Гад Вейл: «Цель моей работы – достучаться до людей, а не до правительств»

В начале июля парижане и гости французской столицы активно посещали Вандомскую площадь, чтобы полюбоваться на поле из миллиона колосьев золотистой пшеницы, которые «посадил» здесь на 2800 кв. м Гад Вейл. 56-летний французский «художник улиц» прославился 26 лет назад проектом «Большая жатва», когда с помощью 1500 фермеров похожим образом «засадил» пшеницей два гектара Елисейских полей. С тех пор он воспроизводил символику Франции на Великой китайской стене и запускал «Ноев ковчег» по Сене. Вейл, автор масштабных инсталляций на социальные темы, на этот раз выступил в тандеме с Chanel. Дом моды таким образом отмечает запуск коллекции Les Bles de Chanel: украшений haute joaillerie, впервые выполненных в виде колосков пшеницы, одного из талисманов Коко Шанель. Для Вейла этот проект стал третьей частью растительной инсталляции Nature Capital, которую он начал в 2010 г. Кстати, с Вандомской площади инсталляция символично перенесена в выставочное пространство в Сомюре, родном городке Шанель. «Ведомости» поговорили с Гадом Вейлом о возможностях, которое дает искусство площадей и улиц.

– Это правда, я впервые сотрудничаю с брендом класса люкс. Хотя за любым моим проектом стоит некая марка или компания, инициирующая его или поддерживающая финансово. Но и для команды Chanel Joaillerie, предполагаю, эта встреча была непривычной: они никогда не работали с тем, кто творит на улицах для обычных людей. Но оказалось, что у нас много общих черт и взглядов в работе. Коллеги из Chanel рассказали мне, что для самой мадемуазель Шанель пшеница была важным символом, что она собирала декоративные предметы с ее изображением и обставляла ими свою квартиру на улице Камбон – я ничего об этом не знал.

Но 26 лет назад пшеница было началом моей карьеры «уличного художника», тогда я засеял пшеницей Елисейские поля – и дальше началась настоящая ирония судьбы. Мне рассказали подробно о жизни мадемуазель Шанель, и оказалось, что она родилась в Сомюре, а я уже десять лет являюсь арт-директором Carrousel de Saumur, выставочного пространства в этом маленьком городе. От команды Chanel я узнал и о том, что Габриэль Шанель была самоучкой и никогда не делала эскизов, сразу кроила и закалывала одежду на манекене. И я тоже самоучка: я не рисую и сразу инстинктивно все создаю вживую. И вот таким случайным образом оказалось много знаковых совпадений в наших биографиях, истории переплелись.

И что еще мне очень понравилось и чего я никак не ожидал от люксового бренда – все в нем оказались открыты моим идеям, всё происходило очень просто и прямолинейно, это приятные, милые люди, которые с большим уважением относятся к моей работе. Так что я открыл для себя люкс с неожиданной стороны, думал, что все будет происходить дико сложно и придется бесконечно с кем-то что-то утверждать. А в итоге случился простой и приятный диалог. Не знаю, все ли большие бренды так работают, но здесь все произошло легко и непринужденно.

– У меня работала девушка-стажер, а теперь она работает в Chanel, и когда в доме задумали ювелирную коллекцию по мотивам пшеничного колоса и стали обсуждать, что бы этакое придумать, то она вспомнила про меня и про мой первый проект с пшеничным полем. И да, мне просто позвонили по телефону и предложили встретиться. Так и сказали: мы создаем коллекции украшений на тему пшеницы, Габриэль Шанель коллекционировала предметы с пшеницей, вы работали с пшеницей, и давайте что-то придумаем с той же пшеницей на Вандомской площади. Я не хотел повторяться и в итоге решил сделать подобие регулярного французского сада, потому что Вандомская площадь идеально симметрична, и пшеницу я также разместил в идеально симметричных конструкциях из черного глянцевого пластика. И к тому же, раз импульсом послужили украшения, а Вандомская площадь — это главный храм, святилище всех ювелиров мира, я решил сделать колосья пшеницы более драгоценными. Для этого каждый колосок мы опустили в специальную металлизированную краску, то есть словно покрыли их золотом. И таким образом наградили их дополнительным религиозным смыслом, ведь золотой — это символ божественного. К тому же мы выбрали краску из натуральных пигментов, которую использовали в Средние века для миниатюр в религиозных манускриптах.

– Пшеница, увы, не французская, а с юга Италии. Мне было необходимо, чтобы колосья были максимально зрелыми, а во Франции нынешним летом холодная, дождливая погода, пшеница еле поднялась, не созрела – и урожай наверняка будет плохим. Так что пришлось разыскать ее на самом юге Италии. Я нашел там итальянского фермера, который особым образом ведет хозяйство – один год засевает свои поля пшеницей, другой – горохом, третий – кукурузой, и таким образом земля отдыхает.

Красили мы пшеницу в департаменте Луаз в 40 км от Парижа в специальной лаборатории, которая занимается окрашиванием, и этим в течение двух недель занимались 100 человек – на это ушло 4 тонны краски. И еще четыре дня заняло создание самой инсталляции – 200 студентов вставляли колоски в основу прямо на Вандомской площади, то есть картина возникала прямо на глазах публики.

– Как средневековые манускрипты читали при свете свечей и в их пламени краски мерцали, так и наша пшеница ярко сияет при восходящем солнце и таинственно мерцает на закате. Пшеница растет в земле, я ее срезал, теперь она сухая, но благодаря краске она ведет диалог со светом. Для тех, кто не верит в небесное, это просто техника окрашивания, а для тех, кто верит в божественное, это диалог с небом. Этакая аллегория разговора с небесами.

– Что касается Chanel, думаю, здесь в первую очередь важна личная история привязанности мадемуазель к этому символу. Для нее это был символ процветания и залог счастья. Для меня важен момент служения. В нынешнем обществе с его современными технологиями, которые меняют мир и едва ли не ежедневно эволюционируют, есть ремесла и профессии, которые исчезают и, напротив, есть новые, которые только появляются. Общество постоянно эволюционирует – в том числе в области сельского хозяйства. Мой посыл такой: человек находится в центре всех этих процессов, природа больше не священна, человечество теперь священно, но оно должно с уважением и вниманием относиться к природе.

– Я свидетель того, что происходит в обществе, и стараюсь запечатлевать и транслировать это в данный момент времени в некоем контексте умиротворения. Французское общество, как, впрочем, и общество любой другой страны, сегодня крайне напряженное, оно находится в состоянии постоянного стресса, ментального и духовного. В стране далеко не все благополучно. А я работаю в открытом, публичном пространстве, доступном для этого самого общества, и стараюсь мыслить в нем понятиями щедрости. Брать некий сюжет или тему из жизни, которая отражает состояние общества, и в открытом пространстве ставить проблему того, что называют «экологией жизни», иметь возможность демонстрировать то, как взаимодействует человек с природой.

Более 70% неселения Земли живет сегодня в городах, и я беру улицы, проспекты и площади как сцену, на которой можно разыграть нечто животрепещущее. Мои инсталляции – это, по сути, перформанс, потому что все совершенно открыто. Довольно часто люди видят не только финальный результат, но и подготовительный процесс – и сами оказываются вовлечены в инсталляцию. И мне нравится, когда то, что я делаю, отражает не только мой собственный творческий посыл, но также и отношение к нему публики. И да, в этом смысле я художник улиц.

Для меня очень важно и то, что, снимая созданные мною проекты на фотоаппарат или на телефон, люди уносят часть искусства с собой домой. За последние два дня, что я нахожусь на Вандомской площади, с кем я только не разговаривал – с турками, с русскими, с французами из провинции. С самыми разными людьми со всей планеты. Пока моя команда следит за инсталляцией, чтобы ее все-таки не растащили на сувениры, я сижу посреди нее за столиком, общаюсь с публикой, чтобы происходил двусторонний обмен между автором и зрителями, он для меня очень важен. У меня пятеро детей и есть внуки, но любая инсталляция, как и данная, это мой ребенок, и я его «воспитываю», взращиваю и выпускаю в мир.

– Поэма Жана Жореса, отрывок из которой я и включил в свое «слово» к данной инсталляции, этот политический деятель здорово описал взаимоотношения между человеком и пшеницей и весьма возвышенно говорит о духе человека созидающего.

Из художественных произведений – в квартире Габриэль Шанель, оказывается, есть картина Дали с изображением одного-единственного золотого колоса на черном фоне, невероятно мощный символ. Кстати, она и стала прообразом моей инсталляции, только у меня миллионы золотистых колосьев в черном постаменте. Вчера меня очень растрогала пара голландцев, которые приехали на площадь на велосипедах, они немного говорили по-французски, и месье сказал мне, что, глядя на засеянную пшеницей площадь, можно решить, что это полотно Ван Гога – я расценил этот как комплимент…

– Вандомская площадь – магическая сцена, это верно. И, конечно, я чувствую эту ответственность! Обычно работы скульпторов, что здесь выставялются, созданы из природных минералов – мрамора и бронзы, а у меня растительный материал на каменной площади – и этот контраст мне интересен.

Кстати, я занимался воплощением выставочного проекта Стребеля, так что не совсем новичок в этой области. Но я не скульптор, я не работаю часами в мастерской, я работаю прямо на улице. Для меня Вандомская площадь, Елисейские поля и любое другое место, в котором я творил, – эту публичное, общедоступное пространство, сюда может спокойно прийти любой человек из любого слоя общества и из любой страны. И в зависимости от степени его образованности у него будет свое восприятие моей работы. Те, кто знаком с культурными кодами мировых цивилизаций, будут задаваться вопросами: почему колосья, символом чего они являются, ради чего все это создано? А другие не станут ничего читать и задавать никаких вопросов, а просто сделают селфи и увезут его с собой домой. Мне интересно вести разговоры и с теми, и с другими, и я надеюсь, что эта коммуникация ведет к высшему, к небесному. Десять лет назад ваша коллега - журналист из газеты Le Figaro задала мне вопрос: о какой профессии для меня, своего сына, мечтал мой отец? А я из ортодоксальной еврейской семьи, и мой отец хотел, чтобы я стал раввином, но я плохо учился в религиозной школе, и меня из нее выгнали. И тот журналист весьма поэтично обозначил мою работу неудавшегося раввина как «светское причастие в публичном месте». И я надеюсь, что я передаю некую поэзию на улицы и вдохновение. И предлагаю подняться к всевышнему.

– Мои работы рождают самые разные эмоции, они обращаются к уму и душе человека, хотя это всего лишь маленький, скромный элемент информации, которую человек получает ежедневно через интернет, телевидение и все средства массовой информации. Конечно, среди тех, кто увидел мою работу для Chanel, немногие по-настоящему ею заинтересуются. Может быть, у текста, который я написал, значимости окажется не больше, чем у стихотворения, которое мы учили в школе. Но именно благодаря тому, что мы учили в школе, кто-то любит поэзию и литературу. Благодаря образованию и культуре народы всегда росли дальше, становились зрелыми, могли вести культурный диалог и общаться без агрессии и насилия. И я себя считаю носителем этих ценностей и тем, кто в итоге способствует подобному диалогу.

– В проекте «Большая жатва» 26 лет назад на Елисейских полях как раз был посыл – обратите внимание на сельскохозяйственные проблемы во Франции, которые тогда стояли остро, сельское хозяйство начало приходить в упадок. Люди, которые работали с землей, чувствовали себя ненужными. Так вот десять лет назад в маленькой газете одного из французских департаментов я прочитал четыре маленькие строчки: фермер ушел из жизни в преклонном возрасте и завещал его похоронить с колоском пшеницы с Елисейских полей, который он лично привез из Парижа. Получается, что я тронул сердце этого человека и мне удалось возродить в нем гордость за его профессию. Всю свою жизнь он работал в поле и в конечном итоге моя инсталляция как будто бы дала ему признание.

Так что цель моих проектов – тронуть эмоциональные струны души человека. Не поверите, но здесь, на Вандомской площади, я встречаю молодежь, которая снимает пшеницу на телефоны и с воодушевлением рассказывает, что в альбомах своих родителей они видели фотографии той самой пшеницы на Елисейских полях. Так что имеется еще и преемственность поколений, а наша с Chanel пшеница еще и добавила некий связующий элемент в историю семей. Столкнулся я тут и с одной русской дамой, явно клиенткой Chanel, cудя по ее наряду. Шикарная, важная, она вышла напротив Ritz из большой машины с шофером, попросила людей из Chanel сделать со мной фотографию и вдруг начала рассказывать, что ее дедушка работал на земле, занимался сельским хозяйством и кормил всю свою большую семью, и вот в этот момент она была настоящей, с нее слетел весь этот лоск – и остался только простой человеческий приступ ностальгии. Несмотря на весь ее люкс, она вернулась обратно, в историю семьи, и была горда ею – вот это цель и задача моей работы, достучаться до людей, а не до правительств.

Самый первый – «Большая жатва», потому что он сразу был очень масштабным. Нужно было «засеять» пшеницей все Елисейские поля за одну ночь, такая моментальная трансформация-сюрприз: французы заснули с обычными полями, а проснулись, открыли шторы и с изумлением увидели, что они «засеяны» пшеницей. «Ночь метаморфоз», как писала пресса. Мы не делали никакого анонса, и эффект был настолько сногсшибательным, что за один день к проспекту пришел миллион человек. А потом пшеницу еще и скосили – пошли 250 комбайнов.

И там же, на Елисейских полях, в 2003-м я запустил поезд Train Capitale, который курсировал по кругу месяц в честь 150-летия истории железных дорог, и полтора года у меня ушло только на то, чтобы связываться с разными железнодорожными компаниями во Франции и даже в Канаде, пока не нашел согласившуюся предоставить рельсы, паровозы и вагоны. Но самым сложным было положить на проспект рельсы весом в сто тонн каждая и пустить по ним настоящие поезда. Городские власти тогда не на шутку испугались, но все обошлось.

– В ближайшее время я работаю над проектами в Китае, в следующем году один проект в США, а в 2018 г. – в Израиле. Проект мечты? Я хотел бы устроить «Пикник мира» на границе между Палестиной и Израилем, прямо по всей ее протяженности. И, кстати, на Красной площади тоже бы не отказался сотворить нечто – надеюсь, мэр Москвы читает вашу газету?