Холодец, сэр!

Сериал «Шерлок в России» (режиссер Нурбек Эген), выходящий на платформе Start, продолжает модную тенденцию изображать знаменитого сыщика не как икону олдскульной невозмутимости, а как впечатлительного человека с расстроенными нервами. Тем более что мало кто из книжных героев подвергался таким разнообразным и неожиданным трансформациям на кино- и телеэкране, как Шерлок Холмс, которого Книга рекордов Гиннесса считает наиболее часто экранизируемым персонажем мировой литературы.

Советским кинематографистам принадлежит один из самых канонических образов великого сыщика, созданный в 1980-е Василием Ливановым в серии фильмов Игоря Масленникова. Именно наш Холмс оказался наиболее приближенным к иллюстрациям, сопровождавшим первую публикацию рассказов Артура Конан-Дойля в журнале Strand: охотничья шапка, трубка, орлиный нос, волевой подбородок. Однако в последние годы российские продюсеры с азартом включились в игру «сделай Холмса максимально безумным», начатую самими англичанами – в частности, Гаем Ричи, снявшим стимпанковскую версию «Шерлока Холмса» с Робертом Дауни-младшим и Джудом Лоу.

Наша холмсиана

Если оглянуться на историю отечественной холмсианы, вырисовывается деление наших Холмсов на спокойных и истеричных, флегматиков и холериков. Основоположником «спокойной» линии был Николай Волков, игравший в конце 1960-х – начале 1970-х в телеспектаклях «Из рассказов о Шерлоке Холмсе», «Первое дело доктора Уотсона» и «Собака Баскервилей». Рассудительный, основательный и какой-то уютный волковский Холмс вселял такое же чувство надежности и уверенности в торжестве разума, как и хладнокровный ливановский герой, никогда не теряющий самообладания.

Однако в новейшее время концепция радикально изменилась, и маятник качнулся в противоположную сторону. В вышедшем в 2013 г. сериале Андрея Кавуна «Шерлок Холмс» Игорь Петренко играет довольно непредсказуемого Холмса, раньше мало вообразимого даже по конан-дойлевским описаниям, указывающим на перепады настроения героя, который то фонтанирует энергией, то целыми днями лежит на диване. Петренковский герой не может находиться в состоянии покоя ни секунды. Он пыхтит, размахивает руками, опрокидывает предметы, орет на подозреваемых и вообще больше похож не на сыщика, а на прокурора, чья цель – дать максимальный срок.

В принципе, подобная манера поведения Шерлока Холмса – это даже скорее плюс для зрителя с бойким темпераментом. Если считать, что безупречные в своей верности первоисточнику герои фильмов Масленникова больше похожи на парадные фамильные портреты, чем на живых людей со своими тараканами в голове, то все и вправду хорошо. Таким любителям новизны и движухи может понравиться и «Шерлок в России», напоминающий своей динамичной стилистикой смелые методы Гая Ричи, вытряхнувшего из Холмса задумчивый викторианский нафталин. Герой Максима Матвеева, приезжающий в Петербург в поисках Джека-Потрошителя, составлен из тех же компонентов, что и у Дауни-младшего: привлекательная наружность, навыки кулачного боя («подпольные бои, чемпион Лондона»), но при этом хрупкая нервная система и тонкая душевная организация.

Можно дать «Шерлоку в России» жанровое определение «Гай Ричи с холодцом», учитывая, что в начале Холмса пугают местным специалитетом. «Холодный мясной джем», – пытается пояснить русский аналог Ватсона. Этот мизантропствующий доктор (Владимир Мишуков) каждый день неукоснительно посылает за штофом беленькой. Но еще точнее было бы определить нового Холмса как «Холодец из Гая Ричи».

Холмс с непостигнутой русской душой

Впрочем, в названии сериала ключевое слово, скорее, «Россия». Поэтому авторы не столько стремятся переплюнуть иностранные аналоги в необычности холмсовского имиджа, сколько цинично используют знаменитого англичанина как отмычку к загадочной русской душе. Но отмычка эта, похоже, годится лишь для того, чтобы ее помусолить да и бросить, снова убедившись, что русская душа так и осталась непознаваемой. Каждый раз, сталкиваясь с местной спецификой, кулинарной, лингвистической или психологической, бедолага Шерлок округляет глаза и разводит руками в растерянности.

Вряд ли удастся сыскать в целом свете хоть еще одну теле-, кино- или театральную постановку, где виртуозу дедуктивного метода так часто давали бы понять, что он совсем не так умен, как принято считать. Довольно высокомерный слоган сериала гласит: «Дедукция тут бессильна», звучит и сакраментальная фраза о том, что Россию умом не понять. Немалое место занимают и рассуждения о том, что «реальность сложнее вашей математики», а «лондонские трущобы против лиговских – все равно что английский бульдог против русского медведя». Кстати, выучивший русский язык Холмс разговаривает с акцентом, то и дело сталкиваясь с непереводимой игрой слов («Куда Макар гонял телят?»). Это ставит его в дополнительно унизительное положение дурачка с мороза, залезшего в чужой монастырь со своим уставом, но не умеющего даже прочесть «Отче наш».

В какой-то момент, в минуту слабости, Холмс начинает самоуничижаться: «Никакого гениального сыщика не существует. Это все выдумки Ватсона, он дал публике героя, которого она так страстно хотела, а мой дар – это пара трюков для увеселения обывателей». Тут проскальзывает интересная мысль, которую можно было бы развить, сняв отдельный сериал с новой трактовкой Холмса как ловкого шарлатана, которому сделал отличный пиар его литературно одаренный друг. Примеры «дедукции», которые содержит «Шерлок в России», и правда вызывают легкие сомнения, не имеем ли мы дело с обаятельным мошенником вроде Остапа Бендера, который морочит голову доверчивым простофилям. Единственное, что мешает принять эту рабочую гипотезу, – сугубо положительный типаж Максима Матвеева и его честнейшие голубые глаза на благообразном лице порядочного человека, не способного к сложным многоходовкам. Примеры его рассуждений порой поражают простодушием: если полицмейстер костерит Достоевского, то понятно, что он сам неудачливый графоман, а если красивая женщина хорошо притворяется, то ее поиски надо начинать в гримерках главного петербургского театра.

Иногда Холмс и вовсе пренебрегает объяснением своих логических построений, а ошарашив верной догадкой, торопливо бросает: «Объяснил бы, как, да нет времени». И он правильно помалкивает, поскольку наивные извивы его мысли вряд ли поразят по-настоящему прожженных героев. Самый зловещий из них, обер-полицмейстер, весь в белом (Константин Богомолов), смотрит на англичанина с малоскрываемым презрением. На дедуктивные прозрения Холмса («Провели три года в Оксфорде, основной своей задачей считаете сделать Россию второй Англией»), явно заскучав, лениво цедит: «Браво, когда-нибудь расскажете, что меня выдало». Русский поклонник Холмса от всего этого испытывает сложные ощущения. Обидно, конечно, что обладателя самого изощренного мозга в истории беллетристики выставляют недотепой, не знающим реальной жизни. Но немного утешает что-то вроде великодержавной гордости. Когда британская легенда сыска трясется, как студень, при виде русских беспредельщиков, становится понятно, что они позволяют Холмсу вести расследование разве что в коварной надежде его подставить.