06 октября 2022, 23:16 / Стиль жизни / Интервью

Сергей Лукьяненко: «Читатели спрашивают

Писатель-фантаст – о своем новом романе, продолжении саги о Дозорах и будущих экранизациях

Писатель-фантаст Сергей Лукьяненко / Пресс-служба «Эксмо-АСТ»

В продажу поступил новый роман Сергея Лукьяненко «Лето волонтера» – незапланированное продолжение трилогии об Измененных. Цикл – состоящий из книг «Семь дней до Мегиддо», «Три дня Индиго», «Месяц за Рубиконом» – рассказывает об альтернативном будущем, в котором стали явью самые страшные кошмары – от глобальной эпидемии до нашествия инопланетян. Но жизнь продолжается: люди смогли адаптироваться даже к апокалипсису. Общий тираж тетралогии, по данным группы «Эксмо-АСТ», на сегодня уже превышает 100 000 экземпляров.

Лукьяненко – самый популярный российский фантаст. С 1996 г. было продано более 9 млн его книг. Главным бестселлером писателя остается роман «Ночной дозор», впервые опубликованный еще в 1998 г., который разошелся тиражом более 400 000 экземпляров.

В интервью «Ведомостям» Сергей Лукьяненко рассказал о своей новой книге, продолжении саги о Дозорах и будущих экранизациях.

Мир Полуночи

– Как так получилось, что трилогия об Измененных приросла четвертой книгой – вышедшим недавно романом «Лето волонтера»?

– У меня давно была мысль рассказать о том, что бывает после счастливого финала. Герои победили, все приключения вроде бы закончились, а внезапно оказывается, что нет – история продолжается. И вот я написал третью книгу об Измененных, сюжет был завершен, «наши победили». Поставив точку, я стал размышлять: а действительно ли так уж хорошо все будет у персонажей? Мне показалась недосказанной и основная идея цикла – о том, как смыслы меняют цивилизации. Хотелось еще поразмышлять – чего мелочиться – о том, в чем же смысл жизни. У меня в работе сразу несколько замыслов, и вместо третьей части цикла о Соглашении (состоит из романов «Порог» и «Предел». – «Ведомости»), который поднимает вопросы войны, природы агрессии, я решил взяться за «Лето волонтера». На фоне событий, которые начались в феврале, роман стал для меня отдушиной.

– Хотя не сказать, что и здесь у вас хеппи-энд – покой героям только снится. Вы буквально проговариваете, что конфликты неизбежны.

– На протяжении последних лет пяти я много думаю об этом, и практически все последние книги так или иначе этой темы касаются. Сегодня мне кажется, что да, к большому сожалению, некоторая конфликтность заложена в самой природе человека. Более того, когда человечество пытается агрессивность отрицать, сдерживать, это приводит к еще более страшным вспышкам насилия. После Второй мировой войны мы жили в состоянии относительного мира, в результате человечество постепенно разучилось разрешать конфликтные ситуации. И мы сейчас наблюдаем результат этих процессов.

– Ваша версия будущего прямо противоположна «Миру Полудня», утопии братьев Стругацких. Это сознательная полемика?

– Неосознанная. Знаете, есть такая любопытная версия «Мира Полудня» писателя Михаила Харитонова. Под этим псевдонимом писал Константин Крылов – известный философ и политический деятель. И, к слову, в своей фантастической ипостаси он мне нравился гораздо больше, чем в общественно-политической. Так вот, у него был роман «Факап», в котором достаточно убедительно показано, что этот прекрасный, солнечный «Мир Полудня» может существовать исключительно как идеологическая ширма, за которой скрывается довольно неприятный политический режим.

И не один Крылов пришел к таким выводам. Была серия сборников «Время учеников» – и я в них участвовал, – где писатели пытались развивать темы и сюжеты братьев Стругацких. Многие неизбежно приходили к тому, что такой мир может существовать в лучшем случае с излучателями на орбитах, которые насильно делают людей гуманными и добрыми. Если порыться в самих Стругацких, то мы обнаружим массу тому доказательств. Начиная с широкого использования различных психо-волновых технологий для воспитания детей, заканчивая сценой в «Обитаемом острове», где благодушный Максим Каммерер голыми руками поубивал хулиганов, воспользовавшись своим физическим и психологическим превосходством. И не то чтобы потом сильно переживал по этому поводу. Значит, никуда подавленная агрессия и конфликтность из людей не исчезла даже в «Мире Полудня».

Приключения духа

– В «Лете волонтера» есть и детективная интрига, и космические бои, и намек на любовный треугольник, однако философских дискуссий больше, чем обычно. Звучат имена Тейяра де Шардена и Вернадского. Эта пропорция в ваших книгах будет смещаться и дальше – меньше чистого развлечения, больше «философии»?

– Когда я сел писать цикл об Измененных – надеюсь, это признание никого из читателей не обидит, – я сознательно отключил часть мозга. Иными словами, сознательно делал максимально простой, линейный, незамысловатый сюжет, который бы легко воспринимался современным молодым читателем. Я буквально бил себя по рукам, заставлял героя действовать, вместо того чтобы предаваться размышлениям. Заставлял говорить проще, «забыть» какие-то вещи, которые знаю я. А это всегда очень тяжело, когда ты искусственно занижаешь героя.

Сейчас уровень образованности сильно упал. В этом нет ничего ужасного, поскольку молодое поколение знает гораздо больше других вещей. Но универсальная «нахватанность», которая свойственна 40–50-летним, среди людей помоложе уже редкость. Они не настолько погружены в книжную культуру, информацию воспринимают большей частью клипово, через звук, через видео, а не через текст. Ничего не имею против, но текст – это наиболее концентрированная информация. Именно текст в наибольшей мере взаимодействует с читателем, заставляет его думать.

С каждой книгой в цикле про Измененных я постепенно вольно или невольно немножко повышал философский градус. И в четвертой книжке размышлений, конечно, гораздо больше. Это определенный путь, который, я надеюсь, читатель проходит вместе с персонажем. Если в первых книгах он следит, грубо говоря, за приключениями тела, то в последней – уже за приключениями духа. Если мы возьмем, не знаю, того же «Гарри Поттера», то мы обнаружим, что первые 2–3 книги достаточно детские. Это хорошие классические сказки, а чем дальше, тем чаще автор говорит о серьезных вещах. Уверен, что если бы Роулинг начала сразу с последней книги, то ее аудитория была бы на порядки меньше. Ее читатель вырос вместе с героем.

– А почему решили, «выключив мозг», поиграть в жанр? Чтобы выдохнуть?

– Отчасти да, но еще и из ехидного желания показать, что я могу и так. Регулярно читаю реплики типа: «Лукьяненко уже не тот, пишет занудно, без того драйва». Хотя, мне кажется, понятно, что в 50 лет ты пишешь не так, как в 20. Хотя бы по той простой причине, что стал умнее. Поэтому в какой-то момент я решил: ну ладно, хотите больше драйва? Будет вам драйв. Сейчас у меня герой будет разрывать на части мутантов и пожирать их, чтобы заправиться энергией. Первые книги были сознательно написаны именно в таком ключе.

С самого начала – несколько нарочито даже – в цикле была воспроизведена эстетика компьютерных игр. Например, когда герои тут и там собирают кристаллы туманного происхождения – это как сбор лута в видеоигре. С одной стороны, это ирония над RPG-фантастикой, но в то же время и ирония над поколением, которое выросло, играя в игры, и в жизни ищет чего-то подобного.

– Примерно понятно, как придумывать сражения в жанре фэнтези. Вся мировая история войн тебе в помощь – просто заменяй французов на эльфов, а немцев на магов. А как смоделировать космический бой? По тексту кажется, что вы заряжались саундтреком «Космической одиссеи» Кубрика.

– Я вообще люблю писать под музыку. Звуковой фон у меня разнообразный, начиная с группы «Дайте танк (!)». Это такой наш альтернативный рок, мне очень нравится. Некоторые тексты, к моему удивлению, прямо резонировали с событиями книги, причем описаны они были до того, как я услышал песни. Еще я включал бодрую электронную музыку, чтобы зарядиться, перед тем как сесть за сцены со сражением. Битва сверхсуществ – конечно, это определенный вызов. Очень легко свалиться в комиксовость, которая полностью разрушит доверие читателя. Мне кажется, я не свалился и события, несмотря на масштаб и сложность описания, остаются реалистичными. В тексте есть маркеры, указывающие, что герой переходит в некое нечеловеческое состояние, там как бы меняется время повествования.

Вампиры из народа

– Во время творческих встреч на книжных ярмарках вы рассказывали, что после февраля отменилось несколько экранизаций. Можете подробнее рассказать, что мы не увидим, по крайней мере в ближайшее время.

– С «Кваzи» (роман о зомби-апокалипсисе. – «Ведомости») для меня самого ситуация пока непонятная, поскольку планировалась международная копродукция с немецким продюсером. Сейчас проект в подвешенном состоянии. То же самое произошло с «Недотепой» (детский роман в жанре фэнтези. – «Ведомости»). Это должен был быть большой интересный мультсериал для одной очень крупной голливудской киностудии и одного очень крупного телеканала, известного своими анимационными сериалами. Даже была снята пилотная серия, получалось очень мило, но теперь все тоже остановилось. Срок прав уже истек, так что, может быть, все будет перезапущено по новой какими-то нашими компаниями.

– А контракты по другим книгам?

– Есть процессы, которые остановились или затормозились [после февраля 2022 г.], в основном те, где полностью или частично участвовали зарубежные компании. Некоторые, несмотря ни на что, даже, наоборот, ожили и стали идти активнее.

– Я правильно понимаю, что речь идет про сериалы? И возросший интерес связан со стриминговой революцией?

– Совершенно верно. Не секрет, что сейчас сериалы завоевали хорошую долю рынка и именно в формате сериала экранизации получаются более качественными, как ни странно. Я имею в виду не визуальный ряд и спецэффекты – понятно, что каких-нибудь «Мстителей» лучше смотреть в кинотеатре IMAX. Но если в истории сложный сюжет, где много поворотов и много героев, сериалы, бесспорно, выигрывают. У нас сейчас достаточно много каналов, стриминговых платформ, которые работают с оригинальным контентом, с нашими авторами и экранизируют книги, в том числе фантастические. Нельзя сказать, что все проекты удачные, но удачи уже есть.

– Какие удачи вы бы назвали?

– «Вампиры средней полосы» (сериал компании Yellow, Black & White для видеосервиса Start. – «Ведомости»). Сделано все с минимальными спецэффектами и выиграно в основном за счет сценария и актерской игры. Кроме того, сериал юмористический, что на такой теме сделать довольно сложно. Еще я бы назвал «Пищеблок» по роману Алексея Иванова, который тоже на вампирскую тематику (сериал компании «Среда» для видеосервиса «Кинопоиск». – «Ведомости»). Хотя, на мой взгляд, попытка сделать свои «Очень странные дела» здесь не вполне удалась. Если начало было интригующим, то к концу как-то все посыпалось. Насколько я понимаю, не хватило литературного материала, а сценарий не смог равноценно вытащить все линии. Плюс навязчивая политическая составляющая, которая там абсолютно не нужна. Но по видеоряду, по игре юных актеров (что особенно приятно) все очень неплохо.

– Вам не кажется, что в «Вампирах средней полосы» правила мира напоминают «Дозоры»? Правда, трактовка вампиризма несколько другая. У вас это скорее жертвы «общества потребления», вызывающие жалость, а там чуть ли не носители народных ценностей.

– Расшифровка всегда очень упрощает метафору. Взять «Дозоры». Там прямо напрашивается прочтение, что Темные – это элита, которая из простых людей сосет жизнь, а Светлые, соответственно, те, кто им противостоит. В «Вампирах средней полосы», да, как будто есть что-то похожее на «Дозоры», но лишь на первый взгляд. Другой конфликт, и вампиры другие – в них есть что-то языческое. Главный герой [дед Слава, его играет Юрий Стоянов] ведет себя как какой-то древний друид. Вы, наверное, правильно сказали – это история скорее про исконную, глубинную Россию и ее столкновение с современностью. Но повторюсь, расшифровка огрубляет красоту.

«Дверь в стене»

– Вы недавно побывали в Тегеране на книжной ярмарке. Какие самые сильные впечатления от страны? Мы живем под жесткими санкциями меньше года, а Иран – уже давно.

– Прежде всего, вопреки стереотипам, женщины в Иране совсем не выглядят угнетенными. Наоборот, сильные, уверенные в себе. Очень красивые, к слову. Да, от них требуется соблюдать определенный дресс-код, но они не сидят по кухням, а активно вовлечены в общественную жизнь. Сама страна очень живая, бодрая. Видно, что там наладили все параллельные импорты, которые помогают преодолевать санкции. Страна достаточно безопасная. Не было такого, что идешь вечером по улице и чувствуешь тревожность. Люди вполне доброжелательные, и им искренне интересны приезжающие.

Там, кстати, очень развитый кинематограф. Мы с женой вечером в гостинице с любопытством посмотрели несколько фильмов. Пусть на персидском языке, но все равно примерно понятно, о чем речь. Видно, что там снимают о своей жизни, о своих проблемах. Конечно, я приезжал как турист, и наверняка есть какие-то подводные камни, которые известны только местным.

– Сегодня у всех нервы на пределе. Вы как справляетесь с тревогой?

– Это сложно, но приходится справляться. В первую очередь, конечно, спасает работа. Я считаю, что каждый должен делать свое дело. Заниматься тем, что у него получается, потому что любой вклад важен. Если я своими книгами справляюсь с тревогой, с тем, что давит, то люди, которые ждут этой книги, которые ее прочитают, тоже смогут получить какой-то заряд спокойствия. И им станет легче. Так что для меня это такой мой личный фронт – писать книги.

– А помните, как вы справлялись с тревогой в 90-е?

– Помню, конечно. Крайне неприятное время. Я считаю, что это один из худших периодов в истории нашей страны за последний век. Тревога тоже была, и справлялся я точно так же, как и сейчас, – работал. Я, к счастью, активно писал с 18 лет и начал публиковаться как раз незадолго до развала Советского Союза. Появилось много издательств, и пусть превалировала западная фантастика, наших авторов тоже публиковали хорошими тиражами. Если ты зарабатываешь достаточно, чтобы прокормить себя, семью, то писать можно в любой обстановке. Я и писал. Писал много. Книжки читали. Я в них уходил, прятался от окружающего мира, жил в них.

– На творческой встрече в рамках Московской книжной ярмарки вы упомянули, что отложили примерно на год последний «дозорный» роман, потому что реальность меняется слишком быстро. Почему для «Дозоров» важно, чтобы события происходили «здесь и сейчас»?

– В «Дозорах» я использовал прием, который называю «дверь в стене» (отсылка к одноименному рассказу Герберта Уэллса. – «Ведомости»). Вот ты живешь обычной жизнью, но вдруг открывается дверь в стене, ты заходишь и обнаруживаешь, что мир совсем не такой, каким ты его себе представлял. Чтобы этот прием сработал, реальность вокруг должна быть абсолютно понятна и знакома. Если читатель узнает и понимает исходную ситуацию, он поверит и во все последующие чудеса. В цикле про Измененных с самого начала задается альтернативная, фантастичная реальность и достоверность достигается скорее за счет правдоподобного поведения героев. Это другой прием, там привязка к нашей реальности не нужна.

Поэтому я взял определенную паузу с «Дозорами» и работаю над третьей, финальной книгой цикла про Соглашение – «Прыжок». Думаю, где-то к концу ноября закончу. Я надеюсь, что реальность стабилизируется достаточно быстро, чтобы завершить «Вечный Дозор», потому что читатели просят, требуют, вздыхают, обижаются. Прямо говорят: «Новые циклы, новые миры – это, конечно, хорошо, я все прочитал с удовольствием – но как там Антон Городецкий?» (так зовут главного героя цикла, в экранизациях его сыграл Константин Хабенский. – «Ведомости»).

– Вы уже говорили, что цикл про Соглашение исследует природу войн и агрессии. Будет ли у «Прыжка» счастливый финал?

– Я надеюсь, но пока не знаю. Книга еще не родилась полностью. Но я по этому поводу совершенно не переживаю – для меня это нормальная ситуация, мне так интереснее писать. Где-то в конце первой трети, ближе к половине я пойму, к чему все идет. Пока я только слегка предчувствую. Может быть и так, что все закончится не совсем хорошо.

– Новости влияют на то, что вы пишете?

– Влияют, конечно. Но как бы текст не повлиял на происходящее – первая книга цикла, которая писалась еще года два назад, буквально начиналась с того, что две стороны готовятся к обмену тактическими ядерными ударами и их останавливает только чудо.

– Не дай бог, как говорится в таких случаях.

– Да, не дай бог.