Звезда и жизнь Марка Захарова

Это случилось в субботу, 28 сентября, около 10.30 утра. Злой день, горькая минута, и дыхание сдавило, «будто из пушки кто в упор саданул», как выразился совсем по другому поводу красноармеец Сухов, за которого молодой Захаров с явным удовольствием сочинил все легендарные письма разлюбезной Катерине Матвеевне в «Белом солнце пустыни».

Он ушел не внезапно – несколько лет тяжело болел и постепенным угасанием будто готовил к тому, что сейчас нас настигло. Но у людей, если они люди, надежно подготовиться к такому не получается. Тем более если уходит человек, вошедший в вашу жизнь – в жизнь частных людей и целых поколений – так прочно и всерьез, как сумел Марк Захаров своими спектаклями и фильмами. «Обыкновенное чудо», «Юнона» и «Авось», «Тот самый Мюнхгаузен», «Поминальная молитва», «12 стульев», «Тиль», «Формула любви» «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» – надо ли сейчас заниматься перечислением всем известного и принадлежащего тоже всем? Всем этим богатством он нам помогал, предостерегал нас, подсказывал, увлекал, вышучивал – чего он только для нас не делал, помимо того что развлекал, да как. Чего он точно не умел, так это быть скучным занудой и ученой воблой.

В 1990-е гг. телевизионная и общественно-политическая публичность превратила его, насмешливого артистичного умника с неизрасходованным актерским ресурсом, в повсеместно узнаваемое носатое лицо и широко популярную личность. А если вы к тому времени еще и не утратили интереса к чтению, то могли вдобавок оценить легкий ироничный слог литератора и публициста Захарова, тем самым преумножив свои с ним «контакты на разных уровнях» (так называлась его первая книжка).

Сейчас у театральных режиссеров принято мечтать о модном и звездном статусе и разными способами его добиваться. В былые времена никаких режиссеров-звезд не было. Большие режиссеры – да, были (в некотором количестве), но какая, скажите, звезда из Анатолия Васильевича Эфроса или из Георгия Александровича Товстоногова? Олег Николаевич Ефремов не в счет, его сияние было актерским. Правда, с Юрием Петровичем Любимовым вопрос не ясен, но я все же склонен считать, что единственной звездой на том режиссерском олимпе (пусть каждый мысленно рассадит его обитателей в любезном ему порядке) был самоучка Марк Захаров. Новому поколению ленкомовской публики, возможно, невдомек, что режиссер Захаров начался, и звонко, еще до «Ленкома». Все меньше остается в живых свидетелей его скандального «Доходного места» в Сатире или неожиданного «Разгрома» в Маяковке (сам я к ним не принадлежу), про «Дракона» в Студенческом театре МГУ что и говорить. Но делом его жизни и его домом, да простятся мне две банальности подряд, стал, конечно же, «Ленком», которым он руководил немыслимое количество лет – почти полвека – и который провел через несколько исторических эпох. Причем как минимум полтора десятилетия – со второй половины 1970-х до конца 1980-х – это был маршрут победителя-олимпийца: вперед и выше.

Думаю, правы те, кто считает, что в эти годы, да и позже, «Ленком» держал монополию на отечественный Бродвей, не опасаясь конкурентов: их просто не было. Первой, мало кем тогда оцененной заявкой Захарова на будущие властные полномочия стал «Автоград-XXI», которым он дебютировал на ленкомовской сцене. Захаров лихо превратил ее для нужд «Автограда» в гигантскую стройку, где в вихре танцев и песен на музыку Геннадия Гладкова решал серьезные управленческие и нравственные задачи молодой партийный инженер в исполнении Олега Янковского. Новый главреж только что перетащил этого артиста к себе из Саратова и с удовольствием и интересом проецировал в «Автограде» его умное лицо на экран – лет за 30 до того, как моду на подобные приемы занес к нам новый европейский театр.

«Автоград» не взял Москву, и Захаров, учтя его ошибки, выпустил следом ладного, бойкого, празднично талантливого «Тиля», на этот раз представив театральной публике в лучшем свете Николая Караченцова. «Тиль» сделал перспективы тогдашней улицы Чехова превратиться (на участке одного дома в стиле модерн, построенного по проекту архитектора Иванова-Шица) в наш Бродвей уже вполне реальными. Через два года «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» – первая настоящая рок-опера на советской сцене – расставила все по местам. Еще через пять лет спектаклем «Юнона» и «Авось» глава «Ленкома» вбил последний гвоздь в гроб сомнений в его театральных полномочиях. Мало спектаклей в истории русской сцены могли похвастать участием конной милиции в обороне театральных дверей от осаждающих толп. В Москве такое бывало в лучшие годы Таганки, в Питере – на гастролях Театра имени Ленинского комсомола. Если штурм Зимнего – выдумка Сергея Эйзенштейна, то штурм питерского ДК имени Горького с криками и битьем стекол в дни, когда давали «Юнону» и «Авось», – это быль, сам участвовал.

Про вколоченный гвоздь я выше упомянул не случайно. Марк – имя латинского происхождения, от слова «молот», «молоток». Тут все сходится: у режиссуры Захарова – абсолютно ударная природа, он расчетливыми и при этом вдохновенными сериями ударов (прямых, боковых, разных) вколачивает в зрителей важные ему смыслы и выбивает нужные чувства. Если проводить музыкальные аналогии, то Захаров, конечно, в своей режиссуре всем клавишным и струнным инструментам предпочитал барабанную установку. Играл на ней в лучшие годы виртуозно, чувство ритма – безупречное.

В народе святого Марка называли ключником: согласно поверью он хранил ключи от дождей и в засуху именно к нему обращались за помощью. Марк Захаров был театральным ключником божьей милостью – у него были ключи от зрительного зала. Он чувствовал зал и владел им как мало кто. Да, в последние годы это великолепное умение стало ему изменять. Терял главных друзей-соавторов, это были кровавые потери: ушел драматург Григорий Горин, ушел художник Олег Шейнцис. Уходили один за другим главные актеры: Евгений Леонов, Олег Янковский, Александр Абдулов, Николай Караченцов. Он не сдавался, искал новые ключи: брался за Сорокина («День опричника»), скрещивал Дюрренматта с Ануем («Плач палача»), Чехова с Аристофаном («Попрыгунья»). Не все получалось. Последней его по-настоящему большой победой стала «Поминальная молитва».

«А еще хочу приписать для вас, Катерина Матвеевна, что иной раз такая тоска к сердцу подступит, клешнями за горло берет...»

Прощайте, Марк Анатольевич.