Курентзис от Реквиема до рассвета

После ухода с поста худрука Пермского оперного театра и небольшой передышки Теодор Курентзис устроил испытание петербургской публике – за один вечер и ночь провел две акции на Итальянской улице, наследующие музыкальным марафонам, которые греческий дирижер практиковал в Перми.

Вначале был Дягилевский фестиваль

Кто был на фестивале в Перми, знает, что такое «подсесть на Курентзиса». Это когда изматывающий репертуарный марафон – Пермский театр оперы и балета, Дягилевская гимназия, художественная галерея плюс Органный зал, частная филармония «Триумф», ДК Солдатова – заканчивается не только гудящими ногами, но и благим отрывом от реальности и радостными галлюцинациями: в каждом ларьке мерещится произведение искусства.

В конце октября то же самое Курентзис внедрил в Петербурге. Кого мучил вопрос, не будет ли новое место лишь отправной точкой для его выездных проектов, пусть выдохнут. Не будет. Даже если нынешнюю версию Реквиема Моцарта после Петербурга и Москвы он везет в Париж и Баден-Баден. Вроде бы откровенно гастрольная история. Но в масштабной биографии отношений Курентзиса с этой музыкой третья попытка Реквиема Моцарта – одно. В нынешнем петербургском, как его уже окрестили, «прогрессивном перформансе» – другое. В персональной стратегии дирижера – третье: для него теперь все реквиемы (Моцарта, Верди, Брамса) – сплошная территория work in progress («вещь в работе»).

Вначале был Реквием

В Большом зале петербургской филармонии Реквием Моцарта показался очередным стартом Курентзиса, который, похоже, намеренно обнуляет опыт прежних отношений с этим сочинением, а заодно и со своим прошлым. Первая его трактовка, в 2011 г. записанная на лейбле Alpha Production, вызвала огромный интерес. Правда, ознакомившись с нею, некоторые избегали встречи с другими версиями того же Реквиема – боялись перебить впечатление. Два года назад в новом варианте дирижер пошалил и воткнул в заупокойную мессу Моцарта инородное тело – детски румяную «Осанну» современного композитора Сергея Загния, которую, впрочем, убрал на ночном выступлении в Кафедральном соборе Зальцбурга – тогдашний дебют «пермского чуда» на родине Моцарта должен был стать настоящим молебном. И стал.

В свежайшей версии моцартовский Реквием стал похож на кораблик, который прицепили к большой истории музыки: предисловием к предсмертному опусу звучит густое мужское пение нового кипрского коллектива Курентзиса – хора MusicAeterna byzantinа. Два древних песнопения – суровое Requiem aeternam (лат. «Вечный покой») и по-восточному жалобное Exedysan me ta imatia mou (греч. «Они сняли мою одежду») абсолютно перемасштабировали венского гения, чья тень спрыгнула с каменного пьедестала и быстренько побежала на свое историческое место в игриво быстротечной эпохе барокко.

Что в результате? Восхитительная изменчивость, шевелимый хоровыми голосами воздух, полетность и совсем не музейный гедонизм этой музыки – музыки диких темпов, лихих полифоний, кабинетных шорохов и ускользающей красоты. Все это способно одновременно и шокировать (ну что за пощечина общественному вкусу!), и изумить (разве может оркестр так мгновенно изменять плотность прилегания к хоровым группам и голосам солистов?!). Но дух захватывает, когда натуральные тромбоны наперегонки гоняют свои фугато, а барочная труба по-человечьи поет мелодию Tuba mirum. В квартете солистов европейским специалисткам-барочницам – Сандрин Пьо (сопрано) и Анн Халленберг (меццо) не уступали Сергей Годин (тенор) и Евгений Ставинский (бас). В сольных эпизодах так и хотелось любоваться оперной подкладкой церковного сочинения. «Какой-то весенний получился Реквием», – сказал после концерта солидный петербуржец и пританцовывая пошел на выход.

Через тот же выход часть филармонической публики направилась вовсе не домой, а в тот конец Итальянской улицы, где ее ждал замотанный в строительную сетку Дом радио. На секретной ночной акции под названием «Р.А.Д.И.О» удалось наконец сообразить, что отслушанный только что Реквием был ни много ни мало приквелом к ночному квесту.

Вначале было радио

Те, кто шли поглазеть на Курентзиса, ошиблись. Новоселье в новом обиталище коллектива МusicAeterna отмечалось в таинственном полумраке при огромном – не протолкнуться – стечении гостей. Плотный репертуарный рубрикатор, пропитанный запахом ладана просветительский формат и режим телесных испытаний в виде сидения на полу были знакомы по Дягилевскому фестивалю. Ну а исповедь с поэтом (Павел Заруцкий), газета-многотиражка «Р.А.Д.И.О.» (именно в ней эпиграфом напечатаны слова «Вначале было радио») и перетекание событий по этажам под гулы живых хористов и инфернальной электроники – прямиком с парижского «Дау».

Случилось несколько российских и мировых премьер. В новой пьесе Disco Impossible Алексея Сюмака с десяток духовиков одновременно играли, пели и кричали в свои трости и мундштуки. Угадывалось соревнование с Gesualdo Dub (2012) Марко Никодиевича, сыгранным в самом начале вечеринки. Алексей Ретинский, автор Punctum Nulla («Нулевая точка»), стоя за электронным пультом, как на капитанском мостике, погружал публику в транс морем звуков, над которым ласточками порхали голоса десяти хористок, расставленных по окружности в форме огромного ноля.

Центральной частью «ночи радио» стал хоровой ревю-молебен в похожем на итальянское палаццо мраморном фойе. В одном конце пели раннехристианских анонимов мужчины-киприоты, в другом звенели тонкие инструментально-хоровые линии Гийома де Машо. Основному составу хора MusicАeterna в роскошном аванзале второго этажа достались современные авторы – Андреас Мустукис и Алексей Ретинский с лучшим из его «марианских антифонов» Salve Regina.

Петербургскому бомонду (в том числе и на высоких шпильках) удалось все это выдержать. Среди гостей мелькали лица актрисы Ксении Раппопорт, режиссера Александра Сокурова, искусствоведа Аркадия Ипполитова, композитора Леонида Десятникова. Сильнее ньюсмейкеров впечатлила сохранность уникальных студий на втором и четвертом этажах. В одной из них под утро обнаружился одинокий мужчина в ковбойке, который пригласил послушать с ним «Лунного Пьеро» Шенберга. Звуки шли из отреставрированного к этому случаю «лампового штудера» – аппарата, на котором вертелась бобина с магнитной лентой. На улице тем временем занималась утренняя зорька, в свете которой Дом радио, за одну ночь превращенный Курентзисом в реликварий, перестал выглядеть монстром.

Санкт-Петербург