Константин Чайкин: «В России можно делать все, и перспективы колоссальные»

Константин Чайкин создает часы уже 15 лет, он первый и до сих пор единственный россиянин в швейцарской Академии независимых часовщиков (AHCI), объединяющей лучших независимых мастеров мира. За полтора десятка лет Чайкин сделал немало сложных, эффектных и оригинальных часов: Levitas с парящими стрелками, «Луноход» в корпусе из булата, «Синема» с анимацией – скачущей лошадью... Но настоящий успех пришел к нему в этом году, когда Чайкин показал на выставке в Базеле модель «Джокер» – первые в мире часы с чертами человеческого лица, привязанными к функционалу индикации времени. И коллекционеры, и неофиты были в восторге – заказы на эту модель у Чайкина расписаны уже до начала 2019 г. Этой осенью «Джокер» стал первой моделью из России, допущенной к участию в благотворительном часовом аукционе Only Watch. Этот аукцион, проходящий в Женеве и на который съезжаются коллекционеры со всего мира, в известной мере показывает реальную стоимость каждого часового бренда: порой даже знаменитые марки, тратящие миллионы на рекламу, с трудом уходят по нижней границе. «Джокер» при эстимейте в 10 000–15 000 швейцарских франков был продан за 45 000 франков. Этот успех убедил Чайкина, что ему нужно двигаться в сторону создания часов – арт-объектов, а не сверхсложной механики, рассказал он «Ведомостям».

Многие заграничные часовщики, начиная карьеру в своих родных странах, затем перебираются в Швейцарию, где лучшая в мире часовая инфраструктура, – датчанин Свенд Андерсен, финн Кари Воутилайнен, француз Франсуа-Поль Журн, англичанин Питер Спик-Марин. Но Чайкин принципиально остается в России, где, по его мнению, можно делать «фантастические» вещи.

– Идея возникла прямо на Baselworld-2017: наблюдая за динамикой интереса к «Джокеру», я решил, что надо развивать этот успех дальше. Многие выставки, в которых я раньше принимал участие, были не столь успешны, но на них можно было себе позволить выставляться (в материальном плане). Мне показалось, что переход в новую ценовую категорию может подстегнуть продажи на тех выставках, где раньше было довольно тихо. Выбрал группу выставок в Китае, Лондоне, потом еще Сингапур, который очень удачно прошел, затем поехал в Гонконг.

На этой волне стал думать, какие есть часовые конкурсы, вспомнил про Only Watch. Через Франсуа-Поля Журна [члена AHCI и создателя марки F.P. Journe] познакомился с Люком Петтовино [президентом Ассоциации Монако по борьбе с миопатией и сооснователем Only Watch]. Потом мы с ним некоторое время переписывались: какой дизайн выбрать, какой материал, и в результате остановились на корпусе из циркония и циферблате из рутения.

– На Only Watch такая схема: сначала подаются предварительные интернет-заявки, и если их много, то торги начинаются по эстимейту, если заявок нет, то стартовая цена на 30–40% ниже. У меня начались торги не с 10 000 франков, а с 15 000, потому что были уже интернет-биды.

Я до этого не был ни на одном аукционе вживую, а само наблюдение за торгами – уже захватывающее зрелище, сравнимое со спортивными соревнованиями. Когда летел на Only Watch, было и тревожно, и страшно – как ни крути, это показатель, этапный момент.

Перед аукционом был небольшой фуршет, был князь [Монако Альбер II], Люк, еще много гостей, где все немного расслабились, потом плавно переместились в зал для торгов. Зал был забит до отказа: части людей были выделены сидячие места, а большая часть аудитории стояла сзади. Среди тех, кто принимал участие в торгах за «Джокера», троих я знал лично, все трое – коллекционеры: американец, англичанин и швейцарец. Помимо них были еще желающие, покупатели из Азии, но основные торги вели эти трое. С учетом того, что перед этим было 20 лотов, в том числе Patek Philippe с рекордом (модель Patek Philippe Ref. 5208T-010 была продана за 6,2 млн швейцарских франков при эстимейте в 0,9–1,1 млн. «Ведомости»), атмосфера была уже подогрета, и «Джокер» ушел в течение минуты за 15 шагов.

– Да, мы познакомились уже после аукциона, сейчас переписываемся. Он очень большой коллекционер, член жюри конкурса Grand Prix d’Horlogerie de Geneve.

– Может, что-то оставляют себе организаторы аукциона, чтобы покрыть затраты. Часовые мастера ничего не получают, для нас это в чистом виде благотворительность.

Почему «Джокер» сыграл

– Сейчас уже отгрузили 40 экземпляров, осталось еще 59 из тех, что уже заказаны. Я сознательно выбрал динамику – собирать около 10 штук в месяц. Пока все идет по плану, все довольны.

Цена на «Джокер» в стальном корпусе была установлена в 7000 евро, спрос оказался огромным. После такого успеха я решил выпустить титановую версию и сначала подумал: почему бы не сделать их сразу очень много, обеспечив себя работой на много-много лет вперед. И назвал цифру: 888 «Джокеров». В итоге часть желающих купить – а среди них были коллекционеры – извините за выражение, «слилась». Я снизил выпуск до 188. Все эти покупатели были на месте. Но потом, пообщавшись с правильными людьми, я пришел к мысли, что нужно это количество еще уменьшить. По разным причинам: и для того, чтобы не обидеть людей, которые будут покупать версию в титановом корпусе, и для того, чтобы стимулировать спрос по максимуму, чтобы людям все время не хватало этих часов. Сократил до 88. Стальные «Джокеры» все проданы, из титана уже продали больше половины и сейчас принимаем заказы на начало 2019 г.

У меня уже выработана стратегия, как развиваться дальше. Первыми вышли стальные часы, которые стоили 7000 евро, сейчас появились титановые за 8900 евро. Следующие будут выпущены в бронзе, они будут стоить 11 000–12 000 евро. Их будет 77. Потом я сделаю в булате, их будет 66. Когда дойдем до золота, сделаем 33 штуки, потом – в палладии 22 штуки. С турбийоном будет 11 штук, но они будут стоить очень дорого. Цена будет плавно подниматься, количество – плавно снижаться, чтобы выручка годовая была приблизительно одинаковая. Также маленькие лимитированные серии к каким-то событиям будут появляться все время, как с «Хэллоуином» в этом году получилось. [Научный редактор Revolution] Алексей Кутковой дал мне отличный совет: послезавтра Хэллоуин, сделай к нему часы! Я две ночи работал с дизайнером – успели сделать дизайн, в бронзе. Продали через две недели коллекционеру за 25 000 евро – при том что никакого релиза не было, просто через Instagram и Facebook.

– Я думаю, что здесь сошлось несколько факторов: низкая цена для бренда Konstantin Chaykin, пионерский дизайн и позитив. Ведь раньше никто не делал часы с ярко выраженными антропоморфными чертами. У некоторых были детали – глаза или улыбка, – но чтобы четко это выделить, все элементы привязать к функционалу, обыграть в соответствующих цветах – такого не было. И третье – эмоции: «Джокер» – не обычная печальная луна, а, наоборот, позитивный. Четвертый фактор – само название «Джокер» очень яркое. Одно дело, если назвать «Смайл», другое – «Джокер», разница очень существенная.

Часы как арт-объект

– Конечно, вырос. Люди стали копать, что еще есть у Чайкина. После «Джокера» стали спрашивать и другие, более дорогие часы – «Синема», «Луноход», – на которые раньше был невысокий спрос.

– Конечно, буду делать новые! Все детали пока неуместно рассказывать, но на первом месте – работа с артом.

Я снова вернусь к «Джокеру». Один из моментов успеха «Джокера» – это эмоция. Когда мы смотрим на «Луноход», мы видим, конечно, что-то необычное. И в «Синема» эмоция тоже есть – абсолютно все без исключения, кто видит эти часы и нажимает на кнопку, испытывают восторг, удивление, радость. Но это скрытая эмоция. В «Джокере» получилась открытая эмоция, не надо ни на что нажимать, глубоко в это погружаться – это понятно абсолютно каждому человеку.

Кстати, у «Джокера» уже появились фейки: на AliExpress продаются по 1000 руб. Там два кварцевых механизма, Луна не движется, она нарисованная. Но визуально похоже – уже лучше, чем летом были итальянские. У нас в Европе патент, итальянцев мы закрыли. На днях получили патент в Китае, теперь планируем обратиться к производителю с претензией. Также пишем претензии в AliExpress: тем, что они продают это в России, они уже нарушают наше законодательство – это контрафакт, будем обращаться в таможню.

– Это тоже небольшой пиар: если все это показывать на фейсбуке, то, безусловно, привлекает внимание. В связи с этой ситуацией мне сейчас приходят различные творческие идеи: купить, например, фальшивых «Джокеров» и заснять на видео процесс уничтожения контрафакта.

А возвращаясь к тому, что будет дальше, для себя я путь выбрал. Сейчас часы перестали выполнять свою основную функцию – показывать время – и стали статусным аксессуаром. Для части населения и этот фактор уже перестает иметь значение, так что часы становятся украшением. Я знаком со своими покупателями, средний возраст которых 35–40 лет. Людям часы, как было много лет назад, сейчас уже не нужны.

Был такой художник-карикатурист Руб Голдберг, который прославился «машинами Голдберга» – карикатурами, посвященными очень сложным машинам, выполняющим очень простые, а часто бессмысленные действия. В часах много такого: турбийон, например. В наручных часах он не выполняет абсолютно никакой функции, он же точность хода повышает только в карманных часах, для которых и был придуман, а сейчас это просто дополнительная куча деталей, которая делает механизм красивее и дороже. Фактически это та же самая машина Голдберга. Соответственно, я понимаю, что нужно создавать часы не как статусный аксессуар, не сложную механику, а часы как арт-объект, как искусство. У меня были примеры сложных часов, но я пока не буду двигаться в данном направлении, хотя идей на эту тему очень много. Буду двигаться в сторону комбинации механики и дизайна.

Без пророка

– Я не думаю, что люди поворачиваются к российскому производителю: мне кажется, надпись «сделано в России» на часах особо не играет роли. Если говорить об успехе «Джокера», то это именно наше имя, предыдущие 15 лет работы, говорящие о том, что бренд уже что-то сделал. Если бы это были часы «с нуля», первый продукт, то они бы выстрелили, но такого размаха не было бы – ни попадания на Only Watch, ни в шорт-лист Grand Prix d’Horlogerie de Geneve. Российские часы и мои часы воспринимают абсолютно так же, как и часы любых других независимых часовщиков, не лучше и не хуже. Для всех уже понятно, что независимый бренд может быть не только из Швейцарии, но и из Британии, Японии, Китая. К тому, что Чайкин делает часы в России, уже более-менее все привыкли, ни хорошо, ни плохо не воспринимают.

Российский рынок – это отдельная тема для разговора, потому что в России, к сожалению, у меня продажи не растут.

– Скажем, в общей массе, может быть, немного подросли за счет «Джокера», но процент продаж в России относительно других стран уменьшился по сравнению с прошлыми годами примерно до 10%.

– Я думаю, не в этом проблема. У нас нет пророка в своем Отечестве, это раз. Все равно при прочих факторах люди будут покупать швейцарские часы. А во-вторых, экономическая ситуация в стране ударила как раз очень сильно по той категории, которая могла купить «Джокера». У меня есть клиенты в России, которые покупали и более дорогие часы, – это не богатые чиновники, не олигархи, это upper-middle класс, который сейчас очень сильно сдулся. Им очень нравится все, что я делаю, кто-то из них купил «Джокера», но большинство сейчас не могут себе позволить.

До и после кризиса

– Повлиял очень сильно. Первые годы работы с «Никой» складывались таким образом, что они вкладывали достаточно большие деньги в развитие компании, но тогда ничего почти не получилось. На мой взгляд, по нескольким причинам. Я не занимался производством и управлением вообще, я занимался только разработкой дизайн-моделей для производства, в административную составляющую не вникал. Это было пожелание наших партнеров-учредителей – давайте, думайте над дизайном, а производство будет делом нанятых специалистов. Мы нашли хорошего директора, начальника производства, и, казалось, все шло замечательно, были прогнозы производить в год 200 штук часов Konstantin Chaykin. В итоге получилось выйти, кажется, на 60 штук. А сейчас я гораздо меньшим количеством людей произвожу больше 100 штук в год и, думаю, 120–150 смогу произвести. Соответственно, когда кризис наступил, еще даже до валютного кризиса, у «Ники» резко упали доходы, и я был поставлен перед выбором: закрывать компанию совсем или как-то продолжить работать. И мы очень сильно сократились, осталось всего 6–7 человек.

– Они остались учредителями, а я миноритарий. Но уже много лет я сам занимаюсь компанией, они как в управлении, так и финансово не участвуют. Пока больших возможностей для дивидендов я не вижу, но и они, соответственно, «руку не запускают», потому что понимают, что нам надо развиваться. И я думаю, что это правильно.

У нас с «Никой» партнерские отношения не просто в качестве учредителей, у нас есть много коммуникаций по производству: в чем-то я им помогаю, в чем-то они мне. Мы переплетены между собой, поэтому нет вопросов или каких-либо претензий друг к другу как к партнерам. У нас дружеские отношения.

– На подобные вещи спрос тоже упал, мы пытаемся придумать что-то и для них. Российский рынок «Ники» – это часы в основном до 50 000 руб., их основной потребитель – ювелирные магазины. Эстетика наших идей для «Ники», например часов «Мистери», понятна тем, кто разбирается в часах. Много часов едет в регионы, где подготовленность публики очень невысока. Им надо еще работать и подводить своих клиентов к пониманию, что это часы, а не просто ювелирное украшение, в котором есть часовой механизм. Поэтому, для того чтобы поднять продажи, им необходимо, наверное, двигаться в часовой рынок, а там все тоже идет пока вниз, поэтому даже не знаю, что будет дальше.

– Сейчас больше 10 работает, и я думаю, что будет увеличиваться. Есть момент, которого нельзя избежать: есть определенная текучка и нет готовых специалистов, их нужно учить самим, а это требует времени. Как правило, люди не хотят учиться, не готовы к эффективной работе. У меня правильный (или неправильный) подход – людей в компании мало, соответственно, каждого я не просто знаю лично, а за каждым наблюдаю, смотрю за эффективностью работы каждого, стараюсь эту эффективность внедрить во всех цепочках. Когда в компании работает больше 200–300 человек, у руководителя при всем его таланте и энергии нет возможности следить за каждым сотрудником. Поэтому в итоге, конечно, эффективность падает. Я считаю, что у меня динамика по эффективности очень большая, и даже с небольшим количеством сотрудников мы можем производить больше. И будем стараться это делать, вводить автоматизацию отдельных процессов, механизацию, улучшать качество работы, перенимать опыт зарубежных коллег.

Три работы

– С книгами, патентами и со многими вещами такая ситуация: большое количество было сделано в золотой век работы над дизайном, до кризиса, когда была возможность и время заниматься. Сейчас у меня три работы: на производстве, как президент академии AHCI, и еще два раза в неделю я работаю реставратором часов в Гохране. Это все отнимает много времени. Еще у меня четверо детей, надо два раза в месяц съездить в Петербург.

– В основном это представительская должность, но одновременно предполагающая и ответственность, и организацию работы академии. Кроме того, я также отвечаю за интернет-продвижение.

– Она на два года, и очень надеюсь, что найдется смена.

– 36 активных членов академии, восемь кандидатов и восемь почетных членов академии из 15 разных стран.

– Нет, он и не был кандидатом. С точки зрения творчества у него все в порядке. Но для того чтобы стать кандидатом, требуется выполнить несколько условий. Во-первых, требуется разрабатывать и создавать свои механизмы, а на это нужно время. Во-вторых, требуется участвовать в выставках вместе с академией, в некоторых случаях это слишком дорого: при небольшой зарплате нужно три месяца на самую дешевую выставку копить. В-третьих, путь кандидата или члена академии достаточно сложный, ведь нужно создать свои часы, которые затем будут пользоваться спросом. Мне повезло, потому что я, когда все это дело начинал, имел дополнительный бизнес, который приносил мне доход, и у меня была возможность сидеть за верстаком. Для того чтобы стать членом AHCI, по сегодняшнему уставу нужно участвовать как минимум в трех выставках в течение двух лет. То есть нужно заплатить минимум 9000 франков, плюс еще ежегодный взнос в размере 600 франков. Украинский мастер Валерий Даневич по финансовым причинам уже несколько лет не платит взносы, он уже пассивный член и в итоге не может участвовать в выставках академии. Так как часовая отрасль в России и на Украине сейчас не на подъеме, независимые часовые мастера не могут себе многого позволить.

– Китай сейчас впереди планеты всей: в прошлом году появилось три новых кандидата из Китая. Я был у двух из них в мастерских, меня, конечно, очень многое поразило. Я, как технолог, всегда стараюсь произвести детали как можно более простым способом, стараюсь многое автоматизировать. А там реально люди работают по технологии до эпохи станков с ЧПУ, т. е. у них исключительно универсальные станки и чертежи нарисованы не в компьютере, а на бумаге. Но, может быть, это просто возраст, например, одному кандидату, который стал в этом году членом, 76 лет. Возможно, им сложно изучать компьютерные программы, проще на бумаге нарисовать.

– Разные интересные вещи, с XVII по XX в. Для меня это больше волонтерский проект, но каждый раз новые часы как сюрприз – встречаются очень интересные редкие вещи. Полирую, восстанавливаю. Слава богу, у них хорошее оборудование, проблем с финансированием нет.

Лучший канал продаж – Instagram

– Сложное производство может рассыпаться очень быстро, потому что усилия, которые требуются для поддержания знаний и технологий, колоссальны. Сложнейшие конструкции, начиная от пирамид в Египте и заканчивая достижениями советских и американских космических технологий, – все можно профукать очень быстро, если не можешь поддерживать. Американскую ракету Saturn-V [доставлявшую астронавтов на Луну] так и не смогли воспроизвести. Луноход СССР сделан в 1971 г., а Curiosity полетел [на Марс] спустя 40 лет. И при этом вес Curiosity на 50 кг больше, чем вес Лунохода. 46 лет назад сумели запустить машину в 800 кг на Луну, которая пробежала больше всех, 30 с лишним километров.

– Дело в том, что, для того чтобы система функционировала, требуется свод очень жестких правил или очень четко прописанного функционала, который взаимодействует между собой. Если по какой-то причине контроль в виде человека или машины, которая всем управляет, утрачивается, то все начинает разваливаться.

Часовое производство – колоссально сложный процесс, в котором выполняются тысячи разнообразных операций. Если отсутствует человек, который всем этим управляет (Константин Чайкин ушел в отпуск больше чем на неделю), все начинает плавно рассыпаться. У меня отпуск – это неделя, чтобы залезть на какую-нибудь невысокую гору. Мечтаю залезть повыше, но не могу себе позволить, потому что сразу начинает что-то разрушаться.

Но в России есть большой плюс: в России зарплата во много раз меньше, чем в Америке и Швейцарии, это отчасти компенсирует недостатки. На прошлой неделе мы встречались с Феликсом Баумгартнером из Urwerk и ночью прокатились на нашу мануфактуру. Я ему показал, что мы делаем, рассказал, что у нас корпус часов человек делает два дня. Он меня спрашивает, сколько человек зарабатывает, я говорю, что зарплата – 60 000 руб. Он говорит – это $1000, мы в день столько платим своему человеку. Может, в Швейцарии и повыше производительность, но ненамного. Поэтому в России можно делать все, и перспективы колоссальные. Особенно в регионах, где зарплата ниже московской в 2 раза, там можно фантастические, конкурентоспособные вещи делать и быть лучшим.

По этой же причине Китай взлетел и летит – там возможностей на порядок больше, чем в Европе и Штатах. Мне нравится опыт Китая: хотя там ограничены свободы, при этом очень хорошо развивается экономика. Государством очень сильно поддерживается все, что связано и с производством, и с промоушеном Китая. Те же самые кандидаты и члены AHCI поддерживаются государством, поездки на выставки оплачиваются. Хочется, чтобы и в России было так же, чтобы ценность этого понимали, что способность делать лучшие вещи в мире – это для страны важно, это показатель, статус. Сейчас у меня есть группа гласных и негласных последователей, которые, смотря на мой опыт, тоже стараются что-то делать: три человека в Петербурге, Сергей Волков в Угличе... В Первой часовой школе в Москве сейчас ведется очень активная работа, например, уже ввели сертификацию мастеров на государственном уровне, чтобы выдавать соответствующий документ. Я считаю, это очень правильный путь, по крайней мере, буквально из ничего появляются первые ростки.

– Конечно. «Ника», например, ЧЧЗ «Восток» производит около 200 000 часов в год со своим механизмом – это хорошее серийное производство даже на европейском уровне. У «Ракеты» свое производство, полный цикл. Еще в Москве есть производство «Полет-хронос», которое самостоятельно делает морские хронометры и палубные часы. Есть СКБ-ЧМ, также на базе челябинского завода «Молния» запустили производство наручных часов с карманным механизмом 3602. Думаю, все у них получится, все будет хорошо. С учетом стоимости работы в Челябинске почему бы не делать хорошие часы?

Другой вопрос, что для их продажи и продвижения требуются очень большие усилия. Мне проще действовать и не только потому, что я в Москве: я более-менее понял своего клиента и планирую со временем полностью отказаться от ритейла. Сейчас у меня остался Da Vinci, раньше был Louvre и еще по одной компании в Москве и Петербурге.

– Зачем мне переплачивать за ритейл? У меня сейчас один из основных каналов продаж – Instagram, который очень хорошо работает и очень хорошо продает. Мне проще освоить диджитал, чем вкладываться в чужой ритейл. Но дело даже не в переплате. Когда я работаю с клиентами напрямую, я с ними общаюсь, я их чувствую, я знаю, что им надо. А с ритейлом ты обратной связи никогда не получишь вообще: они не хотят отдавать своих клиентов, они боятся, что клиенты напрямую ко мне пойдут. Поэтому я не понимаю, кто эти люди, которым я продаю через ритейл, я их не знаю. Я знаю тех, кто покупает у меня, я с ними знаком, мы встречаемся, общаемся. И клиентам это приятнее. И это принципиально другой подход. Потому что, когда ты покупаешь часы у обезличенной фабрики, бренда – это одно. Patek, все остальное – это только бренд. А когда ты покупаешь напрямую у мастера, это приближает часы к предмету искусства.

Ты же не пойдешь и не купишь Рембрандта, где на картине в углу подпись «Rembrandt, 2017». Тогда почему ты покупаешь Breguet – между часами Бреге и современными часами вообще никакой связи нет, кроме надписи на циферблате и дизайна, который они сейчас используют. Или – вот реально человек, вот часы, которые он сделал, ты можешь пожать его руку. Это искусство, piece of art, а то, что делают крупные мануфактуры, – это бизнес.

– Да, у крупных мануфактур себестоимость часов – процентов 10–15 от розничной, остальное – маркетинг и наценки продавцов.

– Во-первых, линейку разных «Джокеров», сделаю «Хэллоуин», и перед тем как отдать его клиенту, хочу показать в Базеле. Потом, если успею, будут новые часы. Они уже есть на картинке, механизм работает, но торопиться не хочу. «Джокер» сделан, можно передохнуть.