Елена Гремина: Фокус сместился с театра на всякую ерунду

В декабре 2014 г. Театру.doc пришлось уехать из подвала в Трехпрудном – в связи с внезапно расторгнутым договором аренды; в июле 2015 г. «театр, в котором не играют» съехал из отремонтированного силами энтузиастов домика на Разгуляе – на этот раз поводом стал спектакль «Болотное дело». Директор и бессменный руководитель театра драматург Елена Гремина намерена работать и дальше – в новом статусе кочующего театра.

– В декабре, когда нас выгнали с Трехпрудного, родился слоган «театр, который переезжает». Но все-таки нам казалось, что это был всплеск, который так и кончится. Более того, мы партизанским образом привезли украинский спектакль «АТО» и, поскольку не хотели, чтоб нам его сорвали, придя искать бомбу, сделали приглашения по закрытой цепочке, а потом уже написали пострелиз.

– Нет, нельзя: у нас была идея привлечь внимание к забытым узникам «болотного дела». Сидят невиновные люди, которых просто выдернули из толпы, как Степана Зимина, потому что он высокий. И это знают все: следователи, адвокаты, родственники и даже полицейские. Но, поскольку был политический заказ, им впаяли сроки. Полина Бородина больше полугода собирала материал, мы делали спектакль на свои деньги, душу вкладывали, чтобы привлечь внимание к людям, которые сидят. Нам казалось несправедливым, что сейчас о них стали забывать. Когда мы показывали кусочек «Болотного дела» в Финляндии, ко мне подошла актриса и призналась: «Как интересно, мы тоже хотели что-то сделать про узников Болотной, а потом началась война на Украине и это перестало быть актуальным». То есть сначала вместе ходили на митинги, а потом каждого десятого, как в феодальных обществах, выдернули из толпы и сломали хребет.

– Они сказали потом, что отправным пунктом был резонанс вокруг премьеры. Мы говорим: так без вас не было бы ажиотажа! У нас шел более острый политически «1.18», но ничего за это не было, а сейчас времена изменились. Но почему театр должен меняться? Мы точно такие же, как 12 лет назад, и делаем то же самое – в том числе на острые темы.

– То же самое. Хотя масштаба идиотизма я не представляла: что весь переулок будет в полицейских, а в театр зачастит дознаватель с собакой Нюшей, которую все хотели покормить.

– Это как раз да. Другое дело, что довольно трудно закрыть негосударственный театр, который действует по закону. Поэтому, когда нас проверяли со всех сторон, каждый из проверяющих забирал договор субаренды. Видимо, они нашли слабое звено: надавили на арендаторов, которые, получив предписание, прервали аренду через пять месяцев вместо положенных 11. Это при том, что мы там вывели грибок, осушили подвал и отремонтировали помещение. Я не могу концентрироваться на этом; мы довольно маленький ресурс, в том числе человеческий. Как и тогда, в подвале на Трехпрудном, где до сих пор ничего нет и заварена дверь, мы ведь могли качать права. Но пошли вперед и поставили за пять месяцев 10 спектаклей.

– В декабре в «Доке» был погром, троих сотрудников забрали в полицию, где они провели ночь, потому что дознаватели нашли у нас гнездо экстремизма. Тогда мы поняли, что нужен адвокат.

– Если вы арендуете помещение как организация, то в договоре должны обязательно указывать, куда и в чем вывозят твердые отходы. Это осталось со времен, когда было производство, но сейчас никакого производства нет, а в театре и вовсе ну какие отходы? Нам с потолка нарисовали, что хотели: икеевский плафон в протоколе назван «лампочкой, обернутой бумагой». И по максимуму выписали штраф – но тут мы будем судиться.

– Мы открыли краудфандинг на аренду и социальную работу. Поскольку департамент культуры прекратил нам давать грант на социальные проекты, мы сами будем продолжать работу в школах – хотя бы в коррекционной, потому что там к нам очень привязались и потому что это нужно самому театру.

– Меня это расстраивает потому, что фокус смещается с театра на всякую ерунду. А ведь в наших спектаклях, в том числе свидетельских, использованы новые элементы театрального языка и очень интересно работают артисты. В документальном театре есть опасность пристройки сверху: вы расскажите, как вас бил папа, а я, сам по себе закрытый, сделаю из вашего рассказа замечательный текст. Здесь важно, чтоб была пристройка не сверху вниз, а лицо в лицо.

– Театр.doc верен поиску языка и новому театру. Мне кажется, что актер в «Доке» больше, чем актер, он чувствует свою ответственность за роль, он соавтор и единомышленник по искусству. Мы вообще не про то, как выживать да не бояться, а про то, как, скажем, сделать новый исторический жанр. Я ощущаю, что все едино: и человеческое, и политическое. Мы, если коротко, за обычного человека, который, как пушкинский Евгений, всегда будет против Медного всадника. Вот мы всегда не на стороне Медного всадника, как бы он ни назывался.

– Чем больше давление, тем больше люди сплачиваются и сопротивляются. Это очень ценный опыт. Работа в «Доке» связана с новым языком, со свободой, когда может человек прийти и сделать, что хочет, с отсутствием заточенности на успех и с тем, что у нас нет жрецов и тех, кто недостоин заниматься искусством.

– Горизонтальное путешествие. Есть люди, которым мы нужны, для которых театр может быть спасением, способом задуматься. Вот к ним мы и будем адресоваться.

– Я думаю, что нет. Меня, скажем, волнуют люди, у которых нет денег на театр, поэтому мы будем делать бесплатные мероприятия. Соцдок, который придумал Сева Лисовский, – это когда люди собираются и вместе читают «Волшебную гору» Манна. На «Молчании» с Алексеем Юдниковым того же Лисовского люди вдруг понимают ценность невербального общения, а зрительницы пишут на доске: «Нам надоело бездействие!» Театр – это таинственное и самое древнее исследование коммуникации. Просто у людей разные представления о том, куда приятно «ходить». Севе приятно читать с бомжами Платона, а кто-то в бутике нюхает духи. Пускай у всех будет свое.

– Я – за теорию хаоса. Те, кто к нам приходит, наших спектаклей не видели: один из проверяющих меня тоже спрашивал: «Скажите, а в чем изюминка вашего театра, почему вокруг него такой ажиотаж?»

– Думаю, да, потому что театр наш, как они мне сказали, – один из самых обсуждаемых. А логика сейчас извращенная: уже Чехов считается нехорошим писателем, потому что проповедует неудачников. Слова Пушкина: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал» – чем это не программа «Дока»? Вот вам, пожалуйста, «Болотное дело» – и про милость, и про свободу, и про страдания родственников, которых эта беда сплотила.