной. Однако при этом в одном только Гамбурге действует 1000 благотворительных фондов. Вот это, с моей точки зрения, нормальная модель взаимоотношения государства и общества, к которой мы в итоге придем, но подозреваю, что путь будет долгим.

– Я полагаю, что возможно, если перестать надеяться на чудо и настроиться на долгую и системную работу. Советский мировоззренческий багаж еще долго будет нас преследовать, но его можно в итоге преодолеть, если переосмыслить опыт последних десятилетий и собственную систему ценностей. Я никогда не скрывала своих демократических взглядов, с болью наблюдаю консервативный разворот в отечественной государственной политике и культуре, но, как человек с академическим бэкграундом, я пытаюсь по возможности объективно посмотреть на сложившуюся ситуацию. Нам привычнее и комфортнее осыпать проклятиями государство-Левиафана, длить холодную гражданскую войну, где оппоненты обвиняют друг друга во всех смертных грехах. Это как раз вполне советская традиция, которой мы неосознанно следуем.

Гораздо труднее признать, что эта самая «власть» и «государство» состоят из наших соотечественников, в целом воспроизводящих расхожие представления об этике и эстетике, которые они получили со школы. Имеем ли мы моральное право осуждать неготовность большой части общества с ходу понять и принять язык современного искусства, не проявляем ли мы сами те неуважение и нетерпимость, в которых часто упрекаем «власть»? Это рассуждения не абстрактного, а вполне прикладного характера. Если вы, например, начинаете заниматься культурной благотворительностью в консервативном регионе (а таковым во многих аспектах может быть и Москва), какие шаги нужно предпринять для достижения успеха? Тактику культурного шока, «пощечины общественному вкусу», представить изумленному местному сообществу последние достижения радикальной культуры? Или на первом этапе поддержать качественные, но вполне традиционные проекты, попутно знакомя с новыми открытиями? Честно говоря, мне ближе второй подход. Я не призываю умиляться нашей особостью и культурным провинциализмом, просто полагаю, что тактика внутренней культурной колонизации, когда среду пытаются модернизировать, ломая через колено, не всегда оказывается продуктивной.

– Конечно, в нашей стране при такой централизации управления личный фактор всегда важен. Но я бы заметила, что любая власть в любой стране стремится быть авторитарной. Как только провисают институты общественного контроля, государство распространяет свое влияние на все сферы жизни. Мы можем винить конкретно данного министра, но при общегосударственной установке на консервативные ценности любой другой кандидат будет вести ту же культурную политику. Вопрос здесь в другом: в консолидации сообщества, в его умении отстаивать цеховые и общегражданские интересы.

– Не все, но многие это делают. Консолидация – трудный процесс, объективно трудный, это тоже навык: понять, как, вокруг чего можно объединиться, где идти на компромиссы, а где компромисс невозможен, оказывается очень сложно. Посмотрите на нашу бедную оппозицию, которая никак не может нащупать твердую почву для единения. Видимо, требуется достаточное время и волевые усилия, чтобы появилась цеховая, профессиональная и общественная солидарность. Но этот процесс уже идет полным ходом, что проявилось и в деле Кирилла Серебренникова, и в деле Юрия Дмитриева. Я абсолютно уверена, что, если бы не широкая общественная реакция на эти сфабрикованные процессы, и тот и другой уже получили бы обвинительные приговоры. Вы возразите, что не успели мы порадоваться полуоправданию Юрия Дмитриева, как Верховный суд Карелии все вернул на круги своя. Да, это так, придется заново начинать борьбу за свободу этого святого человека.

«Книжная индустрия работает на пещерном уровне»

– Это во всем мире так. Но у нас на общие проблемы отрасли накладываются специфические российские обстоятельства. Печальный парадокс состоит в том, что культурные издатели у нас работают на мировом профессиональном уровне, а книжная индустрия – на пещерном.

Во-первых, у нас практически отсутствует система распространения по стране. После кризиса 2008 г. ситуация резко ухудшилась, потому что несколько крупных региональных дистрибуторов разорились. Новых компаний, желающих инвестировать в этот бизнес, не нашлось. Вторая проблема – информационное поле тоже разрушено: нет крупных медиа, которые бы серьезно занимались обзором книжного рынка. Это, между прочим, сказывается даже на таких гигантах, как «Эксмо».

В-третьих, библиотеки не закупают книги, потому что государство постоянно сокращает финансирование на комплектование библиотек. Приведу одну цифру. Муниципальные и областные библиотеки, подведомственные Министерству культуры, имели годовой бюджет 350 млн руб. на комплектацию книг. Несколько лет назад министерство сократило библиотечный бюджет в 10 раз, мотивируя тем, что теперь, дескать, все читают книги в электронном виде. Это крайне ошибочное суждение, поскольку, по недавним результатам исследования мирового книжного рынка, количество читателей на электронных носителях даже в самых технологически продвинутых странах не превышает 30%. К тому же бумажная книга до сих пор самый надежный хранитель информации.

В-четвертых, количество магазинов по стране стремительно сокращается, они не в состоянии платить бешеную арендную плату. Например, в Нью-Йорке, после того как просели крупные книжные сети, которые доминировали в 1980–1990-х гг., городские власти учредили гранты по $50 000 на развитие маленьких книжных магазинов, что позволяет им снова расцвесть. Ничего подобного ни на локальном, ни на федеральном уровне у нас не существует. Наш московский мэр, несомненно из лучших побуждений, запретил парковку машин в центре. И это ударило по центральным книжным магазинам, оборот которых упал чуть ли не на треть. У нас государством выделяются миллиарды рублей на пропаганду чтения, но в индустрию эти деньги не вкладываются. Книжный рынок сужается до Москвы и Петербурга. Тяжелое состояние книжных магазинов приводит к малой глубине рынка: книги двухлетней давности не берутся на реализацию, хотя для наших книг глубина рынка должна быть не менее 10 лет.

– У нас уже есть репутация, читатели специально следят за тем, что издано в «Новом литературном обозрении», это знак качества. И мы стараемся использовать все традиционные и новые технологии для продажи книг. У нас мощный отдел реализации, который держит связь с 200 контрагентами по всей стране, это адская работа. Мы активно развиваем продажи электронных книг, работаем со всеми интернет-площадками. Запускаем новый сайт издательства с собственным интернет-магазином. И беспрестанно ищем частные и государственные гранты на поддержку изданий. В общем, делаем все, что в наших силах.

– Если бы у меня не было трех журналов («Новое литературное обозрение», «Неприкосновенный запас», «Теория моды»), которые я считаю основой своей деятельности, издательство было бы вполне рентабельное. Год на год не приходится, но у нас есть ряд интеллектуальных бестселлеров и успешных серий, которые очень хорошо продаются, за годы деятельности накопился большой бэк-лист, который нас кормит. Но вся прибыль, получаемая от продажи книг, уходит на содержание журналов, половина сотрудников издательства – это редакторы журналов. Но для меня издание гуманитарной периодики принципиально важно, потому что наука делается в журналах.

– Мы об этом долго думали и пришли к выводу, что для научной периодики идея пейволла пока не работает. Нас читает гуманитарная среда, где научные работники и даже профессура далеко не богаты, а студенты так и просто бедны. Если мы ограничим свободный доступ к чтению, то просто потеряем свою аудиторию. А основной показатель успеха академического журнала – это индекс цитирования. В итоге мы стали вывешивать в открытом доступе полный контент журналов. На бумажную подписку это практически не влияет. Пейволл станет эффективным инструментом для получения прибыли, когда появятся мощные русскоязычные агрегаторы, наподобие JStor или Project Muse.

– Мы рассматривали эту идею несколько раз, но у нас такие замечательные законы, что когда мы подсчитали, во что нам обойдется открытие магазина, аренда, противопожарная сигнализация, санэпидемстанция, милиция, то поняли, что окажемся в долговой яме. Остается уповать на интернет-магазин.